SCI Библиотека

Мир идей автора влияет на внутреннюю жизнь читателя, но существует, помимо этого, и феномен физического присоединения читателя к событиям сюжета. В случае читателей романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» - прежде всего к динамике и пластике персонажей. Внимание ученых в последние десятилетия привлекли физиологические изменения (кровообращения, сердцебиения, функционирования мозга) во время чтения. Читатель непроизвольно как бы обозначает те движения, которые соответствуют движениям героя произведения, потенциально совершает их. «Преступление и наказание», с его динамикой - сюжетной и пластической, динамикой движений, поступков персонажей - активно способствует этому процессу. Главный герой, а также персонажи, тяготеющие к центру романа, - люди, чье поведение богато неожиданностями. Такова их внутренняя жизнь, таково и их жестовое поведение. Поэтому там, где речь идет о Раскольникове и его близком окружении, особое значение приобретают глаголы движения совершенного вида. О персонажах третьего плана, принадлежащих романному «фону», большей частью повествуют глаголы несовершенного вида - так описывается жизнь, лишенная смысла, с однообразно повторяющимися тягостными ситуациями. Читатель принадлежит и миру протагониста, и миру статистов, ему близки взрывчатые перемены в поведении Раскольникова, но также и тянущееся, тягостное бытие «маленьких людей» «Преступления и наказания». Присоединение читателя к миру героев - при всем их разнообразии - происходит и на идейном и духовном, и на физическом уровне взаимодействия с персонажами. Тем более освобождающим и динамически вовлекающим выглядит для читателя эпилог романа, где Раскольников не только находит путь из одиночества к другим людям, но и эти другие (люди каторги) оказываются способны откликнуться на его внутреннюю перемену.

В статье раскрывается статус Библии и Корана как «вечных книг», или «книг человечества» в жизни и творчестве Достоевского; наряду с исключительной ролью Библии утверждается и значимость «небесной книги» мусульман в жизни и творчестве писателя. С типологической точки зрения эти книги объединяет контекст «вечности» и «всечеловечности», а также графические и лексические (синонимические и перифрастические) особенности их категориального функционирования как в произведениях Достоевского, так и в исследованиях, посвященных им. В этой связи подчеркивается аналогия между библейскими книгами и «великим пятикнижием» романиста, в частности, сходство их метаструктур, а также эволюция героев произведений Достоевского по отношению к Книге. Наряду с этим приводятся дополнительные подтверждения его основательного знакомства с Кораном. Оно состоялось благодаря личным впечатлениям писателя от знакомства с мусульманами в омском остроге и в семипалатинской ссылке, чтению Корана в его разных переводах и изданиях, биографических книг о Магомете и в особенности посредничеству выдающегося казахского востоковеда Чокана Валиханова, который, находясь в русле русского ориентализма, интересовался историей мировых религий. Сложившееся в общении с ним понимание генетического родства «небесной книги» с Библией нашло отражение во многих произведениях Достоевского, в которых очевидна перекличка коранических образов и мотивов с Библией. Один из самых ярких примеров - «фантастический рассказ» «Сон смешного человека», являющий собой оригинальное «подражание Корану» Достоевского, не противоречащее духу Евангелия. Делается вывод о том, что вслед за Пушкиным Достоевский, исходя из понимания корневой связи Библии и Корана как равноценных «вечных книг» человечества, пришел к их сопряжению в художественном плане.

В статье рассматриваются произведения из британской традиции готики ужасов, или френетической готики («Монах» М.Г. Льюиса, «Вампир» Дж.У. Полидори), а также роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» М. Шелли, по сути, первый в английской литературе представитель научной фантастики, в сопоставлении с «Преступлением и наказанием» Ф.М. Достоевского. Для Достоевского был важен элемент фантастического в готике ужасов как зримая связь с уровнем бытия за пределами материального мира. «Вампир» и «Монах» демонстрируют некоторую тематически-мотивную общность с творчеством Достоевского в целом и «Преступлением и наказанием» в частности: «вампирические» описания внешности героев (Свидригайлова и Ставрогина), вытекающий из этих описаний мотив «живого мертвеца», тема соотношения страсти и разума, тема сладострастия. Эти параллели особенно актуальны для «Преступления и наказания», т.к. подчеркивают ключевые, повторяющиеся мотивы Достоевского, не всегда столь очевидные применительно именно к Свидригайлову. Однако наиболее интересные параллели типологического свойства наблюдаются между сквозным сюжетом Достоевского (попытки человека самообожиться, т.е. выйти за пределы своей природы в сторону божественности) и сюжетом романа М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей». Если тема самообожения в целом не является новаторской (среди предшественников Шелли и Достоевского - эпические поэмы разных стран и народов, трагедии К. Марло и У. Шекспира), то у Шелли и Достоевского впервые человек оказывается не в силах соперничать с Богом не в созидательной или разрушительной мощи, но в способности к любви. Неспособность к подлинной христианской любви к людям была также элементом «Монаха», но именно в романе Шелли она выходит на первый план. Таким образом, английская готика ужасов и творчество Достоевского связаны как на уровне отдельных тем и мотивов, так и на уровне религиозно-философского осмысления телеологии человеческого бытия.

В статье актуализирована проблема социального реформизма. Социальный реформизм межвоенного периода является одной из дискуссионных проблем исторической науки. Была сделана попытка обобщить позиции историков разных школ о факторах (причинах) социального реформизма, его целях и задачах в контексте внутренней политики Великобритании в 1920-1930-е гг. Обозначены достижения и недостатки некоторых исторических подходов в объяснении социального реформизма. Сделаны выводы о необходимости совмещении методологии и опыта исторической науки в конструировании модели прошлого.

В данной статье рассматривается механизм продовольственного обеспечения населения Тамбовской области в начальный период Великой Отечественной войны. В работе содержатся данные о снабжении таких категорий населения как эвакуированные семьи, учащиеся, рабочие, колхозники, комиссованные с фронта солдаты.

Проведен сравнительный анализ стойкости к лазерному излучению фотодиодных структур. Показана целесообразность применения германиевых фотодиодов для обеспечения повышенной стойкости фотоприемных устройств к мощной засветке. Представлены результаты исследований основных механизмов, определяющих время восстановления чувствительности фотоприемного устройства после мощной засветки. Рассмотрено схемотехническое решение, позволяющее снизить время восстановления чувствительности фотоприемного устройства после мощной засветки лазерным излучением.

Чаще всего, Первую мировую войну рассматривают с позиции официальной хроники политических событий, в меньшей мере уделяя внимание отражению этих событий в периодической печати. В данной статье рассматривается образ русского солдата периода Первой мировой войны. В качестве основного источника было выбрано периодическое издание журнала “Нива”. Благодаря собранной информации, в статье можно узнать, как русских солдат отображала в публикациях не только отечественная пресса, но и зарубежная, особенно интересно рассмотреть отношение к соотечественникам из германских газет, статьи которых были перепечатаны в “Ниве”. В статье представлено множество публикаций о жизни на фронте русских военных и разъяснены причины их публикация. Также имеются рассуждения о русских военнопленных, их содержании, количестве и том, как они вели связь с Родиной. Необходимо учесть, что в последнее десятилетие историки стали уделять особое внимание Первой мировой войне в связи с ее 100-летней годовщиной, что делает статью наиболее актуальной.

В статье исследуется костюм главного героя романа «Бесы» Степана Трофимовича Верховенского. Костюм, в отличие от одежды, связан с театральностью и актерством, с притворством и игрой, а Степан Трофимович в течение всего романа «играет роль» в костюме, который ему определяет Варвара Петровна. Костюмированными являются и другие герои (особенно молодое поколение, молодые «бесы»), которые играют свои роли на «подмостках» Скворешников. Степан Трофимович то принимает, то отрицает свои роли, бунтует, сопротивляется предназначенному ему костюму. Анализируя его поведение и отношение к костюму, в статье автор приходит к заключению, что Степан Трофимович все-таки освобождается от предназначенной ему роли в конце своего жизненного пути, когда он, «сошедши со сцены» Скворешников и сняв с себя «гражданский» и ложный костюм, оказался «нагим» на пути вечном и «действительном».

Статья-размышление посвящена одному из персонажей романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» Дмитрию Разумихину, которого, как правило, относят к героям второстепенным, побочным и часто трактуют как личность обыкновенную, среднюю, даже заурядную, в отличие от существ высшего порядка. Выдвигается альтернативное предположение о том, что «второстепенность» Разумихина - качество кажущееся, мнимое; что за обманчивой мнимостью стоит нечто подлинное, настоящее, доказанное автором романа через неординарные поступки героя и обилие лестных, часто восторженных характеристик, необычных для поэтики Достоевского. Смысл существования и противостояния в романе двух приезжих из российской провинции бедняков-студентов, вышедших из университета за неуплату и оставшихся наедине со своей судьбой, определяется выбором социального поведения (исхода). Раскольников взламывает обстоятельства в попытке добиться всего и сразу ценой тяжкого преступления. Разумихин намерен выкарабкаться из нужды копеечными заработками, закончить курс в университете, получить профессию и встать на ноги. Идя на преступление, Раскольников отвергает путь Разумихина. Особое внимание уделено любовной истории Разумихина, которой приданы черты рыцарственного благородства, душевной готовности служить даме сердца без какого бы то ни было расчета. Вспыхнувшая любовь к сестре Раскольникова означает для Разумихина еще и всеобъемлющую заботу не только о любимой, но и обо всех ее близких, что бы с ними ни случилось. Любовь Разумихина - чувство преображающее и созидательное; автор, которому была хорошо известна спасительная миссия настоящего дела, позаботился, чтобы Родиону Романовичу, когда закончится его каторжный срок, было к кому обратиться за советом и поддержкой. Преданную любовь Раскольникову обещала Соня Мармеладова, но помочь найти себя и свой путь в новых условиях могли только Разумихины, Дуня и Дмитрий.

В статье исследуется значение романа М. де Сервантеса «Дон Кихот» для понимания авторского замысла романа Ф.М. Достоевского «Идиот». Материальное присутствие книги «Дон Кихот» в тексте произведения предполагает, что читатель знаком с романом Сервантеса и будет способен отследить все необходимые внутритекстовые связи, исходящие от этой детали, учитывая при проведении этих ассоциативных линий не только образ дон Кихота, но и весь текст романа Сервантеса, который Достоевский знал и высоко ценил. При рассмотрении в таком ракурсе отправной точкой для анализа становится фигура Аглаи Епанчиной, которая является не только поводом для включения книги «Дон Кихот» в сюжет «Идиота», но и её единственным толкователем в рамках романа. Однако толкование Аглаи ведет читателя по ложному пути, отождествляя Мышкина, дон Кихота и «бедного рыцаря» Пушкина под знаком «средневековой платонической любви». В статье продемонстрировано, что отсылки к роману Сервантеса указывают на то, что сама Аглая действует «по “Дон Кихоту”», понимая любовь как произвольный односторонний выбор плотского вместилища для придуманного идеала. Иная любовь определяет отношения князя Мышкина с Настасьей Филипповной, в образе которой проявляются совсем другие донкихотские черты. На более глубоком уровне подтекст романа Сервантеса структурирует образ главного героя, который призван найти свою полноту в процессе общения с другим (Рогожиным, Санчо Панса); показано, что образ осла, пробудившего князя в Базеле, укоренен также и в произведении Сервантеса. В «Заключении» предлагаются некоторые размышления о связи между особой структурой главного героя в обоих романах и намерениями Ф.М. Достоевского изобразить «положительно прекрасного человека».