Статья содержит анализ и оценку монографии С. Ю. Малышевой о генеалогии рода и судьбе известного историка Б. Ф. Султанбекова (1928-2021). Рассматриваются объемная документальная основа и широкий исследовательский инструментарий автора, которые позволили отразить в книге родословие и жизненные обстоятельства 18 поколений семьи. Отмечается выход исследователя на уровень макро- и микроистории с применением междисциплинарного подхода, обилие персонажей и обширный спектр аспектов изучения (социальные, политические, экономические, правовые, бытовые, образовательные и пр.).
В статье приводится обзор книги «Архитектурная жемчужина Казанского Кремля: губернаторский дворец в прошлом и настоящем», где рассказывается об основных вехах истории существования губернаторского дворца в Казанском Кремле, приводятся биографии его архитекторов и строителей, руководителей Казанской губернии и Республики Татарстан, именитых гостей - знаменитых правителей, государственных и военных деятелей России.
татья посвящена объяснению происхождения морфемы -ov-/-ev- в словенских топонимах типа Volovica, Rakovica, Bukovica, Brezovica и т. д. Изначально праславянский суффикс *-ov-/-ev- присоединялся к праславянским существительным с основами на u- и ū- и их производным. Вследствие формальной и семантической аналогии рассматриваемый суффикс постепенно распространился на другие существительные мужского и женского рода, особенно на существительные с основами на o- и ā-, причем решающую роль в этом процессе играли прилагательные на *-ov-ъ. В семантическом плане в анализируемых названиях морфема -ov-/-ev- присутствует в континуантах тех праславянских существительных с u- и ū-основами, а также тех праславянских o- и ā-основ, которые относятся к семантическим полям, типичным для существительных с основами на u- и ū-: к названиям растений и/или частей растений, видов животных, элементов ландшафта и т. д. Автор показывает, что анализируемые в статье словенские топонимы относятся к следующим этимолого-деривационным типам: 1) прилагательные на *-ovъ (например, Vrhovo, Bukovo, Brezovo); 2) nomina attributiva, образованные от прилагательных на *-ov-ъ с помощью суффиксов *-ьcь, *-ikъ, *-ica, *-ъkъ, *-ъka (например, Vrhovec, Bukovec, Brezovec), а также отдельных nomina qualitatis на *-ina того же деривационного типа (например, Bukovina); 3) nomina collectiva, первоначально образованные от основы на *-ov- с помощью суффикса *-ьje (например, Vrhovje, Bukovje); 4) nomina originis с суффиксом*-jane: *-ov-jane > *-ovĺane ≥ словен. -ovlje (например, Vrhovlje, Bukovlje); 5) сочетания географических терминов с прилагательными на *-ov-ьnъ, *-ov-ьskъ, *-ov-ьjь (например, Cerkovni vrh, Brezovski potok, Volovja reber), а также их вторичные производные (например, Bukovnik, Brezovnik).
Актуальность вопроса взаимовлияния целей и инструментов финансовой и денежно-кредитной политики возрастает в периоды экономической нестабильности. Внешние и внутренние макроэкономические шоки способны подорвать финансовую устойчивость государства, оказать негативное влияние как на ценовую, так и на финансовую стабильность. В этой связи возникает необходимость корректировки финансовой и денежно-кредитной политики на основе согласования инструментария финансового и монетарного регулирования. Целью данной работы является развитие теоретико-методологических и прикладных основ координации целей и инструментов денежно-кредитной и финансовой политики. В конце статьи приводятся результаты, полученные в ходе исследования.
В статье рассматриваются варианты специфической номинативной модели, характерной для традиционных индивидуальных прозвищ, Речь идет о закреплении во внутренней форме прозвища указания на тот или иной эпизод из жизни его обладателя. Предлагается обозначить рассматриваемую модель как модель прозвищ с ситуативной мотивировкой. В качестве источника материала используются полевые записи Топонимической экспедиции Уральского университета на территории Архангельской, Вологодской, Кировской, Костромской, Челябинской и Свердловской областей, а также Пермского края. Бóльшая часть онимов впервые вводится в научный оборот. В первой части статьи на основании зафиксированных рассказов информантов выделяются способы закрепления конкретной ситуации во внутренней форме прозвищного антропонима. Устанавливается, что наиболее частотным является использование в качестве прозвища наименования значимой детали ситуации, а также высказываний кого-то из ее участников (смешные или нетипичные для конкретного человека фразы, оговорки и ошибки в речи, автономинации и т. д.). Во второй части статьи предпринимается попытка сформулировать критерии достоверности ситуативных объяснений, представленных информантами. Подчеркивается, что стоящая за прозвищем история, как правило, обладает высокой степенью сохранности в памяти социума и легко воспроизводится, хотя и с некоторыми вариациями деталей. Косвенным подтверждением принадлежности прозвища к числу ситуативно обусловленных является его несоответствие продуктивным моделям по формальным или семантическим критериям. Также высказывается предположение, что ситуативная мотивировка может быть вторичной для прозвищ, которые с высокой степени вероятности имеют в основе другой признак. Наглядность ситуативной номинативной модели провоцирует информантов на создание и воспроизведение соответствующих пояснительных контекстов.
Предмет исследования. Исследуются актуальные проблемы исполнения штрафа как одного из видов наказаний, не связанных с лишением свободы, в Республике Армения. Отдельное внимание уделено нововведению в уголовное законодательство Республики Армения, в соответствии с которым за счет средств, образующихся в государственном бюджете в результате применения наказания в виде штрафа, государство ежегодно может реализовывать социальные программы, направленные на возмещение вреда, причиненного потерпевшим от преступлений.
Методика и содержание исследования. На основе анализа соответствующих норм уголовного и уголовно-исполнительного законодательства, иных нормативных правовых актов Республики Армения, а также материалов правоприменительной практики и литературных источников раскрываются содержание и особенности штрафа как наиболее часто применяемого наказания, не связанного с лишением свободы. В то же время рассматриваются некоторые проблемные и актуальные вопросы исполнения данного вида наказания.
Результаты исследования. В результате проведенного исследования сформулированы научно обоснованные, имеющие практическое значение предложения и рекомендации по повышению эффективности исполнения штрафа как наказания, не связанного с изоляцией от общества.
В статье рассматриваются независимые друг от друга внутриславянские практики имянаречения в трех различных ситуациях: во времена чешского и словацкого национального возрождения первой половины XIX в., в России и СССР в 1920-е гг. и в современных неоязыческих сообществах разных славянских стран. Несмотря на различия в историческом и культурном контексте, эти ситуации являются типологически вполне сопоставимыми. В каждой из них речь идет о конструировании новой знаковой системы, и новые антропонимы играют в этом конструировании ключевую роль наряду с другими языковыми и внеязыковыми явлениями. Построение новой знаковой системы во всех случаях сопрягалось и с конструированием ее субъекта, носителя соответствующего кода. Во всех трех ситуациях имел место антропонимический бум, массовое создание новых личных имен (неоантропонимов), которые мог бы использовать носитель нового кода. Источником мотивации при имятворчестве в национальном возрождении и в неоязычестве служат традиционные, уже ставшие архаическими славянские модели: славянство рассматривается как высшая ценность, ср. чешские «патриотические имена» 1830-х гг. Pravoslav, Rodomil, Dobromila и др.; имена неоязычников Правдомир, Будислав, Витослав и др. Антропонимические практики раннего Советского Союза, наоборот, ориентированы прежде всего на нетрадиционные модели (например, аббревиацию: Ким, Марклен, Вилена и др.), однако были зафиксированы и новые имена, созданные по славянской модели (Краснослав, Новомир). Таким образом, конструируемые новые антропонимы при всей разности причин обращения к ним основаны на общеславянских, прежде всего двухосновных, моделях, хранимых языковым и культурным сознанием. Использование такой словообразовательной модели в разных номинативных ситуациях говорит о ее континуальности и большом прагматическом потенциале.
Болгарский именослов, будучи многосоставной и открытой системой, постоянно подвергается изменениям в силу воздействия внешних и внутренних факторов. Статья основана на обширном антропонимическом материале, извлеченном из архивных и опубликованных источников, а также на собранных автором в течение последних десятилетий в Болгарии данных, что позволило выделить и описать ряд специфических стратегий пополнения антропонимикона. Значительную часть именослова составляют отапеллятивные nomina propria («астрономические», «ландшафтные», «метеорологические», «зоонимические»). Особое внимание уделяется процессам разложения полного имени на несколько, каждое из которых порождает новые антропонимы и многочисленные ряды гипокористик (Костадин - Коста, Динко и др.). Показываются диалектные семантические и морфологические различия антропонимов. Характеризуются фонетические процессы при трансформации имен собственных: оглушение и озвончение, эпентеза и протеза, апокопа и синкопа, элизия. Приводятся основные суффиксы для образования и модификации антропонимов, отмечено, как их продуктивность и статус меняются во времени. Прослеживаются процессы заимствования, перевода и адаптации иностранных имен собственных. Констатируется, что женские антропонимы по численности и разнообразию значительно превышают мужские. Подробно исследуется неоантропонимизация, обусловленная, с одной стороны, творческим отношением болгар к именам собственным, с другой - регламентированными практиками в имянаречении и установками на трансмиссию родового имени. Выделяется роль нарративов, уточняющих и корректирующих генезис и морфологию имени собственных. Автор приходит к выводу, что, несмотря на усиление глобализации в болгарской антропонимической системе, архаические процессы в именовании адаптируются к инновациям, они сохраняются и останутся актуальными в будущем.
Статья представляет собой первую часть планируемой авторами серии работ, посвященных антропонимам неславянского происхождения в «Актах Соловецкого монастыря» - опубликованном источнике, ярко запечатлевшем историю значительной части Беломорья в XV-XVI вв. В настоящее время к исследованию привлечен только первый том, содержащий 428 грамот (1479-1571): в нем приведено не менее 80 антропонимов, имеющих неславянские истоки. В статье рассмотрена относительно небольшая часть этого корпуса - 15 имен. Антропонимы анализируются в ключе широко понимаемой этимологии, включающей, наряду с предлагаемыми апеллятивными параллелями, мотивационные гипотезы, типологические аргументы, размышления авторов по поводу уже имеющихся интерпретаций отдельных имен. Методика исследования, базирующаяся на достаточно богатом опыте предшествующих работ по антропонимии Европейского Севера России, подробно охарактеризована во вводной части статьи. Как выявлено авторами, в большинстве своем антропонимы неславянского происхождения представлены в отчествах «русского типа» в составных именованиях, где другими компонентами становятся православные календарные имена и их формы (Куземка Федоров Валуев, Власко Ошмуев, Семен Иванов сын Сулгопяев и т. п.). Тем самым в рассматриваемый период прослеживается уже ставшая значительной степень христианизации и, соответственно, обрусения части неславянского населения Беломорья. При этом, однако, иноязычные антропонимические системы еще продолжают существовать, на что указывают отдельные номинации. При анализе антропонимов с точки зрения происхождения с очевидностью прослеживается доминирование прибалтийско-финских имен; есть редкие тюркизмы (*Байгуз и, возможно, Кудаш) и столь же редкие антропонимы с вероятными саамскими истоками (Чюхча и, возможно, *Нузча). Исходя из очерченной во введении региональной этнонимической картины, для большинства прибалтийско-финских антропонимов следует предполагать карельские истоки.
В ряде традиций низшей мифологии, помимо духов-хозяев ландшафта, флоры, фауны, стихий, болезней, сфер деятельности и т. д., существуют представления о некоем особом антропоморфном существе - «диком человеке». Он скрытно обитает где-то на неосвоенных территориях, иногда вступая в соприкосновение с окрестными жителями. Местными традициями он рассматривается как создание из плоти и крови, отличающееся от «духов» всех разновидностей, но в полной мере не относящееся ни к животным, ни к людям. Представления о нем отражены в текстах фольклорной прозы, в древних и средневековых письменных памятниках, в изобразительных сюжетах, обрядовых практиках и перформансах. В разных регионах «дикий человек» может называться по-своему, однако за этим многообразием стоит ограниченное количество продуктивных моделей, согласно которым персонаж в каждом случае определяется по какому-либо одному доминантному признаку. Изучение подобных моделей способствует определению семантического поля, в котором складывается данный образ, выявлению его этно- и культурно-специфических типов, реконструкции их исторических связей, в конечном счете - пониманию генезиса и развития самого представления о «дикости». У таких названий есть определенный потенциал ономастизации - с одной стороны, образования на их основе топонимов (обычно оронимов), относящихся именно к данному, единичному природному объекту, а с другой - их «индивидуализации», когда в ряде фольклорных и литературных нарративов дикий человек как представитель того или иного типа (один из множества) становится вполне конкретным персонажем, существующим вне общности с другими ему подобными, или обретает статус мифологического «хозяина» остальных диких существ, которые обитают на данной территории, вследствие чего его «родовое» обозначение становится своего рода собственным именем.