В современной гуманитарной науке (литературоведении, культурологии, философии) актуальны исследования феномена изображения (см.: труды С. Н. Зенкина, Н. Н. Мазур, М. Б. Ямпольского). Одним из аспектов в этих работах является изучение способов репрезентации видимого в художественной литературе. Соотнесение словесного и изобразительного попадает и в круг интересов лескововедов, проводятся исследования рассказов, повестей, очерков Н. С. Лескова в ракурсе сложного взаимодействия слова и иконописи, слова и живописи Нового времени (см.: труды А. А. Буткевич, Ю. А. Голубинской, М. А. Комовой, В. В. Лепахина и др.). Настоящая статья имеет целью выявление визуального потенциала и описание специфики образа в тексте рассказа Н. С. Лескова «Павлин». Установлено, что на основе заглавного и центрального образа павлина строится визуальная поэтика рассказа. Она определена разнообразными и многочисленными культурными контекстами (орнитологическое изображение птицы павлина, мифологический образ Аргуса, христианское искусство (Распятие, Воскресение), живопись Возрождения и Нового времени (Распятие, Благовещение)). Образ распятия Иисуса Христа синтезирует выявленные контексты. Обнаружены культурно-изобразительные особенности образа Распятия (словесные, иконописные, живописные). Анализ рассказа в единстве текстовых и контекстуальных форм, в аспекте проблемы видения (взгляда — зрения) позволяет сделать вывод об уникальной поэтике визуального в творчестве Н. С. Лескова. Исследование философии взгляда, зрения, созерцания осуществляется с опорой на научные труды С. Н. Дурылина, М. Б. Ямпольского и О. А. Седаковой.
Изучение мифогенного потенциала пространственных художественных образов является перспективным направлением отечественного литературоведения. Степное пространство рассматривается как важная часть национальной картины мира русских писателей XIX века. Степь — не только часть географического ландшафта, но и особое культурное пространство, которое влияет на особенности менталитета местного населения, является местом зарождения и бытования самобытных традиций и мифов, сформированных на стыке разных культур. Объектом исследования в статье выступают произведения А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, Я. П. Полонского, А. Ф. Писемского, А. П. Чехова, М. Горького, отразившие степную мифологию. Анализируя творческое наследие названных писателей, мы пришли к выводу, что степь несет в себе широкий круг семантических значений. Степное пространство, отличающееся уникальной историей и культурой, несомненно, обладает способностью генерировать мифопоэтические образы. Степная мифологема, по сути своей антропоцентричная, порождает особый тип героя — свободного, смелого, сильного духовно и физически. Формирование культурного кода степи в первые десятилетия XIX века начинается с осмысления ее как «величественного», «безграничного», «свободного» пространства. В подобной художественной интерпретации степного пространства прослеживается стереотипное восприятие, справедливое с одной стороны, но несколько романтизированное с другой. Степные реалии, отраженные в произведениях второй половины века, зачастую разочаровывали авторов, бескрайность и однообразие навевали «мысли тягучие». Разрушался сложившийся миф, но степные знаки-символы (курганы, могильники, каменные бабы и т. д.) порождали образы, связанные с историческим прошлым данного пространства — со временами могущества кочевников. В произведениях конца XIX века запечатлены актуальные для времени реалии степи, происходила маргинализация данного пространства.
Демографические проблемы современной России определяются рядом факторов: снижением рождаемости, преобладанием однодетной семьи, ростом разводов и неполных семей, социальном сиротством, сокращением мужского населения в результате СВО.
Несмотря на достижения социальной политики государства в отношении стимулирования рождаемости, прироста населения не наблюдается.
Это определяет актуальность исследований в данной области и необходимость поиска средств воздействия на сознание молодежи, от которой и ожидается изменение демографической ситуации, увеличение рождаемости.
Однако это невозможно реализовать без учета системы ценностей молодых людей и понимания того, какое место в ней занимают семья и дети. Сознание студенческой молодежи динамично, противоречиво, подвержено воздействию СМИ. Изменились духовно-нравственные ориентиры молодежи.
С одной стороны, студенты демонстрируют поддержку традиционных ценностей, уважительное отношение к семье и детям, а с другой - отодвинулся возраст вступления в брак, преобладают ценности карьеры, потребления и досуга.
В статье предпринята попытка изучить отношение студентов к многодетным семьям, определить наиболее значимые связи их восприятия с демографическими характеристиками, предложить пути совершенствования демографической политики в отношении данной категории населения.
В силу широкого распространения визуальных образов, а также их возрастающей роли в культуре и силы влияния на общество, изучение визуальной культуры становится актуальным и необходимым для научного осмысления многих социокультурных процессов. Учитывая особенности актуальных форм самопрезентации и самоопределения, визуальная культура обладает значительным эвристическим потенциалом и может рассматриваться как исследовательская оптика, что открывает дополнительные возможности в исследовании этнокультурной идентичности. Изучив роль визуального в контексте идентичности, можно заключить, что визуальные образы играют большую роль в формировании и выражении этнокультурной идентичности в современной культуре. Сложность и многогранность ключевого концепта визуальных исследований - образа - в полной мере раскрывается при его рассмотрении в контексте идентичности. Визуальные образы могут включать в себя знаки, символы и смыслы, которые вместе создают уникальное визуальное впечатление, отражающее и формирующие ценности, историю и традиции определенной этнокультурной группы, являются богатым источником информации о культуре, а также способствуют формированию чувства социальной принадлежности и культурной самобытности. В рамках данной статьи автор, в частности, вводит и обосновывает понятие «образ идентичности», широко используемое в научном и публицистическом дискурсе, но до сих пор не имеющее четкого определения. Образ идентичности - это концепт, объединяющий в себе визуальный образ и ментальный конструкт, содержащий знаки, указывающие на культурные основания идентичности определенного этнонационального сообщества или его отдельного представителя; являющийся носителем символов, транслятором смыслов.
В статье рассматривается проблема содержания концепта «мысль» в психологическом дискурсе. Описываются трудности, противоречия и ошибки, сопровождающие решение этой задачи. Мысль может претендовать на статус основной единицы анализа мышления, но вместе с тем, она остается трудноуловимой и для теоретического анализа, и для экспериментального изучения психической субстанцией. Актуализируется проблема соответствия и валидности предметных представлений о мысли по отношению к ее действительной феноменологии. Раскрывается вопрос полиморфности психического состава мысли в контексте целостной мыслединамики, анализируются ее феноменологические проекции, корреляты, актуализирующиеся в разных регистрах сознания мыслящего человека. Обосновывается идея феноменологической сопряженности предметно-действенной, чувственной, словесной, образной проекций мысли. Описываются экзистенциально-феноменологические условия и драма инициации продуктивного мыслительного акта. Показана недостаточность языка классической психологии, его семантическая ограниченность применительно к решению задачи описания многомерной феноменологии мысли. Автор разделяет позицию В. П. Зинченко в отношении описательного потенциала художественной литературы, которая располагает широким диапазоном сравнений, метафор как дополнительных средств решения таких задач. Предлагается оригинальное понимание концепта «мысль», в котором раскрываются три плана ее анализа: динамический, содержательный и функциональный. В динамическом плане мысль выступает как постоянно развивающийся интенциональный проект смыла, а в содержательном и функциональном плане представляет собой синтетическое, полиморфное соединение разнопорядковых психических образований (образных, смысловых, эйдетических, аффективных), являющееся средством выделения и осмысления существенных отношений и свойств в предмете мышления.
Приметой настоящего времени современного общества становится всеобщая информатизация, публичное освещение и обсуждение (не всегда с задачей ориентации на объективность) самых разнообразных социальных сторон, манипулирование и управление общественным сознанием. Сам «объем» информационного пространства, его «плотность» и многовекторность смыслов такова, что человеку в подобных условиях довольно трудно сформировать устойчивую непротиворечивую систему ценностей и жизненных ориентиров, что находит свое отражение в конкретных поступках и поведении в целом. Наиболее остро данный аспект находит свое отражение в осуществлении воспитательной и психологической работы, реализуемой в государственных структурах, на которые возложены важные социальные обязанности. В частности, в правоохранительных органах. Вопросу формирования образа сотрудников пенитенциарной системы в обществе посвящена данная работа. В ней на примерах образов сотрудников системы исполнения наказаний как зарубежных, так и отечественных кинофильмов продемонстрированы неоднозначность и противоречивость «собирательного портрета» персонала исправительных учреждений, транслируемого в общество. Данное обстоятельство непосредственным образом отражается на индивидуально-личностном психоэмоциональном состоянии отдельных работников уголовно-исполнительной системы, дестабилизируя его, а в совокупности может находить негативное отражение на региональном и федеральном уровнях в работе учреждений и органов системы исполнения наказаний.
Статья посвящена рецепции И. А. Бродским одного из ключевых для христианства сюжетов - сюжета распятия Иисуса Христа. В ней впервые систематизированы и комплексно проанализированы произведения Бродского 1960-1970-х гг., которые включают аллюзии на соответствующее евангельское повествование: «Исаак и Авраам» (1963), «Речь о пролитом молоке» (1967), «Натюрморт» (1971), «Сретенье» (1972), «Развивая Платона» (1976). Рассмотренные в статье произведения Бродского в основном написаны еще до его вынужденной эмиграции, состоявшейся в 1972 году. Пропаганда атеизма, свойственная советскому обществу, не заставила поэта отвернуться от религиозных тем, но, наоборот, даже стимулировала его вновь и вновь обращаться к христианским мотивам и образам. В статье выявлены основные формы актуализации претекста, а также комплекс устойчивых мотивов (мотив страдания, мотив одиночества, мотив света), характеризующих образ распятия в творчестве Бродского. Предложена новая интерпретация рассмотренных текстов на основе проанализированных аллюзий. Уподобление Христа и лирического героя - это уподобление двух страдающих личностей, не принимаемых социумом (в «Речи о пролитом молоке» и «Развивая Платона») или сталкивающихся лицом к лицу со смертью («Натюрморт»). Характерно в этой связи, что евангельские аллюзии обычно актуализируются Бродским в тех фрагментах текстов, которые претендуют на роль эмоциональных кульминаций. Отсутствие однозначности в трактовке образа распятого Христа, наиболее отчетливо проявившееся в написанных фактически друг за другом «Натюрморте» и «Сретеньи», демонстрирует непрерывный религиозный поиск Бродского, поиск Бога как в пределах земной реальности, так и за ее границами. Этот поиск придает лирике поэта особенную метафизическую остроту, выводя ее за пределы ограниченной с точки зрения религиозности советской действительности.
В статье исследуются способы символизации женских образов, созданных М. М. Пришвиным в «Первом звене» романа «Кащеева цепь». Согласно нашей гипотезе, женские образы, характерные для первой части романа (матери Курымушки Алпатова Марии Ивановны и гостивших в их доме девушек Дунечки, Маши, Кати, Нади), возникают в процессе художественного синтеза реалистической, мифической и символической образности. Реалистическое изображение близких автору и герою женщин (бытовой и социальный контекст, усадебное мировосприятие, практический жизненный опыт, психологические мотивации, поведение, речь, интонации) представлены сквозь призму формирующегося сознания героя-ребенка. В его непосредственном восприятии и переживании женские персонажи и предметы, не утрачивая своей фактичности, превращаются в мифические образы с присущей им экзальтированной условностью. В свою очередь, мифические образы женщин соединяются с софийной мифопоэтической символикой «Вечной Женственности», эстетическая концепция которой была почерпнута в религиозно-философских исканиях Вл. Соловьева и творчестве поэтов-символистов. В соответствии с условием символизации, женские образы «Первого звена» объединяются в сказочно-символический образ «одной», «настоящей и единственной» Марьи Моревны, которая становится неизменной спутницей романных «превращений» главного героя из Курымушки Алпатова в маститого писателя Пришвина. Задачу объединения реалистических женских образов в единый символический образ Марьи Моревны выполняет автор-повествователь, который вбирает в себя все романные «лики» писателя и является смыслопорождающим центром повествования. Возведение Марьи Моревны в символический статус является для автора-повествователя не просто данью мифопоэтической традиции символистов, но и фундаментальным условием формирования его мировоззренческих и идейно-творческих установок.
Данное исследование продолжает серию авторских публикаций об эволюции теологии эллинской религии. Предмет статьи - теология периода становления культуры поздней классики (первая пол. IV в. до н. э.). Показано, что в это время театр (драма, трагедия) перестал быть «опредмеченной теологией», а осмысление эллинской религии становится задачей философского сознания, предметом рациональнопонятийного мышления. Именно в эпоху поздней классики начинается целенаправленное конструирование абстрактно-понятийной модели сакрального мира. Возможность такого конструирования порождена тем, что именно в это время процесс мышления как система взаимодействия операндов (чувственные образы, их фрагменты и сочетания, абстракции, идеализации и пр.) и операций над ними из двухуровневого становится многоуровневым. Появляется возможность заменить реальный объект его абстрактной моделью, изучать закономерности объекта через выявление устойчивых связей между свойствами такой модели. Теология в таких условиях также трансформируется. В ней вызревает потребность в замене мифологической (наглядно-образной) модели сакрального мира абстрактно-понятийной его моделью. Эта глубокая религиозная трансформация завершится рождением мировых монотеистических дезэтнизированных религий - христианства, ислама, а также эллинизацией иудаизма. У истоков такого когнитивного перехода от наглядно-образного к абстрактно-понятийному моделированию сакрального мира стоят Сократ и Платон, последний из которых на основе учения об идеях создает новую форму теологии - «трансцендентальную мифологию». Она нацелена на творческий поиск и логическое обоснование новых базовых принципов (монотеизм, трансцендентность, творческая активность, внутреннее совершенство и др.) и смыслообразов абстрактной модели сакрального мира. Через несколько столетий они станут идейным каркасом теологий христианства и ислама.
Мировая культура знает различные системы исчисления времени, одна из сложнейших - двенадцатилетний животный цикл (тенгрианский календарь), позволивший упорядочить бытие номада, сформировать глобальное по значимости умение жить в едином ритме и гармонии со временем и пространством. Любой календарь во всех своих этнокультурных видах не только «времяизмерительный прибор», но и гораздо более широкий и объемный культурный феномен. В настоящей статье раскрывается проблематика отражения образа времени и пространства в тюркском декоративноприкладном искусстве, в частности в орнаменте. Уже неоспорим тезис о том, что пространственно-временная картина в искусстве представляется и в символическом контексте. Этот контекст может выражаться в самых разных образах: геометрических, зооморфных, растительных и даже антропоморфных. Фокус настоящей статьи направлен на осмысление животных образов тенгрианского календаря и их отражение в казахской орнаментальной системе. Вместе с тем автор далек от мысли видеть во всех образцах традиционного декоративно-прикладного искусства воспроизведение народного календаря, но некоторые его отголоски проявляются столь активно, что их трудно игнорировать. В статье уточнены традиционные у казахов названия годов тенгрианского календаря, а также представлены некоторые аспекты осмысления образов животных в орнаментальной системе.