SCI Библиотека

В статье рассматриваются основные подходы к развитию городов (в частности, городской среды), а также элементы межрегионального сотрудничества. Отмечается текущее состояние уровня взаимодействия крупных компаний и государства в рамках решения вопроса создания инфраструктуры в городах. Приводятся примеры такого взаимодействия государства и бизнеса по реализации комплекса мероприятий по развитию городской инфраструктуры. Указывается на наличие определенной взаимосвязи между развитием городской среды и привлечением человеческого капитала. Приводятся примеры заинтересованности федеральных, региональных органов власти и бизнеса в реализации мероприятий (отдельных программ), которые нацелены на развитие человеческого капитала. Одновременно с этим в контексте вопросов пространственного развития рассматривается вопрос возможностей и перспектив межрегионального и межмуниципального сотрудничества. Отмечается важность реализации крупных межрегиональных проектов, поскольку они оказывают существенный эффект на экономику территорий. Основная цель статьи - обозначить ключевые аспекты, связанные с текущими вопросами улучшения городской среды с участием крупного бизнеса, а также необходимость расширения возможностей реализации межрегиональной кооперации органов государственной и муниципальной власти. Таким образом, в основе закладывается синергетический подход к развитию города, который заключается в обеспечении сбалансированного межсекторного взаимодействия заинтересованных сторон как через развитие городской среды, так и через реализацию межрегиональных и межмуниципальных проектов. По итогам предлагается расширить полномочия органов государственной и муниципальной власти в вопросах реализации инвестиционных проектов, а также включить крупные компании, которые занимаются созданием городской инфраструктуры, в систему управления городским хозяйством.

Развитие городов России в постсоветский период характеризовалось отсутствием государственной городской политики, как в силу отсутствия постоянной региональной политики в целом, так и ввиду узости городской информационной базы. Как следствие, политика в отношении городов носила ситуативный (реактивный) характер и была адресована ареалам неблагополучия. Современные проактивные меры пространственного развития (ТОР, ОЭЗ, СПВ), в свою очередь, ориентированы преимущественно на региональные приоритеты. В результате крупнейшие города (за исключением столичных) не являются объектами системной политики, которая направлена на ареалы неблагополучия, «точки роста» или городские агломерации. Отсутствие целостной городской политики ограничивает перспективы крупнейших центров, которые нуждаются в адаптации мер регулирования, в том числе в силу значимо различных трендов динамики. Ситуация дополняется ориентацией исследований городов (и форматов индексов их развития) на охват максимального их числа, что также не позволяет судить об особых процессах в рамках отдельных классов городов. В этой связи целью работы стал сравнительный анализ 14 городов-миллионников РФ (городских округов) методом расчета демографических и душевых социально-экономических индикаторов, в том числе в динамике за 2019-2022 гг. (в сумме использовано 10 индикаторов). Общим результатом работы стали типология и ранжирование городов-миллионников, выявление их актуального положения и трендов ключевых компонент их развития. Теоретическим результатом стало обоснование необходимости обособленного исследования отдельных классов городов, практическим результатом - выявление уровня дифференциации миллионников по ключевым параметрам, установление лидирующей и отстающей групп городов как ориентира для перспективной городской политики.

Проанализированы результаты экспертного опроса о критериях качества стратегий социально-экономического развития субъектов Российской Федерации. Опрос проведен в рамках подготовки и проведения экспертной дискуссии «Возможен ли рейтинг региональных стратегий?», организованной на Форуме стратегов 2023. В опросе участвовали 25 профессионалов, вовлеченных в стратегическое планирование регионов и городов. По итогам опроса первую десятку важнейших качеств региональной стратегии составили: качество стратегического анализа; адекватность - соответствие специфике региона; реалистичность в учете ресурсных ограничений и объективных процессов; соответствие национальным целям, указам Президента, федеральным документам; системность / методичность / стройность логики; четкость приоритетов; готовность к реализации (проработанность инструментов реализации); корректность набора целевых показателей и их значений; амбициозность, масштабность целей и проектов; учет рисков, мер повышения шокоустойчивости. Систематизированы мнения экспертов о возможности и целесообразности рейтингования стратегий, разделившиеся на четыре группы: а) рейтинговать и сравнивать можно и полезно, если четко сформулированы цели и правила; б) сравнивать можно, рейтинговать нельзя; в) рейтинговать можно по результатам реализации; г) сравнение и рейтингование невозможны или бесполезны. Выявлены сложности рейтингования текстов и предпочтительность сравнения и оценки стратегий в рамках ежегодных конкурсов. Предложена схема организации ежегодного конкурса региональных стратегий, включающая следующие этапы: отбор экспертов; стартовый семинар экспертов, по итогам которого фиксируется набор параметров и критерии балльной оценки каждого параметра; независимое оценивание; совещание экспертов для выявления и обсуждения причин сильных расхождений в оценках; публичный онлайн-семинар с представлением результатов.

В статье отмечается, что принятая в 2019 г. Стратегия пространственного развития Российской Федерации на период до 2025 года (СПР-2019) стала одним из первых системных документов стратегического планирования в стране, разработанных и одобренных после принятия Федерального закона № 172 «О стратегическом планировании в Российской Федерации» (ФЗ № 172). За последние годы и сама СПР-2019, и ход ее практической реализации стали объектом значительного числа жестких критических оценок. Дело дошло до сомнений в том, что дальнейшую работу с этим документом вообще стоит продолжать (хотя формально он указан в ФЗ № 172 в числе обязательных федеральных документов стратегического планирования, разрабатываемых в рамках целеполагания по отраслевому и территориальному принципу). Предстоящее серьезное обновление СПР-2019 ставит перед научно-экспертным сообществом целый ряд задач, имеющих как теоретико-методологическое, так и чисто практическое значение. Прежде всего, предстоит утвердить мнение, что практику пространственного стратегирования, несомненно, необходимо продолжать, поскольку она выступает важной составляющей целостной системы стратегического управления на всех уровнях публичной власти. Предстоит сформировать методологические основы разработки СПР в отсутствие «базовой» стратегии социально-экономического развития Российской Федерации, хотя формально такой вариант действий противоречит всей логике стратегического планирования. Важно определить то, как практика пространственного стратегирования «вписывается» в вертикаль стратегического планирования. Очень значимо сконструировать программно-проектную «развертку» СПР и на этой основе определить ее экономическую основу, а также четко обозначить все целевые параметры этого документа стратегического планирования. В статье делается попытка наметить пути решения этих важных задач.

В статье подведены итоги XI Всероссийской научной конференции с международным участием «Проблемы сарматской археологии и истории», посвященной памяти Анатолия Степановича Скрипкина. Ведущая тема конференции - «Региональные особенности хронологии и периодизации савроматской и сарматских культур». Конференция прошла в Волгограде в мае 2023 г. на базе Волгоградского государственного университета.

Данная статья представляет собой первую часть критического обзора работ из Т. 18, № 2 Нижневолжского археологического вестника, посвященных скифо-сарматскому периоду и отдельным категориям предметов материальной культуры этой эпохи. Номер вышел в 2019 г. и был посвящен юбилею И.П. Засецкой.

В статье представлены результаты исследования трех захоронений могильника Зуун хярын дэнж 1. Он располагается в Монголии, на северном побережье озера Хубсугул, в северо-восточной части поселка Турт. Материалы захоронений позволяют наметить некоторые этапы культурно-хронологической схемы истории побережья озера Хубсугул. При ее создании учитывались особенности могильной конструкции, положение умершего и сопроводительный инвентарь, которые соотносились с определенным временным периодом. Рассмотрены материалы комплексов 1, 2 и 9, последний из которых был разрушен еще в древности. Приводятся сведения о погребальных конструкциях, положении в них человеческого костяка, сопроводительного инвентаря и костей животных. По двум ненарушенным захоронениям получены радиоуглеродные даты. Время сооружения комплекса 1 соотносится с середины XI по середину XII в., комплекса 2 - конец XII - середина XIII в. - предымперским и началом имперского периода истории Монголии. Отмечено, что эти захоронения представляют две погребальные традиции, сменяющие одна другую. Они характеризуются расположением умерших вытянуто, на спине, в могильных ямах, которые сверху перекрывались плоской каменной кладкой круглой формы. Под костяками и над ними найдены фрагменты деревянных досок и бересты. Вместе с умершим в могилу помещали части туши барана. Чаще всего это была голень и корейка животного. В комплексе 1 найдены железный наконечник стрелы и наконечник древкового оружия «пальма», в комплексе 2 обнаружены железные стремена, колчанный крюк, пряжка и берестяной туесок. Сделан вывод о том, что в более ранних захоронениях умершие ориентированы головой на север и северо-восток, в более поздних - на северо-запад.

В настоящей статье публикуются результаты археологических раскопок пяти курганов, выявленных геофизическими методами на Бесланском курганном катакомбном могильнике (Республика Северная Осетия - Алания). Небольшие по объему раскопки в разных частях обширного Бесланского некрополя позволяют сделать ряд выводов. Развитие некрополя происходило от Зильгинского городища в восточном направлении. В 230 м от восточной окраины городища выявлены следы неукрепленного посада, который диагностируют несколько хозяйственных ям. Очевидно, нашими исследованиями прослежена восточная граница посада Зильгинского городища в момент его максимального расширения, скорее всего относящегося к III в. н.э. В общей сложности раскопано 5 курганов, окруженных ровиками и содержавших 6 погребений. Наиболее ранним является курган 878, который в широких рамках можно отнести ко второй половине II - первой половине III в. н.э. по особенностям конструкции погребального сооружения. Находящиеся на восточной периферии некрополя курганы 874 и 875 по предметам ременной гарнитуры могут датироваться второй - третьей четвертью IV в. н.э. и, очевидно, отражают период максимального расширения площади могильника. Во второй половине VI в. н.э. снова производятся захоронения в прилегающей к городищу части некрополя, что отражают курганы 876 и 877, содержавшие материалы этого времени. Представляется наиболее вероятным, что в VII в. н.э. население покидает Зильгинское городище. Это подтверждается как известными находками из культурного слоя памятника, так и публикуемыми в данной работе материалами из курганов. Причины этого явления еще предстоит установить; пока можно высказать предположение, что это могло быть связано как с экологическими изменениями, так и с военно-политической обстановкой на Северо-Восточном Кавказе в это время.

Статья посвящена введению в научный оборот результатов металлографических исследований технологии кузнечной продукции, происходящей из раскопок и сборов с территории золотоордынских селищ Нижнего Поволжья - Багаевского и Широкий Буерак. В историографии образовался некоторый дефицит работ по вопросам изучения технологии железообработки у населения Золотой Орды Нижнего и Среднего Поволжья. Настоящая статья имеет целью частично заполнить существующую научную лакуну на основе результатов археометаллографических исследований, выполненных в археологической лаборатории Ульяновского государственного педагогического университета. В работе использован метод археометаллографии, разработанный Б.А. Колчиным и применяемый в отечественной археологии. В результате установлено, что основным сырьем для кузнечной продукции селищ Багаевского и Широкий Буерак служили простое кричное железо, сырцовая неравномерно науглероженная сталь, но также и специально приготовленная высокоуглеродистая сталь. В арсенале кузнечной продукции Багаевского селища 86,8 % технологических операций относятся к I группе (простые технологии, без использования конструктивного соединения кузнечной сваркой кричного железа и высокоуглеродистой стали, пайки медью) и 13,2 % - ко II группе (изделия с конструктивным соединением кузнечной сваркой кричного железа и стали, пайкой медью). 58 % металлографически исследованных изделий были изготовлены из кричного железа и сырцовой неравномерно науглероженной стали. 29 % изделий были откованы в технологиях с целью получения качественных изделий. Из цельностальных заготовок изготовлено 15,8 % изделий, из пакетных заготовок - 10,5 %. Технология цементации отмечена на 2,6 % изделий. Среди технологических схем, относящихся ко II технологической группе, отмечены торцовая наварка и ковка из двухполосных железо-стальных заготовок, составившие по 5,3 %. В целом отмеченные технологические особенности кузнечной продукции Багаевской коллекции характерны для железообработки Среднего Поволжья золотоордынского периода.

В статье представлены результаты изучения материалов кургана 11 памятника Карбан-I, раскопанного в 1989 г. экспедицией Барнаульского государственного педагогического института. Данный археологический комплекс расположен на левом берегу р. Катунь, в 1,7 км к северо-западу от с. Куюс Чемальского района Республики Алтай. Ключевые характеристики зафиксированных конструкций (насыпь с выкладкой-крепидой овальной формы; неглубокая могильная яма, погребальная камера в виде каменного ящика) и способа ингумации (одиночное трупоположение на спине; ориентировка умершего головой в западный сектор горизонта; отсутствие сопроводительного захоронения лошади) свидетельствуют о том, что данный объект относится к карбанской традиции обрядовой практики населения Алтая II в. до н.э. - V в. н.э. Анализ обнаруженного инвентаря (роговые накладки на лук, боевой нож, наборный пояс, костяные наконечники стрел, шило, подвески и накосники из цветного металла, бусы) и его сопоставление с материалами из синхронных комплексов на сопредельных территориях стали основанием для определения хронологии погребения в рамках раннесяньбийского времени (II - начало III в. н.э.). Установлено, что в составе набора вещей присутствовали изделия, характерные как для женского, так и для мужского «стандарта» обряда кочевников Алтая данного периода. Сделано заключение о том, что данный индивид, скорее всего мужчина, являлся представителем зажиточной прослойки рядового населения. Судя по наличию средств ведения дальнего и ближнего боя, а также многочисленного снаряжения, он входил в группу профессиональных воинов. При этом покойный при жизни занимал достаточно высокое положение в небольшой группе скотоводов, оставившей некрополь Карбан-I.