АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ ИСКУССТВА

В статье дается общий обзор истории создания биобиблиографического словаря, посвященного отечественным мастерам изобразительного искусства, и содержится рецензия на вышедшие в 2021-2022 гг. новые тома («Ф» и «Х») словаря «Художники народов России XI-XXI века». Попытка создать сводный словарь русских художников была предпринята Н.П. Собко еще в XIX в. и прервана смертью автора. В первой половине XX столетия О.Э. Вольценбург продолжил работу над словарем, выпуск которого не удалось осуществить его из-за Великой Отечественной войны. После войны четыре книги вольценбурговского словаря, изданные коллективом авторов в 1970 - начале 1980-х гг., надолго остались фрагментами задуманного проекта. Продолжение последовало на рубеже XX-XXI вв. выпуском еще двух книг и переизданием комплекта из 5 томов (6 книг). И вновь сложная геополитическая обстановка прервала продолжение издания. При этом работа над словарем художников не прекращалась и ведется в НИИ РАХ до сих пор, однако методика словарников нового поколения претерпела серьезные изменения.

Монография Е.А. Тюхменевой и Ю.И. Быковой «Путь к империи: становление придворной художественной культуры в России в петровское время. Церемонии, регалии, украшения» (2022) - фундаментальный труд, который сегодня стал прорывом в изучении темы и навсегда останется не стареющей классикой. Это первая всесторонняя реконструкция вещного мира придворных церемоний первой четверти XVIII в., которая обращается в равной степени к уцелевшим предметам и к утраченным, и охватывает все возможные аспекты - праздничное убранство интерьеров, соборов и улиц по всем наиболее важным поводам, регалии и знаки «личной» славы, ювелирные украшения. На основе кропотливых изысканий в архивах и музеях, российских и зарубежных, авторы по крупицам собрали важнейший материал, который ценен не только сам по себе, но и дает ключ к уточнению датировок и атрибуций портретов, а затронутые вопросы терминологии ювелирных украшений дают возможность их правильного описания.

В статье дается обзор докладов международной конференция к 85-летию О. С. Поповой (1938-2020) «Искусство византийского мира», прошедшей 27-29 сентября 2023 г. в Государственном институте искусствознания в Москве. В выступлениях российских и зарубежных специалистов был освещен широкий круг вопросов, касающихся художественной культуры Византии, Древней Руси, Христианского востока: архитектуры, живописи, скульптуры, прикладного искусства, искусства книги. Хронология исследований охватывала период от поздней античности до позднего средневековья. Некоторые доклады также были посвящены проблемам историографии и методологии, результатам технико-технологических исследований икон из собраний крупнейших российских музеев.

Церковь Святого Димитрия в квартале Елеусы в Кастории - небольшой однонефный храм XIII в., переживший масштабную реконструкцию в XVII столетии. Этот памятник знаменит прежде всего фресками 1609 г., однако в его восточной части, а именно в небольшой апсиде и на восточной стене, сохранились росписи первой фазы декорации церкви, датируемые И. Сисиу 1230-ми годами. В апсиде представлен поясной образ Богоматери с Младенцем и служба святителей, в небольшой нише левее апсиды сохранился образ св. Стефана. На восточной стене изображена сцена Благовещения, традиционно разделенная на две части апсидой, а в верхнем регистре - частично утраченная сцена Вознесения. Как справедливо отмечал Сисиу, такой выбор сцен вполне традиционен для храмов Кастории и близлежащих земель второй половины XII в. Такая же программа росписей восточной части встречается в касторийской церкви Святых Бессребреников, а также в храме Св. Георгия в Курбиново. Однако такие переклички росписей церкви Св. Димитрия с программами важнейших памятников региона предшествующей комниновской эпохи - не единственная консервативная черта этого ансамбля. Стилистические особенности этих фресок, в которых четко выделяются две художественные манеры, позволяют говорить о церкви Св. Димитрия как об одном из промежуточных звеньев между местным позднекомниновским искусством и формирующимся стилем XIII в., наиболее ярко представленным в церкви Вознесения в Милешево, базилике Ахиропиитос в Салониках, церкви Петра и Павла в Тырново. Они сохраняют характерное для конца XII в. тяготение к графичности, некоторой манерности поз и пропорций (как, например, в образе Богоматери в сцене Благовещения), избыточности драпировок, написанных с явным подражанием курбиновским мастерам. При этом одновременно художники используют приемы объёмной моделировки ликов, характерные для ансамблей 1220-30-х гг., невозможные в XII в. Это органичное сосуществование консерватизма, обращения к локальной традиции и появления новых тенденций представляется очень симптоматичным для своего времени.

Статья посвящена архитектурной истории северных территорий Охридской архиепископии от времени её основания (1019), когда после победы над Первым Болгарским царством на Балканы возвращается византийская власть, и до начала XII в., когда византийское строительство в этих областях становится менее интенсивным, а столичные влияния уступают место региональным направлениям, развивающимся в русле архитектурных решений, интерпретирующих образцы XI в. Уже при первых охридских архиепископах (Иоанн Дебарский (1018-1037), Лев Охридский (1037-1056)) разворачивается строительство в разных епархиях Балканского полуострова, поновляются старые епископские кафедры, возводятся новые храмы, основываются монастыри. Главным заказчиком со стороны церкви является Охрид, центром административного управления византийской фемы «Болгария», территорий, возвращенных византийцами на Балканах, станет Скопье. Широкая география обновления и связанное с ним строительство в удаленных от Охрида областях приведет к консолидации мастеров из разных регионов, что будет способствовать разнообразию в храмовом зодчестве творческих замыслов и архитектурных приемов. Если в центральных и южных епархиях Охридской архиепископии основные вехи архитектурной истории удается проследить, то в северных в большинстве случаев имена заказчиков неизвестны, датировки неточны, при этом качество построек часто оказывается высоким. Мы попытаемся уточнить картину церковного строительства к северу от Охрида (Болгария и Сербия) в XI в., основываясь на архитектурных особенностях сохранившихся памятников.

В статье изложены результаты химического анализа пигментов красочного слоя и наполнителя грунта старообрядческих икон горнозаводского Урала XVIII в. (невьянских икон), а также описаны изменения в составе красочной палитры на протяжении этого столетия. Важной частью работы стало изучение более двадцати датированных памятников из крупнейших уральских собраний. Было установлено, что для икон первой половины XVIII в. характерен следующий набор пигментов: охры разных оттенков, киноварь, красный органический пигмент, свинцовый сурик, свинцовые белила, глауконит, искусственный азурит, медный резинат, натуральное индиго, реже - смальта. В иконах второй половины столетия набор пигментов меняется: 1. полностью исчезают глауконит и индиго; 2. неотъемлемой частью палитры становится берлинская лазурь; 3. широкое применение находит аурипигмент: он используется как в чистом виде, так и в смесевых колерах; 4. в обиходе невьянских иконописцев появляется ряд минералов (натуральный малахит, крокоит, реальгар), которые крайне редко встречаются в иных центрах поздней русской иконописи. Поскольку малахит и крокоит являются местными минералами, то их идентификация в поздних русских иконах позволяет вносить уточнения в атрибуцию и часто указывает на уральское происхождение памятников. Также исследование показало, что в невьянских иконах XVIII в. в качестве наполнителя грунта использовали сульфат кальция, причем в большинстве случаев - в виде ангидрита.

Статья завершает серию работ, посвященных рукописи ф. 115, №160 из собрания Санкт-Петербургского института истории РАН - «Азбуке фряской» 1604 г., созданной (в основном своем объеме) на рубеже XVI-XVII в. известным московским мастером книги Ф. С. Басовым для Н.Г. Строганова. Читателю представлена значительно уточненная (по сравнению с предыдущими публикациями) структура памятника. В результате её анализа стало возможно утверждать, что в основе этой структуры лежит категория стиля, который должен рассматриваться в качестве категории профессионального сознания московских книгописцев-профессионалов эпохи создания Азбуки. В работе анализ «Азбуки фряской» помещён в контекст наблюдений над описями древнерусских монастырских библиотек XVI-XVII вв., в которых также выявлено наличие представлений о стиле орнаментики книг. Категория стиля обнаруживается в описях начиная с 1570-х гг. Хотя представления о стилистических особенностях письма и оформления книги скорее всего стали возникать у древнерусских книжников в следствии процессов, связанных с так называемым «вторым южнославянским влиянием», осознание стиля, очевидно, произошло под влиянием прихода в пространство древнерусской книги и документа орнаментики «фряжского» (старопечатного) стиля. Столкновение «византийской» («славяно-византийской») традиции украшения книги с западноевропейской традицией, очевидно, и привело к формированию в профессиональном сознании писцов и книгописцев Московского Царства категории стиля.

В бесценной для физического антрополога галерее античных лиц, представленных произведениями искусства, особое место занимает этрусский портрет. Большое количество скульптурных изображений этрусков выполнено в жанре физиономического портрета, который натуралистично передаёт отдельные элементы внешности, важные для описательного анализа морфологической изменчивости. Краниологические и палеогенетические данные в отношении происхождения этрусков весьма противоречивы. В научной литературе практически нет примеров работ по антропологическому описанию внешности этрусков на основе анализа групп различных изобразительных источников и их визуализации. Целью исследования стало получение антропологических характеристик и обобщённых портретов трёх различных групп этрусских изобразительных источников и их интерпретация в контексте этногенеза этрусков. Материалы исследования: погребальная живопись VI-III вв. до н.э. и погребальная скульптура III-I вв. до н.э.

Статья посвящена рецепции понятия «тело без органов» в текстах зарубежных теоретиков архитектуры конца XX в., в частности - А. Графланда, И. де Сола Моралеса и Г. Линна. Интерес архитекторов и теоретиков к данному понятию возник на фоне распространения САПР, а также в результате утверждения в массовом сознании новой парадигмы реальности. И. де Сола Моралес использует данную концепцию для описания архитектурной образности в эпоху позднего капитализма. Теоретик полагает, что обращение к данной концепции выявить скрытые механизмы, формирующие связь между архитектурным объектом и различными измерениями жизни общества. А. Графланд использует понятие «тело без органов» для интерпретации небоскреба «Даунтаун Атлетик клаб» описанного Р. Колхасом во второй главе работы «Нью-Йорк вне себя». А. Графланд отмечает, что «телом без органов» этого здания может являться его программа. Г. Линн обращается к концепции «тела без органов» в обосновании собственной стратегии формообразования, которая предполагает создание гибких топологических структур, форма которых подстраивается под конкретное окружение. Эти объекты носят название «блобов» и создаются архитектором при помощи специализированных компьютерных программ. «Тело без органов» архитектуры, с точки зрения Г. Линна - это проекция будущего здания на экране монитора, которое можно адаптировать под любые потребности, а также подчинять любым условиям и требованиям. Указанные авторы используют термин «тело без органов» в разных контекстах. Тем не менее, обращение к данному теоретическому конструкту во всех трёх случаях объединено общей целью - указать на зависимость архитектурной формы от внешних сил и процессов.

Кризис, который переживала модернистская парадигма в архитектуре во второй половине XX в., породил множество концепций, предлагающих выход из «бесплодия» архитектурной дисциплины. Одной из них стала концептуальная архитектура Питера Айзенмана, возникшая в русле «лингвистического поворота» в архитектурной теории. Специфика осмысления Айзенманом проблемы взаимодействия формы и значения описывается Марио Гандельсонасом как «результат сдвига в преобладающей характеристике архитектуры от семантического к синтаксическому». Картонная архитектура, материальное воплощение на практике идеи концептуальной архитектуры, получает своё методологическое обоснование в ряде ранних проектов Айзенмана - первым из них стал Дом I, или Павильон Баренхольца. Определяя «картонную архитектуру» через «понимание формы как системы обозначений», Айзенман заимствует понятие «глубинной структуры» из трансформационной грамматики Ноама Хомского. Глубинную структуру Айзенман называет «рядом абстрактных формальных закономерностей», который стоит за внешней, фактической структурой сооружения и постигается интеллигибельно. Уже в следующем проекте, Доме II, Айзенман выводит понятие двойной глубинной структуры, подразумевающей возможность двойного прочтения на синтаксическом уровне. Однако, несмотря на внимание к мало артикулированному до тех пор синтаксическому измерению архитектуры и стремление к построению междисциплинарного дискурса, «картонной архитектуре» Айзенмана так и не удалось сместить существующую архитектурную парадигму - концептуальная архитектура продолжала оперировать идеями и установками интернационального стиля.

В конце XIX в. во Франции появляется большое количество критических и теоретических текстов по искусству, в основу которых была положена паранаучная теория месмеризм: так, в журнале «Новая иконография Сальпетриер», посвящённом репрезентациям патологий в искусстве, медики написали цикл искусствоведческих статей, посвященных гравюрам с месмерическим сеансом. В теоретической работе об истерии Поль Рише и Анри Меж сформулировали идею проформ, которая предвосхитила «формулу пафоса» Аби Варбурга. Медики считали, что определенные визуальные образы мигрируют в истории искусства и становятся «эмфатическими». В результате этих публикаций визуализация патологий проникла и закрепилась в искусстве второй половины XIX в. Симптом превратился в знак, который нужно прочитать, тем самым, визуальность становилась главной в интерпретации, что позволило вывести жесты и позы из поля изобразительного искусства в пространственное: эмфатические жесты сформировали протоперформативные практики, разыгрывавшиеся в театре, кабаре и кафе-концертах. Выбранная тема открывает перспективы для анализа и пересмотра ряда тем и образов в искусстве и культуре: трикстера гипнотизера или фокусника и гипнотических сеансов.

В настоящей статье исследуется программное обеспечение Harold Cohen’s AARON и его уникальные особенности, которые приближают его к определению “человеческого творчества” и отличают от других компьютерных программ или базовых компьютерных произведений искусства. Работы ААРОНА (в переносном смысле) представляют собой массивные изображения (обычно фрески высотой 2,3 метра или даже больше) в стиле и контексте, близком к экспрессионистской литературе начала 20-го века. Хотя такие функции, как линейное значение и особенно цветовая гамма, постепенно внедрялись в различные версии AARON, в первоначальных версиях мы в основном сталкиваемся с линейными изображениями (так называемым дизайном). В начале 21-го века он вернулся к более абстрактным формам и научился определять формы, особенно более независимую окраску. Таким образом, именно процесс непрерывного обучения Коэна и его эмпиризм сделали этот искусственный интеллект загадочным, увлекательным и волнующим одновременно. Здесь, во-первых, представлено описание цифрового и компьютерного искусства и обсуждаются его характеристики.

В статье исследуется история контактов между СССР, Великобританией и США в архитектурной сфере в период Второй Мировой войны. Наряду с военно-политическим и материально-техническим сотрудничеством, между странами-участницами Антигитлеровской коалиции имел место культурный обмен, но именно в области архитектуры теоретический и практический аспекты были прочно связаны. О взаимном интересе советских и западных архитекторов к проблемам и достижениям друг друга свидетельствует обилие печатных материалов и архивные документы. Впрочем, за этой активизацией контактов стояла вполне определённая прагматика. Адресованные западным партнёрам публикации и целые передвижные выставки, сообщавшие о колоссальном ущербе, нанесённом советской территории войной, позволяли определить контуры возможного сотрудничества. Советские архитекторы и чиновники были заинтересованы в импорте подходов к восстановлению разрушенных объектов, конструктивных решений и строительных технологий. В частности, подробно исследовался опыт США в области городского планирования и жилищного строительства, включая производство быстровозводимых сборных домов. Союзники (прежде всего, те же американцы), со своей стороны, рассматривали СССР как потенциальный рынок для своих производителей. Реализация этих взаимовыгодных намерений оказалась невозможной ввиду резкого охлаждения между западными союзниками и СССР сразу после окончания Второй Мировой. Бывшие участники профессионального взаимодействия оказались под подозрением в своих странах, но особенно жестоко поплатиться пришлось советским специалистам, обвинённым в низкопоклонстве перед Западом.

В. Н. Гайфеджян (1879-1960) - крупный армянский художник, педагог, художественный критик и общественный деятель, один из основоположников армянского изобразительного искусства и художественного образования ХХ в., чье творческое становление тесно связано с московской авангардной художественной средой начала прошлого века. В ходе реставрации 2022 г. в Национальной галерее Армении «Автопортрета» В. Гайфеджяна (1897) холст был отклеен от картона, на обороте которого, непосредственно примыкающего к холсту, был обнаружен обрезанный фрагмент живописной работы. В результате исследования было выяснено, что раскрытая живопись - важное звено в серии картин В. Гайфеджяна на тему кафе, исполненных им в конце 1900-х - начале 1910-х годов, когда в творчестве художника произошел этапный переход от символизма и модерна к т. н. «синтетическому» («экспрессионистическому» или «неопримитивистскому») стилю. Сравнительный анализ композиции выявил прямую аналогию с живописными композициями и графическими работами художника тех же лет из НГА, частных и семейной коллекций, что дало веские основания не только для атрибуции данной картины, но и прояснения деталей создания цикла в целом. Автор статьи также анализирует «Автопортрет» художника в контексте развития жанра романтического портрета в русском и армянском искусстве XIX в. и предлагает свою реконструкцию истории с обрезкой художником своей работы и ее использования как подложки для «Автопортрета».

Коллекция московского купца Козьмы Терентьевича Солдатёнкова (1818-1901), хотя и была известна исследователям, долгое время не рассматривалась в контексте круга эстетико-философских идей, сформировавших в 1840-х - 1850-х гг. мировоззрение купца. Между тем, многие из этих постулатов, высказанные ведущими интеллектуалами эпохи, концептуально определили вектор развития коллекции, которая составлялась в течение более сорока лет. Ключевыми среди них стали идеи наиболее известных представителей московского кружка западников, воспринявших тезисы гегелевской эстетики и акцентировавших внимание на идеалистическом представлении не только о специфике исторического развития, но и необходимости отражения в искусстве так называемого «народного духа». Среди них в особенности выделяются высказывания художественного критика В. П. Боткина о важности обращения в живописи к историческим идеалам не только прошлого, но и современности, которые находят свое выражение как в ранних приобретениях К. Т. Солдатёнкова, так и в его покупках в последующие годы. Проведенный анализ состава солдатёнковского собрания позволяет говорить о нем как не о разнородной, а концептуально единой коллекции - результате осознанной собирательской политики коллекционера.

Задача этой статьи - показать истоки представлений Н. В. Покровского о предмете и задачах христианской археологии, сформулированных им в рамках подготовки курса христианской археологии и магистерской диссертации «Происхождение древнехристианской базилики». Анализ текста вступительной речи профессора Ф. К. Крауса к курсу лекций по христианской археологии, которые слушал Покровский во время учёбы за границей, позволяет прийти к выводу о том, что в воззрении на предмет христианской археологии Краус оказал на русского учёного серьёзное влияние. Покровский также признает христианскую археологию вспомогательной исторической дисциплиной, но, в отличие от немецкого учёного, помещает эту дисциплину в рамки истории, а не теологии. Предметом своей дисциплины оба признают памятники, в том числе произведения искусства. Изучение национальных древностей, которых Ф. К. Краус только касается, для Покровского становится принципиально важным, поскольку христианские древности России были малоизучены и имели гигантский исследовательский потенциал. Поскольку методологическая база для публикации многочисленных материалов по русским древностям была слабой, особое внимание Покровский уделяет методологии описания и анализа памятников, которая должна быть направлена на выявление типических черт явлений и их генезиса, что он и продемонстрировал в своей диссертации, хотя и на другом материале.

В статье исследуется так называемый «Фавор», который был сооружен в 1783-1785 гг. по заказу митрополита Платона (Левшина) для собора Вифанской обители. Будучи рассмотрен в «системе координат», включающей тип, функцию и иконографию, «Фавор» раскрывается как вполне оригинальное произведение, осуществленное, однако, в тесной связи с современной европейской архитектурой. Это сооружение представляло собой имитацию скалы, покрытую искусственными растениями, увенчанную ротондой-алтарем, и типологически относилось к числу парковых гротов. Согласно описаниями при жизни Платона и вплоть до середины XIX в. на склонах находились натуралистичные изображения речных потоков и животных. Нижний Лазаревский «храм» располагался внутри этой конструкции, имитируя крипту, и впоследствии здесь была устроена гробница митрополита Платона. Во время богослужения вифанский «Фавор» был задействован и в качестве амвона. В интерьере собора прочитывается иконографическая схема Храма Гроба Господня, но идея воспроизведения священных горных ландшафтов восходит к искусству барокко. Так, прототипом замысла митрополита Платона, скорее всего, послужила дарохранительница в виде горы Синай, заказанная Г. А. Потёмкиным для Успенского собора Московского Кремля. Форма вифанского собора с «Фавором» свидетельствуют о высоком мастерстве автора проекта, несмотря ни на некоторую наивность воплощения, ни на искажения поздних поновлений. Они находит близкую параллель в архитектуре французских неоклассицистов 1780-х гг., напоминающие североитальянские Sacri Monti XVII в. - идею заключения имитации скалы внутри архитектурного сооружения.

В статье рассматривается роль и место стаффажа в иллюзорном пространстве станкового живописного произведения во взаимодействии с комплексом проблем, так или иначе связанных с пейзажем. Вопрос ранее так не ставился, поскольку стаффаж в истории искусства привычно воспринимается как порой необходимое, но неизменно второстепенное дополнение жанра или «рода» живописи, который в XVIII в. назывался «ландшафт». Поскольку в России одна из важнейших ветвей ландшафта, связанного, прежде всего, с творчеством Семёна Щедрина, представляет собой изображение паркового пространства, то перспективным мыслится обращение к закономерностям устройства этого пространства вкупе с правилами поведения владельцев усадьбы и их гостей, получившими отражение в живописной версии. При этом учитывается и опыт работы русских живописцев в духе идеального итальянского пейзажа. Пример специфической вариации усадебного стаффажа можно увидеть и в полотнах И. М. Танкова. Характерная для творчества этого мастера гротескность в трактовке образа российского пейзанина становится более очевидной в сельских видах, посвященных праздникам. В целом же в существующих вариантах ландшафта во всей полноте встает вопрос микро-макрокосмических корреляций, связанный с темой «человек и природа», интерес к которой обострился в конце XVIII столетия. В этих условиях возникает традиция мысленного присоединения зрителя к изображенному стаффажу для того, чтобы в соответствии с представлениями сентименталистов вместе со всеми открыть свое сердце на природные красоты. Выявление в вариациях стаффажа резонанса ряда литературных и изобразительных мотивов позволило среди самых важных для ландшафтной живописи тем выделить пастораль и сентиментальное путешествие. Есть все основания полагать, что в практике взаимодействия со зрителем мастерами ландшафта активно используются эмблематические и символические потенции стаффажа, способствующие созданию плотной аллегорической атмосферы, достойной исторической картины.

Судьба уникальной коллекции скульптуры работы итальянских мастеров середины - второй половины XVIII в. отражает специфику отношения к декоративной парковой скульптуре. Современные методы реставрации предполагают внимательное отношение к изучению материала, касающегося истории бытования памятников. В период расцвета ансамбля о них заботились, проводя превентивные меры консервации. Во время военных действий 1812 г. они страдали от актов вандализма. Значительный этап связан с восстановлением парка после Великой Отечественной войны. К сожалению, в последующие годы памятники подвергались усиливающемуся агрессивному воздействию окружающей среды и снова страдали от рук вандалов. Систематически и планомерно реставрационными работами начали заниматься с середины 1950-х гг., важным этапом в истории бытовании скульптур стали работы, осуществлявшиеся с 1998 г. сотрудниками ВХНРЦ им. И.Э. Грабаря. В 2019 г. Музей-усадьба Кусково отпраздновал свое 100-летие, к этому событию были приурочены работы по комплексной масштабной реставрации парковой скульптуры. К сфере реставрации в наши дни относится и практика музеефикации оригиналов и замены их отливами, при этом проблема реставрации памятников не только не снимается, но и обретает особую актуальность. Отреставрировано 64 памятника, из них 18 заменены на копии. Копии изготовлены из полиэфирной смолы с большой концентрацией мраморной крошки, тонированы в цвет поверхности оригинальных бюстов. Сравнительный анализ архивного фотографического материала и современного состояния сохранности свидетельствует об утрате авторской поверхности большинства скульптур, и появлении многочисленных следов антропогенного воздействия, что необходимо было учитывать при проведении работ. В результате совместного труда реставраторов и музейных сотрудников памятники приобрели экспозиционный вид; стабилизировано их состояние; выявлены объекты, требующие более тщательного мониторинга; разработана программа дальнейшего ухода. Проведенные натурные и лабораторные исследования, а также работа с архивными материалами позволили сделать открытия, уточнившие атрибуцию и восполнившие некоторые пробелы в истории бытования памятников.

Статья посвящена интерпретации и анализу символического подтекста в парадных интерьерах Большого дома усадьбы Кусково - уникального памятника раннего классицизма, сохранившего свое первозданное убранство до настоящего времени. Объектом исследования выступает предметно-пространственная среда интерьеров, включающая в себя архитектурную отделку, произведения скульптуры, живописи и декоративно-прикладного искусства. Особое внимание уделяется архитектурной мебели, которая ранее специально не рассматривалась в русле идейно-образного единства классицистических интерьеров. В иносказательный контекст убранства Большого дома вводятся вакхическая и анакреонтическая эмблематика, а также атрибуты наук и искусств. Важную роль в этой системе играет линия подражания природе, получившая дальнейшее развитие уже в эпоху зрелого классицизма. Однако наиболее ярким элементом в образном строе интерьеров выступает традиционная для русского художественного обихода XVIII столетия панегирическая тенденция, направленная на прославление императорской власти и представителей рода Шереметевых. При выявлении структуры построения аллегорической программы привлекаются работы французских зодчих и декораторов, оказывавшие существенное влияние на отечественную практику формирования интерьерного ансамбля. Такая постановка проблемы позволяет сделать некоторые наблюдения о соотношении западноевропейской теории и национальной традиции в сфере интерьерного проектирования, а также роли архитектурных трактатов в тесной связи с фигурой заказчика и понятием образца в России XVIII в.

Рисунки для Коронационного альбома Екатериной Великой, созданные в период с 1762 до начала 1770-х гг., французским мастером Ж.-Л. Девельи (1730-1804(?)) в сотрудничестве с русским художником-перспективистом М. И. Махаевым (1718-1770) являются уникальным памятником графического искусства XVIII в. Они не раз становились предметом внимания отечественных исследователей, главным образом, М. А. Алексеевой и К. В. Малиновского, рассматривавших их в контексте творчества русского рисовальщика. Однако не менее важной представляется роль Ж.-Л. Девельи, не только участвовавшего, но руководившего работой над созданием рисунков. Жизнь и творчество французского мастера, работавшего в России с 1754 по 1804 гг., не были достаточно освещены в литературе. Работа над Коронационным альбомом совместно с М. И. Махаевым - важная часть творческого наследия мастера, чей вклад в историю русского искусства до сих пор не полностью изучен. Целью предпринятого исследования стала реконструкция работы Ж.-Л. Девельи над созданием Коронационного альбома с привлечением сохранившихся архивных документов из фондов РГИА и РГАДА, в том числе прежде не востребованных исследователями. Значительная часть совместной работы русского и французского мастеров велась в Москве, традиционном месте проведения коронационных торжеств. Сохранился целый пласт документов, описывающий различные этапы подготовки рисунков. Они позволяют по-новому взглянуть, как на процесс создания Коронационного альбома, так и на некоторые аспекты совместной работы двух мастеров, как, например, взаимодействия представителей художественных традиций разных стран в рамках создания одного произведения.

В фонде Научной библиотеки ГМИИ им. А.С. Пушкина хранится латинское издание 1511 г. «Десяти книг об архитектуре» древнеримского архитектора Марка Витрувия Поллиона. Экземпляр имеет на полях многочисленные рукописные пометы преимущественно на латыни, которые в 2020 г. были атрибутированы венецианскому гуманисту Даниэле Барбаро (1514-1570). Помимо помет, Барбаро оставил на полях трактата более двух десятков рисунков. Предмет статьи - два рисунка на полях X книги, посвященной описанию механизмов. Первый рисунок, расположенный на лицевой стороне листа 98, сопровождает текст главы 8 «О прямом и круговом движении, необходимом для поднятия тяжестей». На нем Барбаро изобразил древнеримский механизм для поднятия и взвешивания разноформатных грузов - статеру. На втором рисунке, помещённом на лицевой стороне листа 103, примерно посередине главы 13 «О водяных машинах, которые применяются при устройстве органов», представлен водяной орган (гидравлос). Сопоставление рисунков с текстом трактата Витрувия показало, что оба тесно связаны с его содержанием и, как и большинство рукописных комментариев, отражают реакцию венецианского гуманиста на прочитанный текст. Ни в одном из двух случаев, однако, изображения не являются иллюстрациями к конкретным пассажам трактата, более того, отчасти даже противоречат тексту Витрувия. Ни один из двух рисунков нельзя назвать подготовительным наброском к гравированным иллюстрациями из «Комментария к Витрувию» Даниэле Барбаро (Венеция, 1556 и 1567), значительная часть которых была выполнена архитектором Андреа Палладио (1508-1580): изображение статеры, скопированное из трактата Жана Борреля «О весах и статере» (Лион, 1554) дано гуманистом в дополнение к гравюре Фра Джокондо, а с помощью изображения водяного органа Барбаро намекает на то, что редактор текста и автор гравюр 1511 г. не проявил должного усердия при иллюстрировании соответствующего фрагмента античного трактата.

В статье рассматривается набор миниатюр из французской рукописи, датируемой первой четвертью XVI века (Fr.F.v.XV.1), хранящейся в Российской национальной библиотеке (РНБ), обширном собрании средневековых европейских документов. Этот кодекс представляет собой гуманистический трактат “Триумфальная жизнь силы и благоразумия” (“Книга о торжестве стойкости и благоразумия”), написанный Жаном Тено, французским писателем, путешественником и духовником Франциска Ангулемского (Валуа), будущего короля Франциска I (1515-1547). “Триумф добродетели” (Le Triomphe des vertuz) - цикл нравственных трактатов Жана Тено. Рукописные копии этих произведений собраны в нескольких кодексах, один из которых находится в отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Fr.F.v.XV.1), а другие - во Франции (Fr. 144, Fr. 443 в Национальной библиотеке Франции и Ms. 3358). в библиотеке Арсенала). Рукопись из собрания Российской национальной библиотеки является подарочным экземпляром для Луизы Савойской, матери короля Франции.

Статья посвящена изучению группы рисунков и гравюр французского архитектора и гравера Жака Андруэ-Дюсерсо, известной под общим названием «Детали ордеров». Атрибуция этих рисунков Дюсерсо была недавно поставлена под сомнение, однако автор статьи убедительно доказывает их принадлежность его руке. Он проводит подробный анализ источников этих рисунков и обнаруживает в них черты сходства не только с широким кругом итальянских альбомов раннего XVI в., но также с большой группой источников 1530-1540 гг. В их числе: альбомы Destaileur A, B и С из коллекции Государственного Эрмитажа и их аналоги из разных собраний; археологические исследования памятников Вероны Дж. Карото, опубликованные в 1540 г. Т. Сараиной; гравюры римских древностей, выполненные в 1530 гг. анонимными монограммистами PS и GA, рисунки античных памятников Ф. Делорма, А. Палладио и С. Серлио. Автор приходит к выводу о важной роли «Деталей ордеров» в формировании архитектурных взглядов Дюсерсо и об отражении в них перехода французского мастера от свободного и вариативного отношения к изображению античных форм к строгим нормам ордерной теории Серлио.

Процессы миграции были важной частью художественной жизни Европы раннего Нового времени. Не только мастера и художественные артели перемещались из города в город, из региона в регион, но также вместе с ними путешествовали книги, альбомы образцов, локальные традиции и приёмы. В статье на материале цикла гравюр (137 ксилографий) для «Сочинений» Вергилия, напечатанных крупным страсбургским издателем Иоганном Грюнингером в 1502 г., рассмотрены два аспекта проблемы, связанные с устойчивыми художественными и ремесленными практиками в Европе конца XV-XVI вв. Во-первых, бытование самого типографского материала, способы его использования как внутри одного издательства, так и его возможные перемещения и повторное употребление другими владельцами. Во-вторых, судьба самих печатных изображений, созданных мастерами по заказу И. Грюнингера. Данная книга была значимой и знаковой для страсбургского типографа, она отличалась от предыдущих не только тем, что в ксилографиях использовались не составные деревянные основы, а цельные гравировальные доски, но также сложностью и насыщенностью образного языка визуального повествования. В мастерской И. Грюнингера зародилась новая традиция иллюстрирования Вергилия, которая в дальнейшем широко распространилась не только в немецких землях, но также во Франции и Италии, она доминировала на протяжении полувека и в дальнейшем оставалась авторитетной для европейских мастеров вплоть до начала XVII столетия. Сравнивая разные издания, автор проанализировала не только принципы повторного использования одних и тех же гравировальных досок, но и разные подходы к копированию гравюр в итальянских и французских типографиях этого времени.

Статья посвящена изучению рисунков «Флорентийской хроники в картинах» (ок. 1470-1475, Британский музей, Лондон), связанных с мотивами магии. Авторство памятника связывают с кругом Мазо Финигуэрры и Баччо Бальдини. Содержание рассматриваемого альбома изображений основано на единой программе, призванной показать всемирную историю в визуальных образах. Тема магии в композициях «Флорентийской хроники» составляет важную смысловую линию: на её страницах появляются фигуры Зороастра, Останеса, Гермеса Трисмегиста, в свете обладания тайными знаниями предстают персонажи греко-римской мифологии и Ветхого завета. В статье рассматриваются вероятные иконографические прототипы рисунков, анализируются литературные тексты, повлиявшие на выбор персонажей и их трактовку. Отдельное внимание уделено историко-культурному контексту жизни Италии XV в., обусловившему обращение к образам магии в искусстве.

Вплоть до начала 2010-х гг. в связи с Пьетро Антонио Солари в научной литературе упоминались лишь две скульптуры - «Мадонна дель Коаццоне» из Кастелло Сфорцеско в Милане и надгробие епископа Марко де Капитани из собора Алессандрии. Основной вопрос, до сих пор остающийся открытым, - их стилистическое несоответствие между собой, однако оба произведения подтверждают общепринятое мнение, что Солари не был выдающимся скульптором и его манера довольно архаична для последней четверти XV столетия. Однако недавние исследования Вито Дзани (2011) и Энн Маркхам Шульц (2013) связали с Пьетро Антонио Солари ещё несколько скульптурных произведений. Анализ новых произведений, атрибутированных Пьетро Антонио Солари, а также корректировка сведений, касающихся «Мадонны дель Коаццоне» и надгробия епископа Марко де Капитани, позволяют поставить ряд новых вопросов, а также расширить контекст, в котором следует изучать творчество мастера в области скульптуры.

Статья посвящена истории ренессансной церкви Благовещения в истрийском поселении Светвинченат (ныне в Хорватии). Этот памятник был построен в рамках амбициозного градостроительного проекта венецианского аристократа Марко Морозини, зафиксированного в завещании 1492 г. Согласно нему феодальный замок с прилегающими владениями должен был превратиться в самодостаточный город. Хронология строительства церкви, как и всего ансамбля, долгое время была поводом для споров. Ряд обнаруженных в 2010-х гг. архивных документов смог уточнить этапы строительства церкви, однако эти сведения не объясняли её архитектурное решение. В данной статье церковь в Светвинченате рассматривается в контексте группы церквей с трёхлопастным завершением фасада, распространённых преимущественно на территории Венецианской республики в XV - первой трети XVI вв., и другими венецианскими памятниками. На основе композиционного анализа интерьера и фасада церкви, при сопоставлении с сохранившимися письменными источниками, автор статьи стремится доказать, что церковь в Светвинченате была возведена по проекту конца XV в. в формах, наиболее близких венецианской церкви Санти Джоббе э Бернардино. Выявленное обстоятельство не только позволяет по-новому взглянуть на провинциальный памятник архитектуры в Истрии, но и может способствовать реконструкции аутентичного облика церкви Санти Джоббе э Бернардино в Венеции, существенно изменённого в ходе позднейших перестроек.

Миниатюра феррарской школы позднего средневековья и раннего Возрождения уже давно является объектом пристальных научных штудий. Атрибуции кодексов и отдельных листов тем или иным мастерам имеют зачастую более чем вековую традицию в трудах историков искусства. Точно также и исследование взаимосвязи миниатюры и живописи досконально проработано в том, что касается второй половины XV в. Иная ситуация наблюдается в трудах, посвященных началу XVI столетия, где разные линии исследований, по живописи и миниатюре, к сожалению, практически не пересекаются друг с другом. Крупнейшей фигурой, связанной с производством иллюминированных рукописей в Ферраре в начале XVI в., был Маттео да Милано, за плечами у которого уже до появления в Ферраре была престижная творческая карьера в его родной Ломбардии. Творческая деятельность мастера продолжится в папском Риме по завершении работ для герцогов д΄Эсте. Тремя главными кодексами, выполненными в феррарской мастерской Маттео да Милано являются Бревиарий Эрколе I (Модена, Библиотека Эстенсе и четыре вырезанных миниатюры в полный лист, находящиеся в настоящее время в собрании Галереи Штроссмайера в Загребе), Служебник Альфонсо I (Лиссабон, Музей Галуста Гульбенкяна и четырнадцать вырезанных миниатюр в полный лист в настоящее время в собрании Галереи Штроссмайера в Загребе) и незаконченный Миссал кардинала Ипполито I д΄Эсте (Инсбрук, Библиотека Университета). Эти три манускрипта справедливо причислены к самым выдающимся шедеврам итальянской ренессансной книжной миниатюры последнего периода ее существования. В данном исследовании предлагается атрибуция некоторых миниатюр, входящих в состав первых двух из трех вышеуказанных манускриптов. Предложенные автором атрибуции позволяют выдвинуть новые гипотезы по поводу формирования художественного языка Лудовико Маццолино и особенностей самого раннего периода его творчества в области станковой живописи. Целый ряд стилистических черт, которые будут характерны для его работ на всем протяжении его карьеры, также находят объяснение, если принять гипотезу о сотрудничестве с Маттео да Милано. Кроме этого, высказанное предположение дает возможность для более внятной, чем было сформулировано в предыдущих исследованиях, контекстуализации в феррарской художественной среде работ самого Маттео да Милано.

Статья представляет собой образец панно с изображением Воскресшего Христа, которому поклоняются братья Братства дисциплинантов, датированного 1423 годом, хранящегося в Нижегородском государственном художественном музее. Эта работа рассматривается в контексте творчества художника Микеле ди Якопо Дай Карри из Феррары, предполагаемого автора серии работ, объединенных под именем так называемого маэстро Г.З. Работа из Русского музея, которая вошла в каталог художника из-за неоспоримого стилистического родства. наряду с другими работами, в настоящее время это единственная достоверно датированная картина группы и, следовательно, единственная хронологическая привязка, позволяющая установить последовательность работ художника. Статья, помимо демонстрации значимости нижегородского панно и подтверждения его принадлежности мастеру Г.З., отождествляемому с Дай Карри, проясняет происхождение работы, анализирует иконографию изображений на обеих сторонах панно, проливает свет на его назначение и значимость для общества.

Один из самых важных шедевров ранней нидерландской живописи, Гентский алтарь, датируется 1432/35 годом. Она была завершена Губертом и Яном ван Эйками для часовни Йооса Вийда и его жены Элизабет Борлуут в соборе Святого Иоанна (ныне собор Святого Бавона) в Генте. Цель статьи - ввести в научный оборот и интерпретировать изображение на Гентском алтаре, идентифицированное автором. Основное внимание уделяется представлению благотворительной деятельности жертвователей. В частности, в исследовании рассматривается изображение эпизода из легенды о Святом Христофоре, действие которого разворачивается в городском пейзаже, изображенном на панели XIV Гентского алтаря (закрытый вид). Методологическая основа исследования включает метод сравнительного иконографического анализа и опирается на дискурс социальной истории искусства. Иконографический и стилистический анализ изображения, обнаруженного на внутренней панели Гентского алтаря, позволил прояснить его роль как возможного атрибута искусства.

История иллюстрирования «Божественной комедии» Данте в XIV-XV вв. редко привлекает внимание исследователей. Тем не менее, внимательный анализ манускриптов позволил бы понять, как иллюстрировался текст, полный средств художественной выразительности и цитирований античных источников, многие из которых были не так хорошо известны авторам иконографической программы. Данное исследование посвящено вопросу визуализации избранных мифологических персонажей на основе шести рукописей, четыре из которых проиллюстрированы полностью (Egerton MS. 943, 1-я пол. XV в. (ок. 1320-1350 гг.), Британская библиотека, Лондон; MS. M. 676, 1345-1355 гг., Библиотека Моргана, Нью-Йорк; Yates Thompson MS. 36, 1444-ок. 1450 гг., Британская библиотека, Лондон; Urb. Lat. 365, ок. 1480 г., Ватиканская библиотека, Ватикан); а две - частично (Cod. Ital. 1, ок. 1333-1350 гг., Университетская библиотека, Будапешт; Chantilly 0597, ок. 1330-1340 гг., Музей Конде, Шантийи).

Это эссе посвящено группе средневековых текстильных изделий, изготовленных в 11-12 веках в мастерских исламской Испании. Тем не менее, они были перевезены на Запад и хранились в церковных сокровищницах. Для этого текстиля характерны мотивы декора в восточном стиле, такие как адаптация величественных медальонов, изображения мифических животных и иконография государей. Роскошный исламский текстиль использовался в богослужебных целях в качестве риз или саванов; тем не менее, весьма вероятно, что первоначально этот текстиль использовался в архитектурном контексте исламского мира. Предполагается, что функция этих реконструированных текстильных изделий связана с их первоначальным использованием. Концепция мягкой архитектуры в новой сфере пересеклась с оригинальной функцией текстиля.

Одной из характерных черт иконографии памятников рейнско-маасского круга в XII в. является обращение к типологической логике в выборе и систематизации сюжетов, формирующих изобразительный цикл. Среди прообразовательных сюжетов, неоднократно встречающихся в сохранившихся циклах и в ряде разрозненных фрагментов, присутствует сцена нанесения метки кровью агнца на дома иудеев накануне Десятой казни (Исх 12:22). На основании анализа иконографических циклов сохранившихся или реконструируемых памятников рейнско-маасского региона в статье предпринимается попытка охарактеризовать композиционную и семантическую роль сюжета в изобразительном цикле. Рассматриваемый эпизод является одним из самых частых прообразов, однако по-разному представлен в разных группах памятников (часто используется в иконографии крестов и не встречается в известных на данных момент переносных алтарях). Связь с темой креста как спасительного знака сближает этот сюжет с другим ветхозаветным типом, сюжетом из пророчества Иезекииля о нанесении метки на лбы праведных, что отражается в иконографии этих сюжетов (на уровне атрибутов и надписей) и осмысливается в общем решении иконографической программы. Помимо памятников изобразительного искусства, в статье упомянуты текстовые источники XII в., в которых рассматриваемый сюжет интерпретируется в ряду других типологических сцен.

Статья посвящена проблеме терминологии в отношении средневековых памятников алтарной живописи в Каталонии. В историографии попеременно встречаются понятия «антепендий», «фронталь», «паллиум» и «табула». Целью исследования стало желание разграничить эти термины, дать им точное определение и выявить наиболее релевантный в отношении каталонских памятников алтарной живописи на дереве. Основываясь преимущественно на письменных средневековых источниках, ввиду плохой сохранности произведений алтарного убранства каталонских церквей, автор приходит к выводу, что в современной каталонской историографии произошла ошибочная подмена терминов: термин «фронталь», наиболее часто употребляемый в отношении произведений алтарной живописи на дереве, на самом деле, необходимо применять исключительно в отношении определенного фрагмента текстильного оформления алтаря. Автор приходит к выводу, что для определения каталонских деревянных панелей перед алтарем наиболее общим, хоть и более поздним, термином является «антепендий». Понятие «табула» также оказывается уместным в определении данного вида искусства, так как «табула» представляет собой переднюю панель алтаря, выполненную либо из драгоценного металла, либо из дерева, либо из камня. Словом же «паллиум», как следует из архивных источников, следует охарактеризовать лишь текстильное оформление алтарного престола.

Феномен идентичности и самопрезентации средневековых художников остается одной из самых сложных, интригующих и многообещающих тем для исследований. Эта статья бросает вызов стереотипу об анонимном средневековом художнике и предлагает новый взгляд на художественное самоопределение в Средние века. Это обосновывается на основе анализа серии трехмерных примеров, которым не уделялось достаточного внимания в предыдущих исследованиях. Созданные скульпторами, бронзовщиками и ювелирами, работающими на территориях современных Италии и Германии, я рассматриваю тематические исследования с самопрезентацией как признаки преданности и самосознания их создателей. Большинство самопрезентаций, обсуждаемых в этой статье, можно идентифицировать либо по надписям, “подписям”, либо на основе документальных свидетельств. Некоторые из этих примеров служат основными тематическими исследованиями в этой статье. Анализируя самопрезентации ряда художников, эта статья предлагает альтернативный взгляд на их жизнь и творчество.

Статья посвящена двум малоизвестным деревянным Распятиям середины XVII века, редким по своим художественным и иконографическим характеристикам. Оба креста находятся сейчас в Кемском Успенском соборе. Авторами были проведены комплексные исторические, искусствоведческие и естественнонаучные исследования, которые вводят в научный оборот новые архивные документы, а также большой объем данных о материалах и структуре памятников. На основании их анализа полагаем, что исследуемые поклонные кресты могли быть выполнены разными мастерами, опирающимися на одну технологическую и иконографическую традицию.

Автор статьи предлагает рассматривать метаморфозы в композиционном устройстве повествовательных циклов в иконописи Позднего средневековья в контексте соответствующих художественных процессов, происходящих в лицевых рукописях. В это время в иконописи мы наблюдаем ряд тенденций: усложнение нарративного цикла в традиционном типе житийных икон (например, расположение нескольких сюжетных эпизодов в одном клейме), увеличение количества сцен и персонажей для усиления и нагнетания символической идеи, расширение иконографически стандартных сюжетов до повествовательных циклов (например, иконы «Рождества Христова» расширенного состава). Необходимо определить, какое место для понимания содержания перечисленных художественных явлений занимают лицевые манускрипты. Рукописи этого времени (например, «Слово о зачатии Иоанна Предтечи» в Егоровском сборнике 1560-1570-е гг. (РГБ, ф. 98, № 1844), лицевое житие Сергия Радонежского конца XVI в., РГБ, ф. 304/III, № 21) также развиваются в русле трансформаций принципов иллюстрирования. При методологическом анализе такой проблематики есть соблазн обусловить стремление к «повествовательности», а также соответствующие композиционные изменения в иконах влиянием миниатюры. Однако в нашем исследовании предлагается рассматривать эти два вида изобразительного искусства, две формы визуальной передачи информации как самостоятельные явления. Они имеют точки соприкосновения в контексте обозначенной проблематики. При этом речь идёт не столько о прямом влиянии одного вида искусства на другое, сколько о готовности принять и ассимилировать определённые художественные принципы, присущие другой форме живописи, для решения конкретных задач смыслового содержания изображения.

Роспись Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве создана сразу после восшествия на престол царя Бориса Годунова, в конце 1590-х гг. Это ключевой памятник столичного искусства времени Бориса, несомненно, созданный при прямом участии заказчика. Хотя иконографической программе этого ансамбля уже посвящен ряд исследований, она изучена неравномерно. В частности, недостаточно полной остается интерпретация композиций в алтарном пространстве - центральной апсиде и восточном рукаве креста. Их анализ убеждает в том, что росписи этих компартиментов являются важнейшим элементом комплекса. Фигуры небесных покровителей семейства Годуновых включая вдовствующую царицу Ирину, её покойного супруга царя Федора и их скончавшейся в детстве дочери Феодосии, предстоящих образу Богоматери Одигитрии Смоленской, составляют ктиторскую композицию, замещающую недоступные московской культуре этого времени портреты донаторов, и свидетельствуют о желании легитимизировать новую династию. Находясь в зоне алтарного свода, святые годуновского семейства вознесены в небесное пространство, но зрительно удалены от молящихся, чтобы привилегированное положение членов новой царствующей фамилии не было столь заметным. Тема спасения и единения с небесным миром более открыто выражена в сцене «Покров Богоматери», помещенной в конхе апсиды. Это образ православного царства, обретающего спасение в лоне Церкви под покровительством Богородицы-заступницы. С алтарной росписью семантически объединены отделенные от нее иконостасом, но находящиеся напротив, на восточных гранях западных подкупольных столбов, символические образы Богоматери с Христом во гробе («Не рыдай Мене мати…») и Спасом Недреманное око. Обе композиции связаны с темой субботнего сна Спасителя, за которым незамедлительно последуют Воскресение, торжество Христа, прекращение скорби и избавление человечества от власти смерти. «Покров Богоматери» в конхе олицетворяет собой это идеальное состояние мироздания на пороге Царствия Небесного. Поскольку в росписи собора отсутствует сцена Страшного суда, можно предположить, что конструирование столь оптимистичной картины не только соответствовало созерцательному благочестию годуновской эпохи, но и выражало надежды самого Бориса на тихое и безмятежное царствование, или даже служило обещанием такого правления с его стороны.

Храмовая икона апостолов Петра и Павла, обнаруженная в 1926 г. в иконостасе одноименной церкви в Белозерске и поступившая в ГРМ из московских Центральных реставрационных мастерских в 1934 г., судя по описанному в источниках драгоценному убору, была почитаемым городским образом. В кратких упоминаниях неизменно отмечается традиционность ее иконографии, якобы повторившей произведение XI в. из Софийского собора Новгорода. Между тем это уникальный пример фронтального изображения двух апостолов с почти зеркальными позами и жестами. Икона отступает от византийской схемы, нередко располагавшей Павла по правую руку Христа, но главное, представлявшей фигуры развернутыми друг другу в молении Спасителю. На наш взгляд, столь устойчивая композиция сложилась в результате выделения ядра сцены передачи Закона или ключей - Traditio legis или Traditio clavium. В случае с иконой из Белозерска подчеркнутая фронтальность святых отвечала поискам русского искусства XIII в. в обретении открытого, обращенного к предстоящему молитвенного образа и соответствовала представлению о триумфальной незыблемости святых, столь свойственному этой эпохе. В основе композиции лежит идея цельности парного портрета, получившего особое распространение в отечественной иконописи, - ёмкого образа миропорядка и духовного братства. Впоследствии иконография прямоличных Петра и Павла известна по единичным примерам, скорее всего, повторявшим прославленные святыни, в том числе белозерский памятник. Произведение традиционно датируют в широких границах конца XII - середины XIII столетия, хотя стилистические особенности позволяют отнести его к 1220-м гг. Так же неопределенны мнения относительно атрибуции живописи и идентификации художественного центра. Начиная с В. Н. Лазарева большинство исследователей, в том числе Э. С. Смирнова и Г. С. Колпакова, связывали создание иконы с Новгородом. В. И. Антонова и А. А. Рыбаков, а в последнее время Л. И. Лифшиц, считали произведение близким ростово-ярославскому кругу памятников. Однако образный строй, колорит и своеобразные приемы письма находят параллели в иконе «Успение» из Десятинного монастыря в Новгороде и в изображениях пророков на полях «Богоматери Белозерской», что позволяет считать памятник новгородским.

В статье дается предварительный анализ документов личного рукописного фонда М. К. Каргера (Ф. 85) из Научного архива ИИМК РАН. Михаил Константинович Каргер являлся одной из ключевых фигур ленинградской искусствоведческой школы ХХ в. При его участии открыты и исследованы выдающиеся памятники древнерусского каменного зодчества, создана школа ленинградской архитектурной археологии. Изучение жизненного пути М. К. всегда осложнялось отсутствием его подробной официальной биографии, при жизни учёный был чрезвычайно краток и осторожен, не оставил личных писем и дневников. Личный фонд исследователя содержит важную информацию, как биографического характера, так и по его научной деятельности в рамках древнерусской школы архитектурной археологии и истории искусства. Хорошо дополняют эти сведения редкие биографические документы М. К. Каргера, выявленные в архивах Казани, Самары и Санкт-Петербурга. Обращение к неизвестному ранее комплексу материалов поможет по-новому взглянуть на монументальную фигуру многогранного учёного, совмещавшего в себе талантливого археолога, историка архитектуры и древнерусского искусства.

Статья представляет обзор деревянного церковного строительства на Русском Севере в эпоху Петра I. Исследуются как памятники, построенные при личном участии или под наблюдением царя-реформатора, так и наиболее значимые в художественном и историческом отношении северные храмы первой четверти XVIII в. Анализ деревянной архитектуры Русского Севера петровской эпохи и последующих десятилетий показал, что преобразования Петра I практически не нашли отражения в образном строе и композиции подавляющего большинства церквей, которые были возведены в северных губерниях на протяжении XVIII в. Непосредственное участие Петра Первого в строительстве оказало влияние на «иноземный» характер только двух храмов: в Новодвинской крепости и в Марциальных Водах. Облик других построек, которые обычно ассоциируются с Петром Первым - Петропавловского собора в Петрозаводске, церквей Вытегорского и Кижского погостов и Св. Андрея Первозванного на Соловках - обусловлен самим характером исторического развития русской архитектуры второй половины XVII - начала XVIII в. Устойчивость храмостроительных традиций в памятниках XVIII в. свидетельствует о продолжавшейся древнерусской инерции, оказавшейся неподвластной даже мощной энергии петровской эпохи. Но даже те изменения, которые все же происходили в деревянной архитектуре середины - второй половины XVIII в., были связаны не с петровскими преобразованиями, а общими процессами, определившими характер зодчества России того времени и укорененными в постепенном распространении барокко через архитектуру каменных церквей в губернских и уездных городах. Эти влияния также носили локальный характер, в то время как общая тенденция развития северного храмостроительства по-прежнему демонстрировала консервативность и последовательность. Решающее воздействие на судьбу деревянного храмового зодчества в России оказал не Петр Великий, а Павел I, издавший 25 декабря 1800 г. указ, не позволявший строить деревянные приходские церкви. Таким образом, именно его запрет на два поколения изменил многовековой ход развития плотницких традиций, после чего с 1830-х гг., в условиях регламентаций николаевской эпохи, возобновление деревянного храмостроительства последовало уже по совершенно другому пути.

Основная задача статьи - на примере изучения особенностей использования природного камня в кладке стен каменных построек выявить соотношение функциональных, конструктивных аспектов и художественной составляющей в новгородской архитектуре. Определено, что зодчие Софийского собора (сер. XI в.) пытаются использовать особенности кладки в эстетических целях, специально подчёркивая отдельные блоки камня, из которых сложен храм. Строители XII - первой половины XIII в., следуя функциональной логике, прячут каменные стены за штукатуркой, при этом создавая образ лаконичного, цельного и монументального храма. В архитектуре конца XIII-XV в. каменная кладка стен не закрывается штукатуркой, вероятно, эстетический аспект отношения к каменной кладке опять начинает играть важную роль, хотя подобное решение, возможно, возникло в том числе и из-за экономии строительных материалов, усилий и времени. Таким образом, конструкция и функция, конечно, всегда были очень значимы для средневековой архитектуры, но и эстетические аспекты волновали зодчих и заказчиков. Определенно мы можем сказать об этом, рассматривая Софийский собор в Новгороде, но и в архитектуре конца XIII-XV в. каменная кладка, очевидно, изначально обладала определенным художественным значением.

Несмотря на то, что эпиграфическое наследие недостаточно используется в науке, оно, как неотъемлемая часть предметов искусства, культа и повседневного обихода, на самом деле является чрезвычайно богатым, полезным и надежным источником информации не только о самих предметах, но и о художниках, которые их создали. Являясь неотъемлемой частью любой надписи, даже официальной или публичной по своему характеру, графический стиль содержит уникальную информацию о личности каждого создателя. Эти элементы эффективно идентифицируются с помощью криминалистического анализа, как и в судебных делах. в этом эссе, используя эпиграфические свидетельства, рассматривается личность автора иконы Собрания двенадцати апостолов из Пушкинского музея в Москве. Он известен как член группы художников, оформлявших церковь Святых Апостолов в Эссалониках, которые, по сути, внесли свой вклад в фресковое и мозаичное убранство церкви. В то же время, икона не имеет ничего общего с живописным убранством монастыря Хора и его окрестностей.

Регион Метеоры, Западная Фессалия, является не только одним из важнейших центров христианской духовности, но и выдающимся средоточием средневекового искусства и европейской культуры. В статье представлен обзор центрального аспекта этого наследия: украшения церквей настенными росписями и иконами. Несмотря на значительные ансамбли и руины, сохранившиеся в окрестностях Метеоры, всесторонняя искусствоведческая оценка этих памятников остается желательной, особенно учитывая нашу ограниченную информацию о мастерских, точных датах и покровителях. Тем не менее, эти почитаемые произведения искусства имеют первостепенное значение главным образом из-за их связи с художественными тенденциями, которые исходят из Константинополя, Салоник, а в некоторых случаях даже из Италии. Таким образом, анализируя упомянутые живописные ансамбли, данная статья дает четкое представление о преемственности художественных тенденций в изобразительном искусстве Метеоры на протяжении всего византийского периода.

В статье представлен опыт анализа палеологовского зодчества как гибкой стилистической системы, предпринимается попытка проследить специфику развития палеологовского стиля с течением времени в аспекте региональной проблематики на примере Эгейской Македонии. В конце XIII-XIV вв. здесь активизировались несколько региональных центров - Салоники, Афон, Верия и Кастория, в каждом из которых был сформирован свой архитектурный вариант в русле общих стилистических тенденций. На основе анализа стилеобразующих компонентов - морфологических свойств, пропорционального строя, объёмно-пространственного решения, артикуляции и декора фасадов, общих и частных композиционных особенностей памятников - а также с опорой на историографические характеристики палеологовского стиля, приводится характеристика его региональных архитектурных трактовок, выявляются частные тенденции их развития.

Приделы и галереи в церковной архитектуре Македонии VIII-XIV вв. демонстрируют разнообразие и ситуативность выбора планировочных решений. В целом, они следуют общевизантийским тенденциям в трактовке периферийных пространств, представляя большинство вариантов включения парекклесиев и обходов в общую объемно-пространственную структуру церковного комплекса. Особое место занимает группа поздневизантийских памятников Фессалоник, в которых периферийные пространства организованы в трехсторонний обход, завершенный на востоке парой капелл. Предполагается, что истоки данной композиции следует искать в средневизантийском зодчестве Константинополя. Сохранившиеся македонские памятники иллюстрируют особую свободу их строителей в создании новых композиционных решений, в том числе с помощью введения приделов и галерей, выходящих за пределы определенных типов византийских храмов, признаваемых историками византийской архитектуры «каноничными».

Сияние - это один из элементов украшения Священного Стола, характерный исключительно для Армянской Апостольской церкви. Оно сформировалось под влиянием западной церковной традиции, возможно, после 17 века, и использовалось в качестве примера в западной дарохранительнице или остенсориуме. Тот факт, что армянская церковь приняла этот предмет гораздо позже, свидетельствует о его не ритуальном назначении. Сияние обычно представляет собой круглые или овальные металлические композиции, обрамленные лучами, украшенные с одной или с обеих сторон. В центре обычно изображается либо Распятие Христа, либо Мадонна с младенцем. Предметы, сохранившиеся в Румынии, в основном местного происхождения и были созданы в 19 веке. Очевидно, что на дизайн этих предметов оказала влияние местная культура, характерными чертами которой, в частности, являются сцены, украшающие предметы, а также их иконография. В значительной степени мастера остаются неизвестными, но нельзя отрицать, что все образцы были созданы для армянских меценатов.

Статья представляет историографический обзор всех опубликованных сведений о росписях средневекового Ани из документов экспедиций Императорской археологической комиссии под руководством Н. Я. Марра (1892-1893 и 1904-1917 гг.), которые до сих пор являются самыми значительными и масштабными в истории изучения древнего города. Материалы, собранные и оставленные Н. Я. Марром и его сотрудниками, являются важнейшим, а иногда и единственным источником знаний о существовавшей когда-то живописи анийских храмов. Текст статьи разбит на параграфы, посвящённые изучению росписей церквей Св. Григория (Оненца), Св. Григория (Бахтагека или Хачута), Спасителя (Пркчи), а также скальной усыпальницы Тиграна Оненца. Внимательное исследование источников, а также определение местонахождения неопубликованных материалов о живописных ансамблях Ани станет фундаментом для дальнейших комплексных исследований, включающих изучение архивных документов, обследование росписей in situ, а также всесторонний искусствоведческий анализ. В свете новых знаний о византийских памятниках монументальной живописи в мировой и отечественной науке, предполагающих углублённое понимание художественных коммуникаций внутри большого средневекового мира, представляется возможным увидеть росписи Ани в наиболее достоверной исторической перспективе.

С 1892 по 1917 гг. состоялось шестнадцать археологических экспедиций под руководством востоковеда и археолога Н. Я. Марра в древний город Ани - уникальный средневековый архитектурно-археологический комплекс, занимающий важное место в истории мировой культуры. Сотрудники экспедиции изучали анийские храмы, их монументальную живопись и элементы декора, крепостную архитектуру, жилые постройки разного назначения, древние надписи, предметы материальной культуры. За годы работ было накоплено много ценной документации, включавшей дневники и отчёты полевых исследований, чертежи, фотографии. Большинство этих материалов пропало в 1918 г., однако в архивном собрании ИИМК РАН сохранилась часть документов, фиксирующих работы в Ани с 1892 по 1917 гг. Среди них важное источниковедческое значение имеют экспедиционные фотографии. Они хранятся в фонде Императорской археологической комиссии, в личных фондах Н.Я. Марра и учёных, принимавших участие в экспедиции. На них запечатлены ландшафты, архитектура и монументальная живопись Ани, окрестные монастыри, процесс археологических и реставрационных работ в разные годы, интерьеры Анийского музея, участники экспедиции. Многие из фотографий остаются неизданными. Самая значимая фотоколлекция относится к первым двум годам полевых работ. Систематизация и введение в научный оборот этих фотоматериалов в совокупности с анализом публикаций и натурными съёмками даст возможность восстановить более подробно детали и общий ход многолетних исследований Н.Я. Марра в Ани, а также применить современные комплексные походы к изучению историко-культурного наследия древнего города. Обращение к этим архивным материалам стало особенно актуальным в последние годы, когда на территории Ани вновь ведутся реставрационные работы и открылся музей.

В статье проводится анализ форм ктиторских скульптурных композиций из анийских церквей Св. Григория (Бахтагека) и Внутренней крепости (Ахчкаберда). Обе эти скульптуры во фрагментарном состоянии были обнаружены и вскоре утеряны в период работы археологической кампании в Ани, проводимой по поручению Императорской Археологической Комиссии. На протяжении почти ста лет исследователям не были известны сохранившиеся фотоснимки фрагментов с рельефами ктиторов. На основе атрибутированных автором архивных снимков с фрагментами фигур ктиторов предпринимается попытка воссоздания облика этих рельефных композиций. Высказывается предположение об их наиболее вероятном месторасположении в самой постройке, обусловленном не только сложившейся за столетия в армянском зодчестве традицией размещения скульптурного ктиторского портрета, но и архитектурными особенностями анийской школы начала Закаридской эпохи.

В статье рассматриваются скульптурные лица, или головы, которые очень популярны в искусстве средневековой Армении и Южного Кавказа. Они часто занимают внешние ниши церквей, украшают алтарные части или восточные фасады. Эти обобщенные образы, лишенные индивидуальных черт, заметно отличаются от образа дарителя и других изображений. Иконографический анализ и сравнения с аналогичными изображениями раннехристианского искусства (напольная мозаика, текстиль, скульптура) дают все основания рассматривать их как образы-аллегории или персонификации, символизирующие природные стихии и другие символические образы. Чтобы лучше понять значение этих скульптурных голов, или лиц, в статье основное внимание уделяется декоративной программе двух церквей - Сюни-Ванк (Армения VII века) и Кумурдо (Грузия X века), которые совпадают по композиции и группам изображений.

Статья посвящена проблеме репликации в позднеантичном скульптурном портрете. Отдельные аспекты этого явления прослеживаются в работе на материале различных категорий образов - изображений императоров, философов и частных лиц. Все они в той или иной мере оказываются зависимыми от типажа и используют принцип воспроизведения заданной модели. В силу этого в ряде случаев кажется нецелесообразным выделять произведения, сходные на уровне реплик. Детальное тождество указывает лишь на более точное повторение модели, как правило, в рамках одной мастерской, но концептуально не отличающееся от менее точных «копий». Другие примеры демонстрируют, что сознательную репликацию не всегда можно отличить от случайных совпадений, вызванных весьма ограниченным числом типажей и взаимозаменяемых формальных мотивов. Особое внимание в работе уделено проблеме реплики в частном портрете. Существование копийных изображений одного и человека заставляет пересмотреть наше отношение к типологической однообразности в позднеантичном портрете, а также свидетельствует о ценности таких категорий как узнаваемость и фиксация внешнего облика. Материал посвятительных надписей показал, что практика возводить несколько статуй одному человеку действительно сохранялась. Однако с высказанными в литературе предположениями о конкретных произведениях, считающихся репликами, трудно согласиться. Выделенные пары почти не отличаются от прочих изображений соответствующей им типологической и хронологической группы. Тем более, что со временем репертуар допустимых для вариации мотивов неумолимо сокращался. Так, для создания двух портретов одного человека не было необходимости в дословной репликации конкретной скульптуры - совпадение типажа и самых общих характеристик оказывалось вполне достаточным для решения этой задачи.

Статья посвящена истории почитания философов и поэтов в античности. Одной из его форм было создание скульптурных портретов и мозаичных и фресковых картин, по нашей мысли, функционировавших в среде какой-то формы религиозного культа. Многочисленные источники (историки, философы-неоплатоники, христианские писатели) сообщают об отношении к мудрецам как к пророкам, чудотворцам, божественным посредникам, к их мудрости - как признаку присутствия божества и - в результате - способу достижения бессмертия. Этот «голос эпохи» подтверждает, что рассматривать изображения философов и поэтов только как портреты выдающихся представителей культуры, чтимых в образованной среде, невозможно, - это не отражает всей картины. Отношение к дару философу и поэта как богодухновению, к ним - как героям в античном смысле этого слова (и в этом смысле они родственны мифологическим героям, некоторых из которых продолжали изображать в IV-VI вв.), могло стать главной причиной того, что сюжет с мудрецами сохранялся вплоть до VI в., в значительной мере уже в христианском контексте, и возродился к XI в.

Эта публикация посвящена широкому кругу вопросов, связанных с рельефным циклом II века, который частично сохранился в более позднем памятнике, известном как Федрус Бема. Авторы поддерживают гипотезу о том, что фриз изначально был частью сценического сооружения афинского театра, и приводят дополнительные аргументы в пользу этого утверждения. На четырех сохранившихся плитах изображены важные события из жизни Диониса. В то же время фриз содержит четкие отсылки к местным культам, топографии города и религиозным праздникам, тем самым раскрывая истоки драмы и дионисийской религии в Аттике. Особый акцент на мотиве восседающего на троне божества в рельефах Бема заслуживает внимания и должен быть связан со священными практиками и культовыми образами святилища Диониса Элевтерия, расположенного рядом с театром. Помимо теологических причин, эти акценты, возможно, имели и политическую подоплеку в связи с личностью Адриана, который был назван Неос Дионис как покровитель церкви.

Комплекс римского форума в Терджесте (современный Триест) включает в себя необычный для архитектуры Ранней Римской империи элемент - пропилеи с выступающими крыльями и богатым скульптурным декором. Этот памятник, некоторые элементы которого были обнаружены еще в 17 веке, имеет обширную историографию, благодаря поэтапным археологическим исследованиям, осложненным тем фактом, что пропилеи были встроены в средневековую колокольню кафедрального собора Триеста. Статья развивает и дополняет ранее сделанные наблюдения относительно архитектуры и убранства пропилей, сочетая семантический анализ рельефов с анализом архитектурной формы, которая кажется уникальной не только для Северной Италии, но и для римской императорской архитектуры I века в целом.

Работа посвящена вопросам атрибуции обнаруженных в 1937 г. в Мирмекии двух крупных архитектурных блоков, являвшихся частями дорического антаблемента одного здания. До настоящего времени эти фрагменты остаются наиболее яркими образцами дорической архитектуры, обнаруженными на городище. Авторы раскопок датировали детали позднеклассическим временем, основываясь на доступном им сравнительном материале. В качестве аналогий исследователями было привлечено 9 дорических сооружений IV-III вв. до н. э. Анализ состоял в сравнения пропорций ордерных членений. Современные возможности обработки данных позволяют выйти на более широкий спектр аналогий и получить картину развития ордерной архитектуры за счёт анализа изменений значительно большего количества признаков. В данной работе в качестве сравнительного материала рассмотрены более 60 дорических сооружений IV-II вв. до н.э. и оценены их различия в оформлении антаблемента. В ходе анализа были определены наиболее значимые датирующие признаки и их распределение среди объектов выборки. В результате была получена общая картина региональных и хронологических особенностей дорических сооружений позднеклассического и эллинистического времени. Выявленные аналогии позволили датировать архитектурные фрагменты из Мирмекия второй половиной III в. до н.э.

В статье рассмотрены два фракийских памятника - курганы Четинева Могила и Шушманец. Их устройство, с одной стороны, позволяет ставить вопрос о микенских реминисценциях во фракийской архитектуре. С другой - архитектурное оформление их камер вызывает ассоциации с классическими греческими толосами, известными по сооружениям в Дельфах и Эпидавре, а также с их вариациями - Дорическим толосом и Арсинойоном на о. Самофракия, толосом в Лимире и др. Каким образом рассматриваемые памятники соотносятся с толосами микенскими и толосами классическими; в какой мере им присущи функциональные и семантические черты толосов-«оригиналов»; какую идею могли транслировать через эти формы фракийские заказчики - этим вопросам посвящена статья. Анализ генезиса фракийского толоса показывает, что микенские черты могли проникать в погребальную архитектуру Фракии из соседних регионов, где микенские реминисценции сохранялись в течение всего I тыс. до н. э. Мотив классического толоса-периптера проник во Фракию, вероятно, в контексте общего распространения типологии и ее популярности среди правящих элит - главных заказчиков фракийских сооружений. Этот перенос вписывается в общую тенденцию «эклектизма» и свободной апелляции к различным архитектурным иконографиям в архитектуре эллинистического периода. Вместе с тем, характерный для Фракии V-IV вв. до н. э. культ героизированного правителя и его посмертное почитание как антроподаймона (ἀνθρωποδαίμων) вполне органично смыкаются с семантикой толосов, как классических, так и восходящих к микенской традиции.

При раскопках Южного пригорода Херсонеса Таврического был обнаружен мавзолей героизированного гражданина Херсонеса. Этот уникальный для Северного Причерноморья погребальный памятник - героон - представлял собой монументальную ордерную постройку, нижняя закрытая часть которой содержала саркофаг с останками героя. На территории героона был обнаружен каменный блок с рельефом со сценой амазономахии. Фрагмент был частью фриза, расположенного на подиуме наиска. Близкую иконографическую аналогию демонстрирует найденный на Кипре саркофаг, хранящийся в Музее истории искусств в Вене. Источником иконографии битв амазонок и греков, ставших популярными в IV в. до н. э., были фризы, украшавшие архитектурные сооружения героонов Ликии и Карии. Под влиянием малоазийских образцов во второй половине IV в. до н. э. сцены амазономахии распространились в искусстве разных регионов. Ярким примером такого влияния в Аттике можно считать фриз, украсивший погребальный наиск в Калитее (Археологический Музей Пирея). Еще одна параллель - рельефы наиска на Via Umbria в Таренте. Херсонесский рельеф датируется 350-300 гг. до н. э., для чего есть иконографические и стилистические основания. Сопоставление образцами середины IV в. до н. э. выявляет иконографические совпадения вплоть до деталей. В невысоком рельефе представлены легкие, непринужденно двигающиеся фигуры, в композиции ясно читается «героическая диагональ» - главный художественный прием, использованный в рельефах Галикарнасского мавзолея. Устойчивая связь амазономахии и надгробного наиска прослеживается во второй половине IV в. до н. э. Сюжет использовался в Южной Италии, на Кипре, в Северном Причерноморье. Рассказ о сражении с амазонками, воплощенный в декорации наисков в античных городах-колониях, на периферии, служил универсальным инструментом демонстрации героического статуса, обретенного представителями местной элиты. Хотя амазономахия была чрезвычайно популярна на Боспоре, в Херсонесе этот сюжет встречается крайне редко. В сцене битвы с амазонками на надгробном наиске детали современной военной амуниции воина указывают на изображение не мифического, но реального персонажа - владельца гробницы. Прием совмещения исторического и мифологического в этот период встречается во многих монументах: на «саркофаге Александра» из Сидона, в рельефах саркофага из Сол, в Галикарнасском Мавзолее, в декорации наиска из Каллитеи. Мифические герои и исторические персонажи после смерти встречаются в битвах в едином пространстве погребального памятника.

Исследование природы пространства и пространственных архетипов было очень важным в древнегреческой мысли и искусстве, включая древний театр. Сосредоточившись на “Связанном Прометее” Эсхила (PB) и “Вакханках” Еврипида (B), эта статья исследует аспекты следующих архетипов, как они проявляются в афинской трагедии: 1. Архитектурное пространство, существовавшее как раньше, так и современнее Еврипида, как оно было задумано и представлено благодаря его утонченному архитектоническому пониманию и воображению. 2. Роль гор на примере Киферона и Кавказа, театров трагических прозрений богов Диониса и Прометея в B и PB соответственно. Действие обеих трагедий разворачивается в земной сфере, даже если в “Привязанном к Прометею” труппа божественна. Однако, в то время как Киферон находится в самом сердце греческого мира, образуя естественный фон для города Фивы в Беотии, Кавказ находится на его окраине. Обольстительный Дионис, повелитель Киферона в “Вакханках”, олицетворяет нравственную и природную силу.

В статье рассматривается планировка храма Зевса Олимпийского в Акраганте, построенного при тиране Фероне Эммениде (488-472 гг. до н. э.). Автор выделяет следующие заслуживающие внимания черты в этой архитектуре: размер здания и богатая скульптурная декорация; совмещение внешней колоннады со стеной; форма опор во внешней колоннаде, являющаяся комбинацией из полуколонн на внешней стороне и пилястр на внутренней; нечётное количество опор на фасадной стороне; отсутствие входа по центру фасада. На первый взгляд храм Зевса стоит сопоставить с ионийскими диптерами VI в. до н. э., которые, вероятно, являлись своеобразным способом прославления тиранов, при коих они были построены. Однако, при ближайшем рассмотрении, оказывается, что кроме идеи процветания при правлении тирана, храм Зевса отражал тенденции, распространенные на греческих территориях вообще, и в Италии - в частности. Так, среди аналогий по размеру и посвящению можно выделить храм Зевса Олимпийского в Афинах, а по архитектурному оформлению - ряд храмов Великой Греции и Сицилии.

Терракотовый, богато декорированный саркофаг (510 г. до н. э.), ныне хранящийся в Музее истории искусства в Вене, был найден на территории Малой Азии, предположительно в некрополях города Клазомены. Декоративная схема клазоменских саркофагов, которых на сегодняшней день известно около 200, строго регламентирована и представляет за редким исключением повторяющийся набор композиционных приемов (геральдическая, симметричная схема) и образов (гоплиты, всадники, колесницы, миксоморфные существа, фризы с животными и т. д.), которые, однако, могут варьироваться по-разному. Однако на верхней панели венского саркофага представлена принципиально другая изобразительная схема и уникальный для данного корпуса памятников сюжет - конная и колесничая охота на оленей, представленная в динамичной, открытой композиции. По нашему мнению, причины появления этого мотива и истоки необычной иконографии в декорации ионийского саркофага следует искать во влиянии искусства Ахеменидской империи, отражающем общую для элит анатолийского региона рубежа VI-V вв. до н. э. идеологию.

Статья посвящена амфоре аттического художника Приама, датируемой примерно 510 годом до нашей эры, найденной в Этрурии и ныне хранящейся в Риме в музее Вилла Джулия. На стороне А Дионис сидит под навесом из плодоносящих лоз, в то время как сатиры собирают виноград в окружении очень пышной растительности. На стороне В семь молодых темнокожих обнаженных девушек или нимф либо плавают, либо собираются искупаться в открытом море, оставив свою одежду и аксессуары на ветвях двух деревьев на берегу рядом с платформой для дайвинга. Боковые стороны панно указывают на скалистую местность, то есть на отдаленный грот. Автор предполагает, что это пещера Нисы и что это нимфы, которые заботятся о Дионисе. Семантически эта сцена раскрывает представление об эротическом очаровании южных морей. В художественном плане это, возможно, первый сохранившийся пример обозначения линии горизонта между морем и небом.

На территории пазырыкской культуры были найдены несколько погребальных комплексов VI-III вв. до н. э. с обширным корпусом керамики, расписанной абстрактными композициями из геометрических мотивов. В историографии искусства пазырыкской культуры неоднократно отмечалось, что мотивы абстрактных композиций на керамике характерны для пазырыкского искусства. Тем не менее, за рамками исследований оставался вопрос о композиционных принципах абстракции, и их связи с орнаментальными композициями пазырыкского искусства. В данной статье предлагается рассмотреть абстрактные композиции на керамике в контексте формирования и развития общей тенденции к абстрагированию, характерной для искусства пазырыкской культуры. В ходе исследования расписная керамика сопоставляется с материалами искусства Центрального и Горного Алтая VI-IV вв. до н. э.: изделиями из могильников Балык Соок I, Башадар 2, Туэкта 1, 2, Пазырык. Именно керамические комплексы позволяют реконструировать основные линии развития абстрактных орнаментальных композиций в раннепазырыкский период и выявить истоки художественных приемов и методов в искусстве завершающих его Башадарского и Туэктинских курганов. В результате исследования определяются основные композиционные приемы, характерные и универсальные для разных видов пазырыкского искусства на протяжении всей истории его развития, а также уточняется существующая классификация орнаментальных мотивов в искусстве пазырыкской культуры.

Фрагмент настенной росписи с изображением трех воинов был найден в ходе раскопок урартской крепости Эребуни совместной археологической экспедицией Академии Наук Армянской ССР, ГМИИ им. А. С. Пушкина и Управления по охране Госстроя Армянской ССР в 1965 г. Этот участок живописи происходит из большого зала дворца Аргишти I (т. н. «помещение № 15»), раскопки которого проводил отряд ГМИИ им. А. С. Пушкина. Настенная живопись из «помещения № 15» обладает своим особенным характером. Помимо классических многоярусных композиций Урарту VIII в. до н. э., здесь были найдены уникальные т.н. «светские росписи», которые больше не встречаются в монументальном искусстве Урарту. Именно к группе «светских росписей» и относится фрагмент живописи с тремя воинами. Несмотря на неоднократные публикации памятника, контекст находки этого фрагмента росписи так и не был освещён, из-за чего в литературе возникли разные мнения об его атрибуции. В ходе работы с археологическим архивом отряда ГМИИ им. А. С. Пушкина автору удалось найти сведения о контексте находки этого фрагмента росписи и установить культурный слой, в котором он был открыт. Полученные архивные данные, результаты новых раскопок Арин-берда вместе с анализом иконографии позволили предложить свою аргументированную атрибуцию фрагмента росписи с тремя воинами, который, на наш взгляд, принадлежит к позднеурартской «светской» живописи середины - последней трети VII в. до н. э. из большого зала дворца в Эребуни.