Целью статьи является изучение интеллектуальной истории концепции средневекового стазиса, заимствованной из академической медиевистики и привнесенной в современный массовый культурный медиевализм. Медиевистика и медиевализм, воспринимая, воображая, изобретая и конструируя средние века различно, могут использовать одни и те же концепции. В представленной статье проанализированы, с одной стороны, проблемы постепенной ревизии теории средневекового стазиса в академической медиевистике, и особенности его позитивной идеализации в медиевализме, с другой. Автор анализирует, как историки воспринимали характеристики «стабильности» в социально-экономической и политической истории средневековья в академической историографии, постепенно признавая особую и уникальную историческую динамику, свойственную для средних веков. Показано, что современный медиевализм не смог полностью ассимилировать концепцию средневекового стазиса, интегрировав в собственный интеллектуальный дискурс только те ее положения, которые позволяют конструировать образ средних веков как исключительно стабильного периода, когда социальные и политические изменения не только невозможны, но и излишни. В статье показано, что 1) концепция средневекового стазиса в современной медиевистике воспринимается критически как часть интеллектуальной истории изучения средневековья, 2) медиевализм воспринимает стабильность феодального строя как его положительную характеристику, 3) использование концепции средневекового стазиса в современном медиевализме позволяет конструировать чрезмерно хронологически пролонгированные образы средних веков, 4) в рамках идеализации средневековья современный медиевалистский дискурс синтезирует «реальное» и «волшебное», что ограничивает развитие их нарративной структуры и трансформацию социальных, экономических и политических отношений и институтов, 5) архаичное видение средних веков через призму концепции стазиса подтверждает ограниченность познавательных возможностей медиевализма.
В статье рассматривается поло жение ислама в Дагестане в первой трети XIX в., а также его роль в формировании идеологии горцев в период боевых действий на Кавказе. Особое внимание уделяется понятию мюридизма и спорам относительно корректности использования данного термина в историческо й науке. Автором дан краткий историографический обзор по данной теме, приведены различные точки зрения и теории, выдвигаемые учеными. Сделан вывод о необходимости изменения подхода к рассмотрению понятия мюридизма с опорой на новые опубликованные источники
Городские восстания и другие крупные антиправительственные выступления, в частности поход донского атамана Василия Уса на Москву (1666—1667), стали предвестниками одного из самых мощных социальных движений в истории России — Крестьянской войны под руководством С. Т. Разина, а также других известных исторических событий. Но, прежде чем говорить о крестьянских войнах, остановимся на ключевых вопросах историографии, где до сих пор продолжается спор по целому ряду проблем.
Исследование крестьянских войн в России, особенно войн ХVII в., представляет собой сложный и многогранный процесс, требующий внимательного анализа историографической традиции. Восстание под руководством Степана Разина стало кульминацией ряда антиправительственных движений, и его истоки лежат в более ранних городских восстаниях и действиях крестьян.
Таким образом, анализ историографии крестьянских войн требует всестороннего подхода, который учитывает не только политические, но и социальные, экономические и культурные контексты, определяющие динамику восстаний и их последствия для российской истории. В данной статье затрагивается анализ исследований историков крестьянских войн. Рассматриваются проблемы форм организаций восстаний, составы участников и хронологических рамок.
Рассматриваются этапы становления исследований в КНР по китайско-индийским отношениям в общих «перифериях», таких как Южная Азия, Центральная Азия и Восточная Азия. Выделено несколько крупных тематических пластов по данной проблематике. Особое внимание уделено китайско-индийским взаимоотношениям в рамках различных международных организаций и механизмов. Обнаружено, что высказывания китайских ученых не вполне систематизированы, кроме того, для большинства работ характерны такие проблемы, как высокая степень однотипности и недостаточно обоснованные аналитические рамки. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Монография — первый в советской историографии опыт исследования одного из важнейших идеологических институтов средневековья, его классовой сущности. В книге критически рассмотреная современная богословская и буржуазная историческая литература, в которой канонизации придается видимость социального мероприятия, аргументированно опровергается тенденциозная трактовка церковной истории, имеющая характер идеологической диверсии, направленной против социалистического мировоззрения.
В статье рассматриваются исторические труды, которые положили начало новому, научному методу изучения прошлого России. На примере работ первых русских историков А. И. Лызлова и Г. Ф. Миллера показано, как с опорой на предшествующую историческую традицию происходило формирование основ современного «научного нарратива», связанного с жизнью и деятельностью одного из важнейших персонажей древнерусской книжности - князя Александра Невского. Лызлов и Миллер представляют два основных социально-культурных типа историков конца XVII - начала XVIIIвека. Лызлов - свободный интеллектуал, чье увлечение историей было способом самовыражения и реализации личного интереса. Миллер - профессионал в узком смысле слова, занятия которого прямо обусловлены его служебными обязанностями как академического ученого. Однако при всей разнице подходов оба исследователя демонстрировали известную близость интеллектуального инструментария и в равной степени могут считаться авторами методологической базы для дальнейшего развития отечественной исторической науки.
В статье проведен критический анализ историографического стереотипа об осведомленности ближайших соратников Е. И. Пугачева в его самозванстве. С этой целью сопоставлены и систематизированы материалы допросов первых сподвижников Пугачева, главным образом показания атамана И. Н. Зарубина.
Выдвинута и обоснована гипотеза о том, что яицкие казаки сразу поверили, будто Пугачев - действительно император Петр III. Показано, что только по этой причине первые сторонники изъявили готовность оказать ему полную поддержку в борьбе за права и вольности яицкого казачества.
В статье рассматривается становление и развитие основных направлений исследований рождаемости населения в СССР в 1960-е - 1980-е гг., когда после свёртывания в 1930-х-1950-х гг. изучения демографических проблем (руководители государства опасались, что в ходе таких исследований будут выявлены тяжёлые демографические последствия социальных потрясений первых десятилетий советской власти) оно вновь интенсифицировалось. В работе показаны историческая преемственность данного процесса, проблемы, которые ставились на разных его этапах, формирование новых подходов и методов изучения рождаемости. В научных трудах, касающихся рассматриваемого нами времени, обобщённо описаны тенденции рождаемости в Советском Союзе. В качестве концептуальной основы использовался социалистический закон народонаселения. Однако в дальнейшем стало очевидно, что с его помощью нельзя объяснить новые тенденции в воспроизводстве населения и учёные стали работать над другими теоретическими подходами, в том числе, методологией демографического перехода. В 1970-е гг. был осуществлён научный сдвиг в рассматриваемой области, был опубликован ряд трудов, оставивших заметный след в изучении рождаемости. В 1980-е гг. активность изучения рождаемости и репродуктивного поведения несколько уменьшилась, в том числе из-за ограничений, наложенных на количество публикуемых статистических показателей. В целом, в рассматриваемый период проведена большая и кропотливая работа по исследованию рождаемости, в опубликованных статьях и монографиях проанализированы её количественные и качественные параметры.
В статье представлен историографический обзор современных материалов, касающихся Западного Панджаба - области, составляющей в настоящее время пакистанскую провинцию Панджаб. Этнонациональная специфика данного региона в полной мере признается исследователями, однако осмысливается и интерпретируется ими по-разному. Основополагающим критерием в данном вопросе становится алгоритм «встраивания» западного Панджаба в более общий южноазиатский контекст. Детальное изучение работ, посвященных панджабской этнокультурной самобытности, позволяет нам выделить два основных исследовательских подхода: 1) рассмотрение особенностей региона в свете историко-культурного прошлого, насчитывающего несколько тысячелетий; 2) анализ исторического пути и современного положения Западного Панджаба, исходящий из политических реалий середины ХХ -ХХI вв. Если в первом случае за основу берется тезис о неотделимости западнопанджабской культуры от южноазиатской, то во втором акцент делается на специфике Западного Панджаба как территории с мусульманским большинством населения; вхождение ее в Пакистан представляется естественным и неоспоримым результатом исторического развития субконтинента в ХХ в.
Цель исследования: показать динамику оценки личности беклярибека Идегея в отечественной науке имперского и советского периода.
Материалы исследования: исторические труды отечественных историков, затрагивавших оценку личности Идегея 1840-х – 1960-х гг.
Результаты и новизна исследования: показано, что процесс изучения истории Золотой Орды и ее политической истории был сложным и извилистым. Особенно это касалось личности Идегея, а также посвященному ему народному эпосу. С момента начала изучения этого эпоса у историков возник интерес к самой исторической личности, соотношении его судьбы с героем эпоса. В российской науке его личность, не вызывала особого внимания. Формирующаяся татарская историческая наука обвиняла Идегея в чрезвычайных амбициях, считая его виновником походов Аксак-Тимура и распада Золотой Орды. В первой половине XX в. историки и фольклористы оказались под влиянием идей классовой борьбы и пытались представить его в качестве народного героя, сражающегося против феодального гнета, что было, несомненно, искажением фактов. В 1944 г. Постановлением ЦК ВКП(б) Золотая Орда была признана паразитическим государством, а Идегей – самым «коварным и хищным ордынским правителем». Подобная точка зрения с этого времени практически на полвека стала определяющей и безальтернативной, что заморозило отечественную науку в осмыслении этого периода истории.