Научный архив: статьи

В статье рассматривается художественная специфика повести Э. Н. Успенского «Школа клоунов». Актуальность статьи вызвана включением произведений Эдуарда Николаевича, в том числе и исследуемой повести, в школьную программу по литературе, а также повышенным интересом к творчеству этого автора, наблюдаемым в наши дни. Повесть изучается как своеобразное художественное развитие идей, впервые реализованных Успенским при создании сценариев к телепередаче «АБВГДейка». Образы главных героев, осваивающих в произведении основы грамоты, трактуются в тесной связи со спецификой советской культурной традиции, в рамках которой клоуны являлись символами счастливого детства, оказывались «Своими», лишались какой-либо связи с архаическими ритуалами. В соответствии с законами цирковой культуры абсурдное, фантастическое становится в рамках повести нормой, практически не способно удивить персонажей, в то время как изучение алфавита, напротив, порождает у героев исключительно яркие, позитивные эмоции, что призвано сформировать у маленьких читателей и слушателей устойчивую радость от процесса учёбы. Первая публикация повести, осуществлённая на страницах журнала «Мурзилка», обусловила специфику её композиции (включение в текст многочисленных ребусов, шарад, игр и т. д.), в целом сохранившуюся и в книжных версиях. Несмотря на большое количество переизданий, в научной литературе повесть исследуется впервые.

В древнерусской литературе отношение к пьянству было двояким. С одной стороны, пьянство осуждалось христианской учительной литературой и народными пословицами. Обширная группа поучений считала этот порок грехом (запретом) и достаточно красноречиво изображала его последствия. С другой стороны, наблюдалось некоторое поощрительное отношение к бражничеству, особенно в среде духовенства и монашества, и даже нечто подобное сочувствия и жалости к самому пьянице. Приведённые в статье результаты исследования древнерусских источников доказывают факт одновременного существования в лингвокультуре Древней Руси как снисходительного, так и категорически неприемлемого отношения к пьянству. Автор статьи предполагает, что причина подобного феномена кроется в амбивалентности народного восприятия и двойственности человеческой натуры. Цель данной статьи - на примере древнерусских поучительных произведений и малых форм устного народного творчества (пословиц и афоризмов) раскрыть дуальность концепта «пьянство». Базой исследования послужили памятники древнерусской литературы такие, как «Патерик» (IV-V вв.), «Изборник 1076 года», «Поучение Луки Жидяты» (XI век), «Повесть временных лет» (XII век), «Кормчая книга» (XIII век), «Измарагд» (вторая половина XIV века), а также словари пословиц и поговорок В. И. Даля, П. К. Симони, К. Р. Галиуллина.

Уникальный аспект творчества Е. И. Замятина составляют его блокноты 1914 - 1928 гг. и 1931-1936 гг., хранящиеся в Бахметевском архиве при Колумбийском университете. В 1980-х гг. они частично были опубликованы в трех выпусках «Нового журнала» (Нью-Йорк), однако до сих пор нет серьезных исследований, касающихся анализа этих материалов.

Читая блокноты Е. И. Замятина этих лет, видим, что он, возможно, глубже многих других знал и понимал, что творится в послереволюционной России, какова цена, заплаченная за преобразования в ней. Помимо трагических страниц, есть в блокнотах писателя и другие записи, напоминающие анекдоты, источником которых стала сама жизнь.

В большинстве блокнотных записей отразилась проявившаяся в полной мере и в художественной прозе Е. И. Замятина важная особенность - сочетание авторской иронии и трагизмом мироощущения. Е. И. Замятин великолепно переплетает трагическое и комическое, пробуждая в читателе неоднозначное восприятие записанных им небольших историй.

У блокнотных записей Е. И. Замятина богатая география: человек здесь перемещается из страны в страну, из города в город. Возникают образы Москвы, Нижнего Новгорода, Харькова, Ессентуков, Киева, Берлина, Парижа… Однако это не очерки с натуры, а своего рода заготовки, не только для рассказов, но и для более крупных эпических форм, некоторые из которых могли бы стать не только основой для рассказов, но даже средней и крупной прозы.

В статье рассматривается применение в ранних рассказах И. С. Шмелева особого художественного приема, основанного на статичном запечатлении происходящих событий и людей, с последующим их анализом в сознании главных героев, с возможностью воспроизвести в памяти увиденное и услышанное, что можно использовать вне времени и пространства. Такой прием соответствует словесной фотографичности, развернутой на поле символического пространства. Словесная фотографичность и символическое художественное пространство И. С. Шмелева тесно связаны с хронотопом ранних произведений, лишенных символистских тенденций и ориентированных на лучшие классические реалистические традиции русской литературы. И. С. Шмелеву удается создать в своих ранних произведениях уникальный синтез проверенного временем реализма и отстраненного символического метода, реализованного в образах конкретных людей и картин, представленных как нечто статичное или панорамное. В качестве объекта исследования выступают ранние рассказы автора «Гражданин Уклейкин» и «Пугливая тишина». В этих произведениях наиболее ярко представлен новаторский прием словесного фотографирования, используемый для создания образов современников автора и запечатления психологической и социальной обстановки России начала двадцатого века. Текстологический анализ рассказов сопровождается комментариями критиков и исследователей, вносящими дополнительные оттенки в представленную палитру художественных средств писателя.

В данной статье в контексте филологической и педагогической проблематики исследуются особенности изучения лирических произведений С. А. Есенина в начальной школе. Особо подчеркнуты возможности в формировании личности ребенка младшего школьного возраста на уроках русского языка, литературного чтения, посвященных развитию и совершенствованию речи. Роль стихотворных впечатлений в жизни ребенка трудно переоценить. Это не только развитие речи, но и элементарная тренировка памяти, повышение умственных способностей и уровня эрудиции, а также развитие социального интеллекта, способствующего социализации и самореализации ребенка в среде школы. Работа над лирическими произведениями С. А. Есенина позволяет выполнить многофункциональные задачи по воспитанию и развитию младших школьников. Анализ стихотворного учебного текста является основой развития детей младшего школьного возраста. Выявлены направления, которые можно реализовать посредством знакомства младших школьников с лирикой Есенина: развитие нравственности, патриотизма, любви к Родине, эстетического и эмоционально-чувственного отклика на поэтические строки; расширение представлений об окружающем мире в контексте экоцентрического воспитания, развитие любви к природе и умения чувствовать и наблюдать её, восприятия себя как части природной составляющей; развитие литературного чутья к различным художественным формам, мелодике, интонации, ритму родного языка. Сделан вывод о том, что в учебниках содержится достаточно широкий объем произведений С. А. Есенина, наиболее результативной работой с младшими школьниками является анализ лирических произведений и творческие задания по стихотворениям.

Одним из свидетельств творческого интереса современных русских поэтов к картине мира и системе ценностей, созданным дальневосточной культурой, является лирический цикл В. И. Кучерявкина «До Янджоу тысяча ли» (начало 1990-х); в предлагаемой статье анализируются некоторые «китайские» образы и мотивы этого цикла. Мы выявляем в цикле «До Янджоу тысяча ли» как символы, восходящие к классической китайской поэзии (например, образ бабочки), так и реалии, связанные с бытом, в том числе современным (названия предметов одежды, игр, крепких напитков и т. д.). Подробнее, чем в статьях наших предшественников - литературных критиков, обсуждается то, как именно поэт использует «китайские» реалии, имея в виду при этом не настоящий Китай, а русскую жизнь 1980-1990-х гг., Ленинград / Петербург, и в частности драматические события лета 1991 г. При этом - несмотря на очевидные огромные различия между Китаем и Россией - поэт (как мы предположили, пользуясь возможностью посмотреть на русские стихи «с китайской стороны») находит общее между Петербургом и двумя китайскими городами, прямо названными в цикле: Янчжоу, поэтический двойник Петербурга у Кучерявкина, - богатый город у реки, и судьба этого города в иные эпохи определяла судьбу страны; слова о «блокаде Чанджоу» в стихах Кучерявкина заставляют читателя вспомнить блокаду Ленинграда. Таким образом, близкое, хорошо знакомое (Петербург, Россия) изображается Кучерявкиным через незнакомое и далекое (Янчжоу, Чанджоу, Китай) - и этот семантический прием можно признать определяющим поэтику цикла. Для цикла характерно смешение примет разных культур, соседство лексем, восходящих к разным языкам. «Китайское» здесь не только указывает на «русское», но и соседствует с «античным» (имена китайских божеств могут присутствовать в стихотворении, написанном гекзаметром); «китайское», таким образом, отождествляется с «деревенским», идиллическим, простым и скромным; такое понимание китайского, возможно, соотносится с представлениями о китайской философии. Иногда стилистический гротеск производит впечатление намеренной шутки: в цикле Кучерявкина можно увидеть, в частности, шутливый ответ на созданное несколько ранее «Китайское путешествие» (1986) О. Седаковой, писавшей о подлинном Китае и гармонично соединявшей «китайское» и «европейское». Такая интерпретация позволяет нам обнаружить принципиальные различия характера и смысла обращения к китайским мотивам и образам в разных современных индивидуальных поэтических системах.

Романы Гузель Яхиной часто разворачиваются на фоне «большой истории», основываясь на семейных хрониках, и исследуют темы выживания и взросления «маленьких людей». Её произведения отражают как взлёты и падения широких масс, так и сложные перипетии индивидуальных судеб, создавая масштабное повествование, основанное на исторической памяти, коллективных чувствах и личном опыте. Реки, как географическое пространство, становятся идеальным сценарием для построения грандиозного нарратива, описания индивидуальной судьбы и духовного поиска в её романах. Ангара и Волга, как природные пейзажи, интегрируются в её эстетическую перспективу, превращаясь в культурный ландшафт, наполненный духом субъекта, и возвышаясь до уровня духовного пространства, где переплетаются образы, эмоции и историческая культура. В данной статье с использованием методов внимательного чтения текста и сравнительного анализа исследуются многозначные символические значения рек в романах Яхиной «Зулейха открывает глаза» и «Дети мои», а также их роль в развитии персонажей и сюжета. Река в её произведениях является не только символом женщины, метафорой жизни и смерти, спасения и ухода, но и духовным источником коллективной памяти и национальной идентичности.

В юбилейный год чествования П. П. Ершова особенно уместным видится не только обратиться к его литературному наследию, но и раскрыть масштаб личности «гения Сибирской земли». Пониманием роли П. Ершова для последующих поколений обусловлена актуальность статьи. Писательский багаж Ершова невелик, однако сказка «Конёк-Горбунок» стала настоящим явлением в первой трети ХIХ века. В статье анализируются художественные особенности произведения. Однако следует отметить, что одна из самых важных черт произведения - любовь к своему Отечеству и любовь к человеку. Первое легко можно увидеть через лексику сказки, красочные картины, отображающие макромир произведения. А особое отношение к человеку проявляется в нравственности главного героя, в его умении прощать окружающих и раскаиваться в собственных слабостях, в таланте любить жизнь. Безусловно, при написании этого произведения автор, прежде всего, опирался не на свой жизненный опыт (он был ещё слишком юн), а на опыт своего народа. Поэтому в большой степени сказка выглядит как народная. Поэтическая сказка Л. Филатова во многом продолжает традиции П. Ершова. В статье впервые предпринята попытка соотнести эти произведения. Подобный подход обусловил научную новизну исследования. Сопоставление происходит по разным линиям литературоведческого и лингвистического анализа художественного текста. Особое внимание уделяется отношениям между простым человеком и власть имущим. В конце сделаны выводы о вере авторов в потенциал русского народа.

В статье рассматривается художественная специфика повести Э. Н. Успенского «История про Гевейчика, гуттаперчевого человечка». Актуальность статьи вызвана повышенным интересом к творческому наследию писателя, проявляющимся как в большом количестве переизданий его произведений, так и в создании их многочисленных экранизаций. Успенский в последний раз в жизни стремится привлечь внимание малышей приключениями новых героев, ориентируясь в то же время и на возможность создания торгового бренда, в который войдут игрушки, паззлы, мультфильмы и т. д. В связи с этим автор отказывается от линейного сюжета и создаёт множество коротких глав, способных стать литературной основой для эпизодов будущего мультсериала. Персонажи повести лишены сложной мотивации и способности к развитию. Равно как и герои самого первого крупного произведения Успенского для детей «Крокодил Гена и его друзья», они являются детскими игрушками, и Эдуард Николаевич активно подчёркивает близость художественных миров обеих книг. В то же время в большей степени акцент здесь делается на специфике мира игры, замкнутой на себе, лишённой связи с внешним миром. Автор, пытаясь быть доступным самым маленьким читателям, полностью отказывается и от «взрослого текста», характерного для его позднего творчества, и от реализации тех или иных дидактических и воспитательных задач. Несмотря на большое количество переизданий, в научной литературе повесть исследуется впервые.

В статье исследуется становление английской пушкинистики в период 10-40-х гг. XX века с акцентом на общей линии осмысления «Полтавы» Пушкина в связи с применением приема сопоставления поэта с Петром I. Доказывается, что этот вопрос не получил должного научного освещения. Делаются промежуточные выводы относительно логики развития английской пушкинистики. Доказывается, что в форме устоявшегося канона она была сформирована к 1950-м гг. в научно-просветительских книгах М. Бэринга, Д. Мирского и Я. Лаврина о Пушкине и русской литературе. Утверждается, что концепция пушкинского творчества повлияла как на книги Лаврина и отчасти Мирского, так и на английскую пушкинистику в целом. Приметой английского пушкиноведческого канона стала культурно-историческая парадигма филологического исследования, совмещенная с этнофилософским подходом к изучению национальной литературы, вниманием к биографии поэта и к общим особенностям художественной формы и содержания произведения. Определено, что на становление канона английской пушкинистики значительное воздействие оказали работы Достоевского и Мережковского о Пушкине. Контекстом, опосредующим это воздействие, выступили имагологические механизмы уподобления и упрощения. С их помощью творчество Пушкина было вписано в такие близкие английскому читателю понятийные категории, как «европейское», «английское», «универсальное», «гениальное», «человечное». Выявлено, что «русское» на примере Пушкина (и Петра) представало одновременно вбирающим в себя «европейское», присваивающим его и - входящим в «европейское», расширяющим его изнутри. Доказано, что монография Джона Бейли «Пушкин. Сравнительный комментарий» (1971) открывает собой новую страницу в истории английской пушкинистики. Уходя от культурно-исторического метода и этнофилософского подхода к литературе, исключая работу имагологических механизмов в литературоведческом исследовании, эта книга предлагает новые ориентиры: сравнительно-историческую парадигму в сочетании с методикой пристального чтения и вниманием к советскому пушкиноведению.

Статья посвящена роли северо-востока как географического направления в истории русского фронтира и символике ветра норд-оста. Эти геопоэтические мотивы сополагаются в стихотворении М. Волошина «Северовосток», в романе «Два капитана» В. Каверина, в паратексте и тексте либретто современного российского мюзикла «Норд-Ост», созданного на основе романа. Анализируются контексты мотива норд-оста в русской поэзии первой половины ХХ в., прежде всего в творчестве поэтов Причерноморья, севера Прибалтики и Сибири, которые обусловили семантику экстремальности и локальной эсхатологии, присущие этому ветру. В свою очередь, мотивы ветра и вьюги значимы для сюжетов русского первопроходчества и для зоны контакта с инфернальным пространством или диким раем Сибири.

Актуальность. Обращение к проблеме рождения Пушкина-читателя актуально в историко-культурном аспекте для выявления генезиса его творчества, в историко-психологическом и общепсихологическом — для уточнения и расширения факторов, участвующих в становлении гения, а также в педагогическом — в целях преодоления кризиса чтения конца XX — начала XXI в.

Цель. Представить опыт психологического анализа ранней читательской биографии Пушкина, выявить роль чтения как одного из факторов, способствующих развитию и формированию гениальности поэта.

Методы. Использован ретроспективный и историко-биографический методы, а также анализ продуктов творчества поэта.

Результаты. В ранней читательской биографии Пушкина выделено три периода: 1) 1799–1803 гг. («предчтение») — младенчество и раннее детство, во время которых приобретается опыт слушания Пушкиным-ребенком малых жанров фольклора, происходит овладение речью как предпосылкой будущего навыка чтения; 2) 1804–1806 гг. — раннее обучение чтению и первый самостоятельный опыт в чтении; 3) 1807–1811 — «охота к чтению» (А. С. П ушкин), роль отцовской библиотеки в читательской биографии поэта. Выявлены основные черты читательского развития Пушкина в детстве (ускоренное развитие, двуязычие, широта читательских интересов, инициативность, одержимость чтением, связь с ранним поэтическим опытом).

Выводы. Расширено представление о социальных факторах, влияющих на развитие и реализацию личности гения в ранние годы. К таким факторам, в частности, относится «фактор чтения», который совместно с другими (благоприятный историкокультурный контекст, роль литературно одаренной семьи С. Л. и Н. О. Пушкиных и ближайшего окружения) и при обязательном действии генетического фактора, участвует в становлении пушкинского гения.