SCI Библиотека

Предметом исследования стали диспропорции в численности мужчин и женщин молодых возрастов в российских регионах. Целью исследования является оценка влияния межрегиональной и международной миграции на формирование гендерных дисбалансов в регионах. В качестве гипотезы предполагалось, что результаты анализа миграционной статистики совпадут с результатами, представленными в переписи населения 2020 г. Для исследования использованы статистические ряды межпереписного периода 2017-2019 гг., разработан и применён показатель накопленного миграционного гендерного дисбаланса к возрасту 29 лет и соотнесён с численностью населения в возрасте 25-29 лет, построена визуализация на карте. Замечено, что в большинстве регионов России имеет место эмиграция женщин начиная с самого раннего детства. Молодые женщины активно выезжают из бедных регионов, регионов с низким уровнем развития социальной сферы в столичные агломерации Санкт-Петербурга и Москвы. Переезд в агломерации с дорогим жильём влечёт за собой откладывание вступления в брак, падение рождаемости, регионы теряют репродуктивный потенциал. Одновременно происходит трудовая иммиграция молодых мужчин в основном из республик Таджикистан и Киргизии, что в сочетании с оттоком девушек создаёт численный мужской перевес в молодых возрастах, особенно в ресурсно-сырьевых регионах Дальнего Востока и Сибири, в пристоличной Калужской области, в Республике Мордовия, что подтверждается данными переписи 2020 г. В возрастах 25-29 лет имеют место выезды мужчин из южных регионов в более северные для вынужденной работы с отрывом от семей, что негативно сказывается на семейной жизни и демографическом развитии. Для ликвидации гендерных дисбалансов, выправления негативных демографических трендов, повышения рождаемости, укрепления семейных связей необходимо выравнивание доходов. Финансовые средства, в том числе ресурсно-сырьевую ренту, банковские капиталы следует направить на повышение заработных плат, на воссоздание традиционных отраслей в южных регионах и странах; и на создание высокого уровня социальной инфраструктуры, комфортной для проживания семей с детьми, в регионах Севера. Результаты исследования могут быть применены в региональной и международной политике для выработки государственных решений с привлечением крупного бизнеса для инвестиций в страны и регионы. Проведение будущих гендерных исследований по странам и регионам будет тесно связано с качеством и доступностью статистического материала по данной тематике.

Согласно многократно протестированной в мировой науке «контактной гипотезе», контакты с мигрантами и то, как принимающее население оценивает это взаимодействие, являются важными факторами влияния на уровень ксенофобии. Статья, основанная на результатах проведенного в 2021 г. комбинированного исследования среди москвичей (опрос и полуструктурированные интервью), посвящена тому, как и почему одна из массовидных и социально значимых форм общения - профессиональное взаимодействие - становится ареной борьбы негативизма по отношению к мигрантам с позитивно-нейтральными установками. Отвечая на проективный вопрос в ходе опроса 452 москвичей, респонденты продемонстрировали высокую степень нежелания работать вместе с приезжими из трех стран Центральной Азии, трех стран Закавказья и двух автономий Северного Кавказа. В то же время подавляющее большинство участников опроса, имеющих опыт работы с приехавшими из названных регионов, оценили ее качество в нейтральных категориях, свободных от этнических предубеждений. Взаимодействие в трудовой сфере оказалось важным каналом «позитивизации» взгляда на мигрантов, но благотворная роль производственных контактов делает их не только ресурсом, но и своего рода барьером, поскольку вряд ли возможно их повсеместное распространение. Существуют ли какие-то еще причины нежелания работать вместе с мигрантами, помимо отсутствия опыта непосредственного производственного общения? Влияет ли на позицию респондентов социальный контекст, обрамляющий использование трудовых мигрантов в России/Москве? Опрос показал также, что по всем территориям выхода, кроме Армении и Грузии, различия между степенью отрицания были близки к статистической погрешности. Означает ли это слабую чувствительность к этническим особенностям той или иной группы иноэтничных мигрантов? Или такая чувствительность отодвигается в сторону действием более сильных факторов отторжения с социальной окрашенностью? Прояснить поставленные вопросы помогает анализ интервью с москвичами. Устойчиво присутствующими в них сквозными темами стали, во-первых, теневые практики использования труда мигрантов, направленные на консервацию особых ниш занятости, существующих за счет низкостатусных приезжих; во-вторых, описания альтернативного и более предпочтительного, по отношению к наблюдаемому, образа мигранта, который мог бы вписаться в наднациональную городскую культурную среду. Эти результаты привлекают внимание к социально-экономическим и культурным причинам возникновения мигрантофобии в виде социально-статусных различий между принимающим населением и «этническими другими».

Внутренняя миграция сельского населения проанализирована с акцентом на ее различия в сельских пригородных и периферийных территориях в 2010-е годы, а также на особенности миграционного баланса сельских населенных пунктов разного размера. Рассмотрены возрастные особенности миграции с учетом этих различий. Расчеты выполнены с использованием индивидуальных деперсонифицированных данных мигрантов, позволяющих анализировать миграцию на детальном пространственном уровне, а также оценить влияние автовозврата на миграцию сельского населения и вскрыть его возможное искажающее влияние. Убыль сельского населения России в результате внутренней миграции в исследуемое десятилетие оценивается в 1,5-2,5 млн человек, периферийные села потеряли 2,5-3,5 млн. Сельские пригороды крупных городов и сельская глубинка принципиально различаются не только общим балансом миграции, но и ее структурными характеристиками. При том что периферийная сельская местность теряет молодое население, из малых сел часто уезжают семьи с детьми. На периферии идет переток населения из малых населенных пунктов в сравнительно крупные (т. е. он встроен в общестрановой переток населения вверх по поселенческой иерархии), но автовозврат сильно занижает его масштабы.

В статье проанализирована динамика численности населения Брянской области за 2000–2022 гг. Выявлены 4 типа районов по типу динамики численности населения: районы с приростом населения, районы с высокой, средней и низкой убылью населения. Определены различия в их демографическом развитии, а также причины роста и сокращения численности населения (главные факторы – отсутствие транспортного сообщения с региональным центром, закрытие промышленных предприятий и предприятий АПК, отсутствие высших учебных заведений, низкий уровень развития инфраструктуры для комфортной жизни населения). Предложены сценарии оптимизации демографической структуры населения.

В статье анализируется миграционный обмен населения России с другими странами в 2010-е годы. Особое внимание уделяется иммиграции из стран бывшего СССР, которые по-прежнему являются главными миграционными партнерами России. На данных текущего учета миграционных событий и их сопоставлении с данными Всероссийских переписей населения демонстрируется необходимость корректного использования этих источников, в особенности в связи с изменениями, произошедшими в процедурах учета в 2011 г. и ряде последних лет. Существующая российская статистика долговременной миграции, как и ранее, мало улавливает текущие геополитические и социально-экономические изменения. Небывалое снижение миграционного прироста страны в 2022 г. связано с его переучетом» в 2021 г. География ключевых стран исхода постепенно меняется в пользу относительно небольших по численности населения стран Таджикистан и Киргизия. Структурные характеристики миграционных потоков отражают изменения в направлениях миграции, потребностях рынка труда в России и специфику статистического учета.