Научный архив: статьи

На основании рассекреченных архивных документов исследуется эволюция государственной научно-технической политики на рубеже 1960—1970-х годов, оценивается ее эффективность по ряду основных направлений. Доказано, что изученные документы дают возможность утверждать получение центральными партийно-государственными органами (благодаря усилиям Госплана СССР, АН СССР, Госкомитета по науке и технике Совета Министров СССР) вполне реальных сведений о состоянии как научно-технического потенциала страны в целом, так и по отдельным отраслям. Сообщается, что сравнительные показатели с США и другими ведущими капиталистическими странами были традиционными для подобных докладов и отчетов аргументами, акцентирующими внимание руководства на тех или иных проблемах и подтверждающими заключения авторов. Выяснено, что в ряду важнейших блокирующих факторов справедливо назывались недостаток ассигнований, низкая эффективность вложений, долгострой, недостаточное качество отечественного оборудования, а также недостаточная компетентность части руководителей высшего звена государственного управления, игнорирование рекомендаций ведущих ученых; ведомственный подход, отсутствие должного взаимодействия между гражданским и оборонным секторами науки, дефицит специалистов в ключевых направлениях. Отмечается, что вместе с тем тенденции в развитии научно-технической сферы в ведущих странах свидетельствовали о становлении там национальных инновационных систем, доказавших свою эффективность.

В статье рассматривается проблема устроения церковной жизни русской эмиграции в Праге, Братиславе и Брно в 1920-х годах. Целью исследования является определение и характеристика основных этапов жизни православных приходов и братств в Чехословакии и выявление роли еп. Сергия (Королева) и прот. Сергия Четверикова в церковной жизни эмиграции. В работе использованы документы из архивов русских приходов Праги, Братиславы и Брно, впервые вводимые в научный оборот. Основным результатом исследования стало подробное описание двух периодов церковной жизни, характерных для этих приходов: этап становления и этап расцвета. Выявлены роль мирян в церковной жизни и вклад еп. Сергия (Королева) и прот. Сергия Четверикова в достижение церковного единства. Показано, что, во-первых, исполнение приходского устава, выработанного на Поместном соборе 1917-1918 гг., помогло не только собрать ответственный и деятельный приходской совет, но и сплотить вокруг него ревностных прихожан и расширить сферу деятельности прихода, в том числе в области просвещения и милосердия; во-вторых, что обеспечение богослужений было ответственностью приходов: забота о церковном благочестии верующих, конструирование переносного иконостаса, собирание икон, организация церковного хора. Все это позволяет сделать вывод о том, что потребность в религиозной жизни и жертвенном служении ближнему имела широкое распространение в среде эмигрантов, несмотря на тяжелейшие условия их существования. Сплочение верующих имело важное значение для преодоления конфликтной ситуации, возникшей в отношениях с Чешской православной религиозной общиной, стремившейся инкорпорировать русских православных эмигрантов.

В статье изучаются церковные инициативы общероссийского масштаба, исходившие от иосифлянской общины г. Архангельска в 1933-1935 гг. Архи епископ Серафим (Самойлович), находившийся в это время в ссылке в Архангельске, предложил к обсуждению документ, в котором заместитель патриаршего местоблюстителя митр. Сергий (Страгородский) обвинялся в ереси и отступничестве от Христа. В документе звучал призыв запретить митр. Сергия в священнослужении и выдвигалась кандидатура временно управляющего церковью. Другой темой для обсуждения стала проблема нехватки святого мира, используемого для таинства миропомазания. Описываемые события стали последней попыткой лидеров «правой» церковной оппозиции выработать единый взгляд на судьбы Российской церкви в условиях гонений накануне «большого террора» 1937-1938 гг. В статье реконструируются исторические события, ставшие основой легенды о так называемом Архангельском совещании архиереев; уточняется роль архиеп. Серафима (Самойловича), прот. Николая Пискановского, еп. Дамаскина (Цедрика) и других действующих лиц церковной оппозиции 1930-х гг.; проводятся параллели между практикой церковной жизни и экклезиологическими взглядами этих выдающихся церковных деятелей. Описывается роль еп. Виктора (Островидова) и его богословских идей в общецерковной дискуссии 1933-1934 гг. В научный оборот вводятся ранее неизвестные и малоизвестные архивные источники, среди которых следственные показания и личные воспоминания дочери прот. Николая Пискановского - Ксении Николаевны Пискановской.

Статья сопровождает публикацию рукописи Б. В. Асафьева «Фет в слуховом восприятии мира»: она вводит в проблематику, поднимаемую исследователем в данном тексте, и осмысляет ее в русле «истории идей». Устанавливается связь публикуемой работы с гуманитарными и философскими течениями первых десятилетий ХХ в., в частности парадигмой «слуховой филологии» (Э. Сиверс, Б. М. Эйхенбаум) и «органическим мировоззрением» (А. Бергсон, Н. О. Лосский), а также сквозными темами в научном поиске самого музыковеда: изучением феномена «звучащего вещества» и многолетними наблюдениями над природой музыкально-творческого слуха. Делается вывод о несомненной ценности представленного текста в наследии Асафьева и о его актуальности для современного читателя: работа отражает важный этап в формировании исследовательской концепции музыковеда, в ней затрагиваются необычные ракурсы анализа поэтического текста и применяется оригинальная методология, которая позволила автору получить качественно новые результаты в сравнении с его современникамифилологами.

В статье рассматривается история сближения Н. М. Карамзина с В. А. Жуковским, начавшаяся в октябре 1802 г. Новые биографические факты устанавливаются на основе неопубликованных писем Е. А. Протасовой к В. А. Жуковскому. Приезд поэта в Москву и пребывание там до июня 1803 г. (с недолгим отъездом в родные края в конце зимы 1803 г.) был связан с тем, что он занимался редактированием перевода либретто оратории Й. Гайдна «Времена года» для премьеры, состоявшейся в конце февраля 1803 г. Заказ московского Петровского театра дал Жуковскому надежду на дальнейшие переводные работы для него, однако этого не случилось. Письма Протасовой демонстрируют прочные связи Карамзина с кругом его родственников по первой жене, умершей в 1802 г. В них отразилось неприятие второго брака Карамзина, заключенного в 1804 г., как слишком поспешного. Письма Протасовой 1802–1807 гг. содержат высочайшие характеристики Жуковского как самого близкого ей человека и выражают уверенность в его большом будущем.

Статья посвящена анализу принципов русского перевода нравственно-аскетического сочинения XVII в. «Крины сельные». Перевод был осуществлен афонским иеромонахом Феофаном (Харитоновым), общее же руководство изданием, вышедшим в 1905 г. в Одессе, производилось схимонахом Хрисанфом (Потапьевым). Кроме решения обычных редакторских и переводческих задач, издатели столкнулись с необходимостью адаптации оригинальных аскетических указаний для читателей XX в., а также с вопросами богословского характера, связанными с практикой Иисусовой молитвы. Богословские утверждения, потребовавшие правки при подготовке русского издания, оказались близкими учению имяславцев, которое стало распространяться на Афоне несколькими годами позднее. Можно предположить, что именно работа с «Кринами сельными» привела к тому, что издатели этого сочинения (иеромонах Феофан и схимонах Хрисанф) стали наиболее принципиальными критиками идей имяславия среди насельников афонских монастырей.

Хронограф Русский — выдающийся памятник литературы, который представил русскую историю как часть мировой. Он определил место России во всеобщей истории и оказал сильное влияние на формирование русского национального самосознания. Созданный в первой четверти XVI в. монахом Иосифо-Волоколамского монастыря Досифеем Топорковым Хронограф Русский благодаря своим литературным достоинствам стал в XVII в. невероятно популярным. О масштабе его воздействия на общественное сознание говорит взятое из Хронографа название Великая Россия, утвержденное Советом всей земли в 1612 г. В статье дан обзор всех основных и авторских редакций Хронографа до начала петровских реформ, показано развитие его текста и роль в крупнейших летописных сводах, создававшихся книжниками патриарха Иоакима. Большое внимание уделено росту интереса к Хронографу в последней четверти XVII в., после того как его концепция священности Российского православного царства была признана на высшем государственном уровне при венчании Федора Алексеевича, ставшем основой всех последующих коронаций царей и императоров.

Статья посвящена двум разным образам из песнопений службы преподобному Александру Ошевенскому — тропаря и кондака, написанных иеромонахом НикольскоУспенского Ошевенского монастыря Феодосием в 1566 или 1567 г. Первый — образ «небопарного орла» — рассматривается в контексте византийской и южнославянской гимнографии. Делается вывод, что, в отличие от ранних примеров, в которых появлению образа сопутствовал агиографический сюжет, примеры из русской гимнографии XVI в. демонстрируют его свободное употребление и соединение с другими, в частности образом рая. Второй — образ «чужого» родительского дома из кондака святому, введенный посредством цитаты из песнопения Алексею человеку Божию, демонстрирует один из примеров поэтики уподобления.

Опись книг Иосифо-Волоколамского монастыря 1545 г. известна благодаря изданию В. Т. Георгиевского 1911 г. Несовершенство этой публикации и утрата подлинника описи ставят перед исследователями множество вопросов. Например, об этапах складывания монастырского рукописного собрания, книжных вкладах, поступавших в монастырь от различных лиц, и т. п. Для решения этих вопросов автор настоящей статьи привлекает исследование Николая Щукина по истории рукописной библиотеки Иосифо-Волоколамского монастыря 1910 г. Наблюдения Щукина над текстом подлинника и сопоставление их с текстом публикации Георгиевского позволяют решить многие спорные вопросы относительно текста описи, касающиеся времени и этапов ее составления, особенностей формирования и структуры текста. Выводы, предложенные в статье, могут быть использованы для реконструкции первоначального вида описи монастырских книг 1545 г. Также они имеют большое значение для изучения волоколамской книжности XVI в.

«Житие св. Августина» Поссидия Каламского открывает собой «Книгу св. Августина» — никогда не издававшийся памятник латинского влияния в русской литературе первой половины XVI в. Оно публикуется впервые, по основному списку около 1692 г. Евфимия Чудовского, восходящему к сборнику князя Андрея Курбского 1563–1564 гг. Разночтения приводятся по двум старообрядческим рукописям 10-х и 20‑х гг. XVIII в.

Статья развивает предложенную ранее автором данной статьи гипотезу о конвоировании общего источника «Речи философа» Повести временных лет и архетипа Толковой Палеи архетипом Погодинского хронографа, который являлся переводом византийской хроники, сходной с Хроникой Георгия Кедрина и греческой рукописью XIV в. (Bodleian Library MS Barocci 30). В данной работе показано, что в дополнение к уже выявленным соответствиям указанных памятников в «Речи философа», Краткой хронографической палее и Вводной части Еллинского летописца 1-й редакции отразился и специфический пересказ Книги Судей, который завершает Погодинский хронограф. В «Речи философа» он передан тремя предложениями, но в стилистически близких выражениях. В Краткой хронографической палее цитирование версии Книги Судей Погодинского хронографа вызвало дубль, но при этом не сопровождалось сокращением, характерным для манеры компилирования источников, свойственной составителю архетипа Краткой хронографической палеи. Вводная часть Еллинского летописца 1-й редакции заимствовала пересказ Книги Судей Погодинского хронографа в сокращении, но без индивидуальных распространений Краткой хронографической палеи (например, абсолютных дат), т. е. копировала либо ее архетип, либо конвой.

В статье на основе неопубликованных документов 941 фонда РГАЛИ рассматривается организация отдела, основные особенности и противоречия самопрезентации СССР.

В 1925 г. Советский Союз впервые принял участие в международной выставке. Главной целью новоиспеченного государства было представить себя миру, чтобы развеять слухи и сплетни, царящие в обществе. Признанная Францией лишь в 1924 г. страна Советов стремилась восполнить информационный пробел, продемонстрировав свое искусство. На Парижской выставке были представлены работы авангардных художников, скульпторов, театральных режиссеров. В ней приняли участие такие признанные деятели, как В. Е. Татлин, К. С. Мельников, В. В. Маяковский, А. С. Родченко, Д. П. Штеренберг, В. Э. Мейерхольд. Они были независимыми и самобытными художниками, создавшими радикально новое искусство.

Европейцы не без зависти признавали достижения Советского Союза, однако они были настолько бесспорными, что голоса редких критиков терялись среди восторженных восклицаний. Так, остроумные реплики газетчиков, сравнивавших советский павильон с гильотиной и стеклянной клеткой, выдавали в них непрофессионалов, совершенно не разбирающихся в искусстве. Известные французские архитекторы О. Перре, Р. Малле-Стивенс, Л. Карбюзье стремились лично познакомиться с К. С. Мельниковым и выразить ему свое восхищение и уважение. Бесспорным триумфатором стал театральный отдел. В 1920-е гг. европейский театр переживал кризис идей и застой, в то время как в СССР процветал. Этому способствовало влияние авангардных тенденций, которые охватили все сферы искусства.

Особенностью советского отдела в 1925 г. стало сочетание передовых авангардных тенденций и народных традиций. Организаторы стремились подчеркнуть уважение, проявляемое в СССР к малым народам, и многонациональность страны.

На Парижской выставке 1925 г. отдел был крайне популярен у посетителей: его посещало рекордное число людей, о нем спорили, печатали в газетах, критиковали. Он собирал награды и многочисленные комплименты. Европейской публике было интересно взглянуть на страну, где проводился социалистический эксперимент.

СССР представлял себя как страну процветающего и оригинального искусства, страна была бедна, и ей нечем было хвалиться, кроме авангарда. Павильон был из самых дешевых материалов: дерева и стекла, ему нечего было продавать на выставке. Организаторы не стремились похвастаться экономическим благосостоянием, гораздо важнее было представить новизну идей.