В этой статье мы попытаемся показать специфику системы пространственной ориентации говорящего как комплекса когнитивных функций в виртуальной реальности (VR). Пространственная ориентация может быть эгоцентрической, аллоцентрической или геоцентрической в зависимости от того, какая вербальная дейктика используется в качестве точки отсчета. Использование того или иного типа пространственной ориентации в виртуальной реальности может быть обусловлено различными факторами. Мы исследуем влияние коммуникативных параметров на пространственную ориентацию говорящего в виртуальной реальности. С этой целью был проведен эксперимент с использованием пяти сцен с различными коммуникативными параметрами. Рассмотрение связи между коммуникативными параметрами, заложенными в пяти различных сценах, и когнитивными процессами, влияющими на ориентацию говорящего в виртуальной реальности, является новшеством. Специфические особенности ориентации говорящего представлены в терминах трех различных дейктических и коммуникативных аспектов: противопоставления личностно-ориентированной и дистанционно-ориентированной систем; самих коммуникативных ситуаций и их внутренних параметров; расположения референта в проксимальном, медиальном и дистальном положениях. В эксперименте приняли участие 24 информанта, и в качестве материала, который был проанализирован и обработан в информационной системе Semograph, было получено 725 реакций, представленных в виде линий. Результаты показали, что в общении в виртуальной реальности преобладает аллоцентрическая ориентация даже при ближайшем расположении референта, дейктическая система координат может быть полностью интегрирована в некоторые коммуникативные ситуации, а определенные коммуникативные параметры могут влиять на пространственную ориентацию говорящего. Мы обсуждаем механизмы, которые могли бы объяснить полученные результаты, и предлагаем рекомендации для будущих экспериментов.
Статья посвящена исследованию эпистемической ответственности с позиции адресата сообщения. Эпистемическая ответственность рассматривается как один из видов разрабатываемого в зарубежной лингвистике обязательства (commitment) говорящего и определяется как ответственность за достоверность сообщаемого, основанная на категориях уверенности/неуверенности и «своего»/«чужого» и выражаемая на языковом уровне через показатели эпистемической модальности и эвиденциальности. Актуальность исследования обусловлена высокой частотностью термина «обязательство» (commitment) в научной литературе, посвященной, в частности, теории речевых актов, модальности и эвиденциальности, при недостаточной теоретической разработанности лингвистического обязательства как отдельной проблемы. Новизна исследования заключается в выявлении и описании когнитивно-прагматических особенностей атрибуции эпистемической ответственности на основе эксперимента. В задачи исследования входила оценка восприятия носителями русского языка эвиденциально-эпистемических показателей как маркеров эпистемической ответственности, выявление аспектов коммуникативного взаимодействия, определяющих атрибуцию эпистемической ответственности, а также экспериментальная проверка валидности модели эпистемической ответственности, предложенной в результате ранее предпринятых нами исследований. Анализ атрибуции эпистемической ответственности проводился с помощью анкеты, разработанной специально для целей исследования. Респондентами исследования выступили студенты нелингвистических направлений подготовки (35 участников). Проведенное исследование показало, что носители русского языка воспринимают эвиденциально-эпистемические маркеры как показатели эпистемической ответственности, при этом процесс атрибуции эпистемической ответственности основывается не только на анализе лексико-семантического наполнения высказывания, но находится под влиянием коммуникативных конвенций и этики коммуникации. Результаты исследования позволили сделать вывод о валидности ранее разработанной нами модели эпистемической ответственности. Предпринятое исследование также внесло вклад в уточнение самого понятия эпистемической ответственности, которое может рассматриваться, с одной стороны, как ментальное состояние субъекта, а с другой стороны, как языковой образ этого состояния, определяемый правилами коммуникативного взаимодействия и интенциями говорящего.
В статье представляется и переиздается статья крупного осетинского ученого, фольклориста и педагога Григория Алексеевича Дзагурова (1888-1979), опубликованная в 1924 г. под названием «Яфетическая теория академика Н. Я. Марра и вопрос о происхождении осетин». Воспроизводимый текст, сопровождаемый подробным комментарием с выявлением использованных автором источников, знакомит читателя с лингвистической теорией, разрабатывавшейся академиком Николаем Яковлевичем Марром (1864-1934) и опиравшейся на гипотезу о генетическом родстве яфетических (т. е. кавказских) языков с семитскими и на идею скрещения и смешения языков. Дзагуров предлагает краткий обзор основных положений лингвистической теории Марра, показывая ее прямое отношение к вопросу о двоякой природе, индоевропейской (иранской) и яфетической, осетинского языка. Работа Дзагурова исторически значима во многих отношениях. Во-первых, она свидетельствует о рецепции яфетического этапа марровской теории (т. е. до возникновения Нового учения о языке) в связи с изучением иранского языкового мира на Северном Кавказе. Во-вторых, подобные идеи о явлениях кавказского субстрата и языкового смешения развивались на протяжении последующих десятилетий одним из лучших учеников Марра, В. И. Абаевым (1900-2001), выявившим в осетинском языке многочисленные кавказские элементы на всех языковых уровнях. Наконец, небезынтересно то внешнее обстоятельство, что именно Дзагуров дал рекомендацию молодому Абаеву, поступавшему тогда в Петроградский государственный университет, косвенно поспособствовав, таким образом, наступлению важного этапа в истории осетиноведения в частности и советского языкознания в целом.
Статья посвящена анализу синестетических метафор с обонятельным компонентом значения в парфюмерном дискурсе испанского языка. Целью исследования являются выявление и анализ использования различных типов синестетической метафоры с обонятельным компонентом значения, передающих свойства аромата в описании духов в парфюмерном дискурсе, и определение закономерностей такого переноса. Синестетические метафоры рассматриваются как эмоционально-оценочные единицы языкового кодирования взаимосвязей полисенсорного восприятия запахов, звуков, цветов, вкусов, температуры различными органами человеческой перцепции и являются результатом когнитивно-символической интеграции чувственного опыта человека. Являясь результатом синестезии, синестетическая метафора на перцептивном уровне влияет на инвентарь привлекаемых говорящими языковых средств. Источником послужили презентации ароматов, представленные на сайте интернет-магазина El Corte Inglés. Изученные метафоры классифицируются на основе установления синестетического взаимодействия перцептивных образов с учетом их общих и частных характеристик, которые анализируются на основе когнитивных механизмов, лежащих в их основе, а также с позиций их прагматического потенциала. Путем применения метода сплошной выборки, компонентного анализа, описательного и количественного методов исследования выделены синестетические метафоры, выявлены модели синестетических переносов и установлена их продуктивность. Наиболее продуктивными моделями синестетических переносов, которые используются в описаниях ароматов в парфюмерном дискурсе, являются модели переноса с осязательной модальности на обонятельную и со зрительной на обонятельную, менее представлены переносы со вкусовых и слуховых модальностей. Также достаточно частотными являются модели переноса двух и более соощущений на обонятельную модальность. Активное использование синестетических метафор в парфюмерном дискурсе можно объяснить отсутствием достаточно широкого лексического аппарата для обозначения запахов.
Настоящая статья направлена на разработку подхода к изучению межъязыковой специфики реализации креативного потенциала эмотивной лексики в полимодальном (кинематографическом) дискурсе. Отправной точкой в работе является выделение круга ключевых вопросов в современном изучении разного рода средств и способов концептуализации эмоций в языке и дискурсе, которое проводится на базе анализа исследований ведущих отечественных и зарубежных специалистов. Подробно излагаются принципы отбора киноматериала, в качестве которого выступают фильмы на английском, русском и китайском языках. Особое внимание уделяется описанию метода параметризации лингвокреативности в дискурсе и обоснованию выделения такого лингвокреативного параметра, как «эмотив и экспрессив». Разработан пошаговый алгоритм изучения эмотивной лексики в разноязычных кинопроизведениях. Определяется частотность активизации параметра «эмотив и экспрессив» в исследуемых кинопроизведениях. Последовательно анализируются словообразовательные (или структурные), грамматические и семантические характеристики единиц, репрезентирующих эмоции и чувства киноперсонажей. Посредством созданной комплексной методологии получены результаты, раскрывающие особенности участия эмотивов в построении вербальной системы фильмов на английском, русском и китайском языках. На основании сопоставления всех полученных сведений формируется межъязыковой эмотивный профиль, отражающий способы, аспекты и критерии оценки проявления креативного потенциала эмотивной лексики, релевантные для фильмов на языках разного строя. Установлена зависимость проявления креативного потенциала эмотивов от их структурных, грамматических и семантических свойств, обусловленных спецификой той языковой системы, которая используется для создания конкретного кинопроизведения.
Исследование обращается к проблеме неполноты данных о происхождении русского арготизма чувиха ‘женщина, девушка’. Оно долго связывалось с воровским арго, в котором, по версии А. П. Баранникова, лексема была цыганизмом. Затем цыганская этимология стала отвергаться. Принадлежность к воровскому арго тоже недостаточно аргументирована. Цель исследования - заполнить пробелы в истории слова чувиха с помощью методов корпусного и лексикографического анализа на материале Национального корпуса русского языка, коллекции оцифрованных книг Google Books, сервиса дневников Prozhito.org, словников тайных языков, словарей арго и др. В результате исследования были сделаны следующие выводы. Чувиха, чувак и ряд других арготизмов перешли в арго так называемых стиляг (молодежи, увлеченной западной культурой) не позднее начала 1950-х гг. из арго так называемых лабухов - ресторанных музыкантов. Обнаружено музыкантское арго 1920-х гг., включающее лексему чувиха ‘женщина’ и другие единицы, известные нам по более поздним жаргонам лабухов/стиляг (лабать и др.). Следовательно, источником арготизмов лабухов/стиляг было музыкантское, а не воровское арго. Кроме того, музыкантские арго ХХ в. связаны с тайным языком оркестровых музыкантов ХIХ в., несколько единиц которого, имеющих общие корни с арготизмами лабухов/стиляг, приводятся в книге. В других тайных языках ХIХ в. также имеются слова с корнями, общими с арготизмами лабухов/стиляг (лабаты, баш и др.). Наконец, слова чувиха и чувак, возможно, связаны с арготизмом човый, употреблявшимся в упомянутом музыкантском арго 1920-х гг. в роли субстантивата - номинации человека, а в тайных языках ХIХ в. в значении «хороший», причем имелся и вариант корня чув-.
В статье рассматриваются особенности языка военного устава 1796 г., созданного в эпоху Павла I. В качестве сопоставительного материала используются сходные исследования о языке воинских уставов времен Петра I и Екатерины II. Описываются разноуровневые черты текста, с одной стороны, имеющие характерные для делового языка XVIII в. общие признаки, с другой - отражающие специфику этого текста, в большой степени связанную с прагматикой устава как делового директивного жанра. Подчеркивается лаконичность формулировок статей, непафосность текста в отличие, например, от устава Петра I, строгость и категоричность в изложении как общих правил организации военной службы, так и должностных обязанностей офицеров. Подчеркивается, что количество статей устава, содержащих объяснение причин столь строгих требований, весьма характерное, например, для петровского устава 1716 г., в павловском уставе чрезвычайно незначительно. Наиболее активным грамматическим средством выражения императивности как основной семантико-прагматической категории жанра устава выступает инфинитив, имеющий высокую степень категоричности. Описываются различные синтаксические конструкции, выражающие значение повеления, долженствования, необходимости и др. Замечается, что многочисленные лексические актуализаторы семантики императивности (живо, проворно, скоро, вдруг, сразу, разом, незамедлительно и др.), содержательно усиливающие эту категоричность, не встречаются в уставных текстах времен Петра I и Екатерины II. Не столь частотны и модальные структуры с лексическими операторами «надлежит/должен/до́лжно/нужно + инфинитив». Отмеченные разноуровневые языковые черты устава 1796 г. свидетельствуют о вполне сложившемся военном подстиле делового языка XVIII в., многие черты которого сохранились до наших дней.
В статье рассматривается духовная грамота русского служилого дворянина конца XVI в. Ивана Головы Соловцова, заметно выделяющаяся на фоне предыдущей письменной традиции своей обширной литературно-богословской частью. Предметом исследования являются обращенные к Богу просьбы о благословении, которые включают в себя ряды ветхозаветных патриархов: Авраама, Исаака, Иакова и Иова, - и праматерей: Сарры, Ревекки, Анны, Елисаветы и Сусанны. Сравнительный текстологический анализ, который использовался в качестве основного метода исследования, позволил очертить возможный круг источников, которыми мог пользоваться Иван Голова при составлении своей духовной грамоты, и выявить близкие в языковом и содержательном плане литературные параллели, наиболее важные из которых обнаруживаются в чинопоследовании венчания и минейных службах в Неделю святых отец и Неделю святых праотец. Анализ выявленных источников, проведенный с привлечением текста эпитафии на сохранившейся надгробной плите Ивана Соловцова и с учетом сведений из его биографии, не только позволил интерпретировать просьбы о благословении сыновей и дочерей Соловцова в контексте покаянного дискурса, но и дал материал для сопоставления «богословия» в духовной Ивана Головы Соловцова с некоторыми аспектами лютеранского богословия. «Медленное чтение» и сопоставление деловой и литературной частей завещания Ивана Головы дало возможность обозначить возможные точки культурного взаимодействия между русскими служилым дворянином конца XVI в. и учением Лютера. Так, включенные в духовную грамоту Ивана Соловцова обращенные к Богу просьбы о благословении детей теми земными благами, которые получили ветхозаветные патриархи и праматери, рассматриваются в статье не только как подтверждение начитанности завещателя, но и как возможное отражение иноконфессионального культурного влияния.
Статья посвящена актуальной проблеме отражения вариативности русского диалектного слова в диалектных словарях, вышедших в России с XIX по XXI в. Автор ставит целью рассмотреть методику подачи разных типов вариантов диалектного слова в различных диалектных словарях. Основное внимание уделяется анализу произведений диалектной лексикографии, созданных с середины ХХ в. по настоящее время. Наиболее подробно анализируется подача вариантов в «Псковском областном словаре», работа над которым ведется в ЛГУ - СПбГУ и Псковском педагогическом институте - Псковском государственном университете с 1950-х гг. Задачи исследования: изучить, опираясь на соответствующие разделы введений и предисловий к диалектным словарям русского языка, что именно авторы словарей считают вариантами диалектного слова, какие типы вариантов выделяют и каким образом подают их в своих словарях. В работе используется метод системного научного описания, с помощью которого произведена классификация рассмотренных словарей по их подходу к разработке диалектного варьирования слова, и сравнительно-сопоставительный метод, реализованный в приемах наблюдения и сопоставления анализируемого материала. Материалом исследования являются как теоретические вводные разделы русских диалектных словарей - а именно те их части, которые посвящены вариативности диалектной лексемы, - так и собственно сами диалектные словари, по-разному подающие в словнике и в отдельной словарной статье те или иные типы вариантов слова. В ходе исследования после рассмотрения различных способов показа разных типов вариантов в диалектных словарях делается вывод, что авторы могут по-разному решать как теоретические проблемы варьирования диалектного слова, так и их практическое воплощение в словаре - необходимым и достаточным для читателя является удобство пользования словарем и возможность найти все искомые единицы, какой бы статус (самостоятельное слово или вариант слова) им ни приписывался.
В центре внимания автора - круг лирических произведений Ф. И. Тютчева, в которых задействованы архитектурные образы и мотивы. Интерес Тютчева к этим мотивам и образам - от «развалин Илиона» до «царскосельских дворцов» и московских церквей - наблюдается на протяжении более чем полувека. Стихотворения Тютчева, о которых идет речь в статье, рассмотрены с учетом их связей с «архитектурной» поэзией предшественников. Прежде всего учитываются связи с поэзией Г. Р. Державина и П. А. Вяземского. Среди наследников традиции архитектурной поэзии, обсуждаемой в исследовании, автор выделяет О. Э. Мандельштама. Особое место уделено сопоставлению архитектурных образов и мотивов в лирике Тютчева с архитектурными темами в творчестве А. С. Пушкина, прослежены возможные пушкинские источники ряда тютчевских произведений. Специальное внимание автора посвящено группе тех тютчевских стихотворений («Сон на море», «Утро в горах», «Как неожиданно и ярко…»), в которых присутствие архитектурных образов привлекается для решения совершенно иных лирико-философских вопросов, не связанных с непосредственными впечатлениями поэта от произведений архитектурного искусства. Специфическое недоверие, которое испытывает Тютчев к пластическим искусствам (архитектуре, скульптуре), в отличие от всегдашнего доброжелательного внимания поэта к музыке, связывается автором статьи с наиболее глубокими, фундаментальными особенностями тютчевской личности и мировосприятия. Согласно гипотезе автора, недоверие к пластическим искусствам вызвано более общей установкой поэта на скептическое отношение к объектам рукотворного мира (в этом отношении Тютчев близок позиции Н. В. Гоголя).