Научный архив: статьи

В статье анализируются жанровые признаки т. н. «больших стихотворений» И. Бродского, особого жанра (идиожанра), разрабатываемого поэтом в лирике. К базовой жанровой триаде тема, композиция, стиль авторами добавлен признак нарративных ходов и стратегий. Признано, что среди конститутивных признаков «больших стихотворений» должны рассматриваться философичность тематического поля, композиционная неустойчивость и ритмико-строфическая подвижность, опосредованные я-персонажной системой, комбинированными формами повествовательной наррации.

В 1989 г. Бродский пишет одно из своих самых концептуальных стихотворений, озаглавленное французской идиомой «Fin de siècle», обозначающей не только завершение календарного столетия, финал знаменательной эпохи, но и в апокалиптическом смысле конец света. Заодно поэт прощается с собственной жизнью, как бы невзначай отождествив свою судьбу с судьбой всего человечества. В статье предпринимается попытка целостного анализа стихотворения в его контекстуальной перекличке с аналогичными произведениями Радищева, Державина, Волошина, Брюсова и Блока. Прощание с ХХ веком оказалось наиболее жестким и безальтернативным. Правда в финале стихотворения, применив эффект обманутого ожидания на базе каламбурного переосмысления глагола «открыть» (не новые земли, не научные истины, а всего лишь рот, как у Маяковского, «шире Мексиканского залива»), Бродский иронически умеряет трагический пафос неминуемого конца. Конца жизни автора, но не ХХ века.

Анализируется восприятие личности И. Бродского и его стихов в новейшей истории. Нерв поэтического процесса - спор катастрофического и трагического понимания СВО. Материал сравнения - антологии пацифистской и патриотической лирики. Количественный и содержательный анализ показали уровни актуальности - от строк, ставших «мемами», до полемики с идеями классика, вплоть до его «отмены». Поэзия военкоров доказала правоту и эвристический потенциал философии трагического знания.

В статье рассматриваются признаки экзистенциального мировосприятия и соответствующей поэтики в творчестве раннего Бродского. Анализу подвергается мотив смерти в четырех так называемых холостых сонетах 1961-1962 годов, составляющих некое циклически организованное единство, связующими скрепами которого выступают три последовательно сменяющие друг друга временных плана: античность, средневековье и современность. Экзистенциально переживаемое время как в целом, так и в каждом конкретном случае амбивалентно обратимо. Как и вода, оно может течь в любом направлении, а потому граница между тем и этим светом очевидным образом проницаема. Помимо общего хронотопа сонеты объединяет эмоциональное состояние лирического субъекта, все помыслы и фантазии которого обращены к потустороннему миру, к той «дальней стране», «где больше нет / ни января, ни февраля, ни марта».

В работе исследуется содержательно-поэтологическое своеобразие так называемого зимне-рождественского текста в русской поэзии на примере сверхтекстовых единств о познании О. Э. Мандельштама и И. А. Бродского. Отмечается влияние стихотворения Мандельштама «Ленинград» на одно из ключевых в рождественском тексте Бродского «25. ХII. 1993». Подчёркивается связь обоих поэтов с предшествующей литературной традицией, в частности - с творчеством А. С. Пушкина.

В работе рассмотрены варианты происхождения и прототипы «черного двойника» у С. А. Есенина. Двойничество и образ «черного двойника» не были выдумкой Есенина, первое упоминание «черного человека» содержится в дневнике К. Н. Батюшкова. Однако именно он вывел «черного человека» в заглавие. Работа написана с опорой на литературоведческий материал и воспоминания современников. В заключении сделан вывод, что причиной написания «Черного человека» было психоэмоциональное состояние С. А. Есенина, однако на автора могла повлиять и тема двойничества, скрытая и в произведениях других писателей.

В статье осуществлен анализ переводного рассказа И. Бунина «Святочный вечер» (1931), вошедшего в цикл «Провансальские пересказы». Авторы статьи выявляют основные причины, которые заставили Бунина обратиться к инонациональному фольклору и определяют скрытые интенции, двигавшие писателем при создании переводного текста. Рассказ «Святочный вечер», который прежде не привлекал внимания критиков, впервые интерпретирован, и доказано, что мотивом обращения Бунина к чужому для него фольклору стали ностальгические чувства, которые будил в душе прозаика фольклор Прованса, воспоминания о святочных игрищах покинутой родины России.

В работе исследуются разнообразные интертекстуальные связи и взаимоотношения между романом-эпопеей Ивана Шмелева «Солнце мертвых» и сонетистикой Константина Бальмонта, Игоря Северянина и Юрия Линника. В первой части статьи рассматривается парадоксальное сближение, казалось бы, совершенно несовместимых в эстетическом плане антиподов, ярких представителей классического реализма и символизма, оказавшихся после эмиграции на чужбине. Их сблизила прежде всего беззаветная любовь к утраченной родине. При этом выяснилось, что в идиостилях того и другого обнаружилось немало общего: как Бальмонт под влиянием Шмелева отказался от крайностей космополитической эстетики и приник к живительным национальным истокам, так и Шмелев активизировал в своем творчестве проникновенный лиризм, модифицировав в «Солнце мертвых» доминирующий символ поэзии Бальмонта. Во второй части анализируется сонет «Шмелев» в составе книги сонетов Игоря Северянина «Медальоны» как своеобразный стихотворный ремейк шмелевского трагического романа. Третья часть посвящена венку сонетов выдающегося петрозаводского сонетиста и стефанолога Юрия Линника, отнюдь не случайно присвоившего своему произведению заголовок, использованный Шмелевым.

В статье рассматриваются особенности функционирования разноуровневых повторов в поэзии Бродского в разные периоды творчества поэта.

В работе на материале стихотворения «Горение» исследуется семантико-символический комплекс (Персей, Медуза Горгона, Флоренция и др.) и образ Б. Челлини в рамках выделения в творчестве И. А. Бродского сверхтекстового единства. Выделенное стихотворение изучается в единстве его содержательных и поэтологических особенностей, а также особенных функций, что вместе позволяет считать его смысловым центром. Отмечается связь образа Бенвенуто Челлини не только с итальянским, но и с петербургским текстом в поэзии Бродского.

В работе на материале стихотворения И. Бродского «Я был только тем, чего…» исследуется семантикосимволический комплекс сверхтекстового единства, возникающего в рамках творчества поэта. Выделенное стихотворение рассматривается как смысловой центр сверхтекстового единства и изучается в единстве его содержательных и поэтологических особенностей, а также его особых поэтических функций.

Сходство между Эдипом Софокла и Лиром Шекспира впервые было замечено несколько десятилетий назад. Литературоведы обратили внимание на эпизоды, в которых оба царя отталкивают тех, кто говорит правду (например, Тиресия и Кента), убиты два сына Эдипа и две дочери Лира, Эдип оплакивает свою жену и мать, мертвую Иокасту, а Лир — свою дочь, мертвую Корделию, Креон входит с трупом Антигоны, а Лир — с трупом Корделии, слепого Эдипа ведет Антигона, а слепого Глостера — Эдгар и т. д. Несколько лет назад (2019) был опубликован целый сборник статей, посвященных параллелям между «Эдипом в Колоне» и «Королем Лиром». И хотя в этом сборнике сходство между двумя пьесами анализируется с разных точек зрения, однако не уделяется особого внимания метафорическому смыслу слепоты ума и глаз, аспекту, на который автор данной статьи впервые обратил внимание в 2015 г. и более подробно рассматривает в этой статье. «Лучше быть слепым глазами, чем слепым умом»: это изречение армянского историографа V в. Егише, встречающееся и в других древних источниках, как нельзя лучше подходит к драматичной истории Эдипа, который, в свою очередь, имеет хорошо известные аналоги в шекспировском «Короле Лире» — Лира и Глостера. В статье рассматривается интересная параллель между этими тремя персонажами, а именно мучительный, трагический путь обретения ими мудрости через слепоту (в случае Эдипа это пророческая мудрость).