Архив статей журнала
В условиях усиленного санкционного давления банковская система Российской Федерации нуждается в четком правовом регулировании. В связи с этим возникает вопрос о применении норм международного банковского права, а также о выработке национальных антисанкционных мер. Авторы рассматривают действующие международные договоры Российской Федерации, участие страны в международных экономических организациях, а также деятельность Банка России. Авторы анализируют возможность применения европейских оценочных инструментов (кредитных рейтингов) в России в настоящее время, внедрение рекомендаций Базельского комитета по банковскому надзору, выделяют текущие антисанкционные меры и дают характеристику роли Банка России в определении направлений международного банковского сотрудничества и разработке национальных мер регулирования. В статье делается вывод о широком международно-правовом регулировании банковских отношений и смещении вектора международных связей от Европы к Азии, а также о возможности гармонизации банковского законодательства с законодательством стран БРИКС.
Статья посвящена проблемам обеспечения эффективного функционирования режима защиты персонифицированной медицинской информации пациентов в контексте развития и внедрения информационных технологий в медицинскую деятельность. В качестве теоретической основы автором использовал концепт «врачебная тайна», посредством формально-юридического метода научного познания установил соотношение и взаимосвязь указанного концепта с понятиями «персонифицированный учет», «персонифицированная медицинская информация» и сделал вывод о необходимости распространения режима защиты врачебной тайны на все данные, подлежащие персонифицированному медицинскому учету. Автор отмечает, что наряду с преимуществами, возникающими при применении информационных технологий, субъекты медицинских правоотношений сталкиваются с новыми рисками. На основании использования методов анализа, синтеза и классификации автор выделил три основных риска: неправомерный доступ к персонифицированной медицинской информации; её незаконное использование и распространение; искажение объективной персонифицированной медицинской информации. При этом сделан вывод о том, что указанные риски обусловлены как человеческим, так и техническим факторами. Автор указывает, что чрезмерное вмешательство в медицинские правоотношения может негативно сказаться на развитии указанной отрасли, что обуславливает необходимость разработки такой методологического основы к правовому регулированию, которая бы позволяла точечно, но при этом системно нивелировать риски нарушения информационных прав граждан в рамках медицинской деятельности. В качестве такой основы автор предлагает использовать риск-ориентированный подход, основанный на приоритезации рисков. Используя указанные подход, автор провел ранжирование рисков и представил программу возможного правового регулирования исследуемой сферы, направленную на их последовательное предотвращение.
Развитие отрасли трудового законодательства в Российской Федерации по ряду направлений выглядит довольно консервативным, что обусловлено высокой «социальной чувствительностью» соответствующей отрасли законодательства, в особенности в тех сферах, которые могут негативным образом отразиться на стороне работника. Видимо, по этой причине до настоящего времени законодателем не была предложена проработанная юридическая конструкция признания трудового договора фиктивным или недействительным. В то же время потребности правоприменения, находящие свое отражение в судебной практике, показывают, что в данной сфере накапливается определенная совокупность правовых споров, в рамках которых признание фиктивным или недействительным трудового договора выглядит вполне разумным способом разрешения правовых конфликтов. В рамках настоящей статьи автор ставит своей задачей продолжение дискуссии теоретиков и практиков относительно перспектив легализации института фиктивности и недействительности трудовых договоров.
Федеральным законом «Об исполнительном производстве» установлено, что одной из мер принудительного исполнения является процедура обращения взыскания на доходы должника. Вместе с тем в законе нет легального понятия «доходы должника», не определяется порядок обращения взыскания на неденежные доходы, отсутствует определение «исполнительский иммунитет». Очевидно, что в этой части исполнительное законодательство нуждается в совершенствовании.
Уголовный процесс не меньше чем другие общественные сферы и правовые отрасли изменяется под влиянием цифровизации. Цифровые технологии стихийно проникают в уголовное судопроизводство и постепенно получают законодательное оформление, во многом отрывочное и противоречивое. Между тем со значительным опережением накапливается опыт применения цифровых технологий в уголовном судопроизводстве зарубежных стран. Некоторые из них уже допустили более активное их использование. Однако зарубежный опыт в этом направлении недостаточно осмыслен и освоен российским законодателем. Произвольная цифровизация уголовно-процессуальной деятельности без учета ее природы, объективно присущих ей особенностей увеличивает риск судебных и следственных ошибок, несправедливости разрешения дела и нарушения прав человека. В статье рассмотрены основные направления для внедрения цифровых технологий в досудебное и судебное производство по уголовным делам. Оценены перспективы перехода к цифровому уголовному процессу, обозначены проблемы этого процесса, сформулированы предложения по их нивелированию и преодолению.
В статье рассматриваются дискуссионные вопросы поддержания и отказа от поддержания государственного обвинения в суде. Отмечается влияние решения прокурора отказаться от обвинения на позицию суда, обращается внимание на проблему обеспечения независимости суда в случае отказа прокурора от поддержания обвинения. Подробно раскрывается проблема обеспечения прав потерпевшего при отказе прокурора от обвинения, анализируются различные пути ее решения, предложенные теорией уголовного процесса, в том числе такие, как внедрение в уголовный процесс института субсидиарного обвинения, замена государственного обвинителя, компенсационные выплаты потерпевшему в случае прекращения уголовного дела в связи с отказом прокурора от обвинения. Недостатки каждого из предлагаемых способов обеспечения прав потерпевшего при отказе прокурора от обвинения диктуют необходимость дальше изучать данную проблематику, опираясь в том числе и на зарубежный опыт.
В статье рассматривается процесс формирования профессиональных юридических кадров в СССР в довоенный период. Почти одновременно с установлением нового политического строя в ноябре 1917 года в России упраздняется дореволюционная система судейских и прокурорских органов и учреждается система советских судов, первоначально даже не имеющая единого названия, с неопределенной подсудностью и действующая на основе революционной совести. В условиях дефицита юридических кадров основными критериями при формировании судейского и прокурорского корпуса являлись социальное происхождение и партийность. Отсутствие у большинства работников юридического образования обусловило низкий уровень их деятельности, приводило к текучести кадров, падению престижа профессии. Первые шаги - открытие трехмесячных курсов по повышению профессиональных юридических знаний предпринимаются в 20-е гг., которые не изменили ситуацию коренным образом. И только в период подготовки Конституции 1936г. и закреплением в ней важнейшего права - права трудящихся на всеобщее бесплатное образование всех уровней происходит коренной перелом в подготовке профессиональных юридических кадров и с середины 30-х гг. наличие юридического образование стало обязательным условием для замещения должности судьи и прокурора. В это же время создается система юридических образовательных учреждений различного уровня, что явилось основой для создания профессиональной советской юстиции в довоенные годы.
Федеральным законом от 24.06.2023 г. №279-ФЗ «О внесении изменений в Гражданский процессуальный кодекса Российской Федерации» был восполнен имеющийся в процессуальном законе пробел относительно поворота исполнения судебного акта при отмене его в порядке пересмотра дела по вновь открывшимся или новым обстоятельствам. До принятия данного закона единственное правило, связанное с ограничением поворота исполнения при пересмотре дела по новым обстоятельствам, касалось отмены в связи с изменением судебной практики. В статье доказывается, что регулирование института поворота исполнения при отмене судебного акта по вновь открывшимся или новым обстоятельствам не всегда должно регулироваться по модели поворота исполнения при отмене судебных актов в инстанционном порядке. Период удержания должником денежной суммы или имущества, подлежащих возвращению в порядке поворота исполнения при пересмотре по вновь открывшимся или новым обстоятельствам, может оказаться значительно дольше, чем при инстанционном обжаловании. Также не всегда оправданным является автоматическое переложение категорий дел, по которым не допускается поворот исполнения, с таких стадий пересмотра судебных актов как апелляционная, кассационная, надзорная на стадию пересмотра судебных актов по вновь открывшимся или новым обстоятельствам. Сообщение истцом ложных сведений и представление подложных документов, безотносительно со связью этих форм поведения с содержанием отмененного решения, позволяет суду санкционировать поворот исполнения в качестве абстрактной санкции за проявленную процессуальную недобросовестность, что не вполне правильно. В этом отношении, поворот исполнения при инстанционной отмене судебных актов урегулирован более последовательно: он допускается только если решение было основано на ложных сведениях или подложных документах. Воля законодателя при моделировании поворота исполнения в связи с изменением судебной практики вряд ли была направлена на более широкое допущение поворота исполнения, при котором любой факт недобросовестности или нарушения закона позволил бы осуществить поворот исполнения, тогда как в рассматриваемых случаях требуется установления факта именно лжи или факта представления подложных документов. Момент осуществления поворота исполнения определен новым законом как вступление в законную силу нового решения по существу спора. В статье доказывается отсутствие оснований удержания должником денежных средств, полученных им по отмененному судебному акту, в ситуации, когда основание для передачи (перечисления) денежных средств исчезает. Такая возможность удержания должником денежных средств или имущества до принятия нового судебного постановления, санкционированная законом, может означать неосновательное обогащение на стороне должника. Сложно отрицать и законный интерес кредитора, состоящий в скорейшем возврате вещи, не дожидаясь принятия нового судебного постановления по делу. С данным вопросом связан и вопрос о санкциях за несвоевременный возврат денежных средств в порядке поворота исполнения. Следует установить, что начисление процентов по статье 395 ГК РФ должно производиться именно с момента вступления в законную силу постановления об отмене судебного акта, послужившего основанием для уплаты денежных сумм или передачи имущества. Риск случайной гибели вещи возлагается на лицо, которому она передана в порядке исполнения судебного акта, с момента отмены постановления, послужившего основанием для ее передачи.
В статье рассматриваются вопросы правоприменительной практики для выявления проблемных вопросов и поиска на них ответов для повышения эффективности расследования преступлений при виновности должностного лица в ходе ненадлежащего оказания пациентам медицинской помощи. Автор отмечает, что несмотря на повышенное внимание ученых к проблематике оказания медицинских услуг и квалификации преступлений, совершенных как медицинскими работниками, так и лицами, не имеющими медицинского образования, существует большое количество проблем, которые еще не нашли отражения ни в теории, ни на практике. Методологическая основа статьи проявляется через сбор, обработку, обобщение, анализ, интерпретацию исследовательского материала с применением различных методов: анализа, синтеза, сравнительно-правового, а также формально-юридического, являющегося основным методом познания и толкования содержания правовых предписаний.
В статье проводится сравнительно-правовое исследование положений уголовных кодексов России и Туркменистана о предмете преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). В исследовании рассмотрены доктринальные изыскания, касающееся предмета вышеуказанных преступлений, а также рассмотрена судебная практика, с целью приведения единообразия определения предмета преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). Также в исследовании определяется, что предмет вышеуказанных преступлений является составной частью объекта преступлений. В исследовании рассмотрены различные классификации предмета преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). Установлено, что предметом преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, являются имущество (вещного содержания) и информация.
В основу статьи положен историко-правовой анализ нормативных положений об ответственности за мошенничество в уголовном праве России. Показано, что начиная с XVI века и вплоть до середины XIX века понятием мошенничества охватывались разновидности краж, грабежей и иных форм имущественных нарушений, соединенных с хитрым, быстрым и проворным завладением чужим имуществом в виде вещи. Мошенничество как самостоятельный тип негативного экономического поведения сложился на поздних этапах эволюции собственнических отношений в России. Он получил законодательно выверенное и юридически четкое описание в нормативно-правовых источниках середины XIX века. Мошенничество от «ловких» похищений чужих движимых вещей, каким его знало отечественное законодательство с XVI по ХIХ века, трансформировалось во второй половине XIX века в обманное завладение чужим имуществом в мире физическом. С ХХ века «мошенничество» приобрело новое качество, охватив своей конструкцией случаи незаконного приобретения чужого имущества «невещного» характера (безналичных денег, бездокументарных ценных бумаги пр.) в мире юридическом. Кроме того, начиная с советского законодательства злоупотребление доверием включено в понятие мошенничества в качестве альтернативного способа совершения этого правонарушения. Доказывается, что правовые образования, отражающие закономерности информационного (постиндустриального) мира, должны строиться с использованием оригинального категориального аппарата, вбирающего в себя всю специфику информационных отношений. Не изъятие, завладение или хищение, а получение доступа к информации или ее передача; не использование, эксплуатация или обращение, а просмотр, чтение, копирование; не распоряжение или отчуждение, а ввод или распространение; не повреждение или уничтожение, а модификация (изменение), стирание или удаление; не порча, а снижение скорости доступа или обработки данных; не угон, а перехват данных. Обосновывается, что конструкция мошенничества, будучи вполне пригодной для охраны «вещных» и даже «обязательственных» отношений, вряд ли способна эффективно противостоять натиску криминальных угроз в электронно- имущественной сфере. Это обстоятельство должно находить адекватное отражение в современном законодательстве, где надо учиться конструировать постиндустриальные норморегуляторы, потому что старые подходы и инструменты вряд ли сработают в информационно-телекоммуникационной сфере.
В статье выявлены сложности в доказывании совершенных организованными преступными группами преступных деяний, вызванные тщательной спланированностью и законспирированностью, высокой степенью организованности членов данных преступных формирований, большим числом эпизодов преступной деятельности обвиняемых, особенностями ее оперативного документирования, необходимостью назначения большого количества судебных экспертиз, а также производства следственных и процессуальных действий. Автор считает, что избранная для исследования тема относится к числу недостаточно исследованных: отсутствуют тематические монографии, посвященные данной теме; в рамках курса «Уголовный процесс» вопросы доказывания анализируемых преступлений рассматриваются в самых общих чертах, а выходящие в печать научные публикации немногочисленны, при этом многие из них затрагивают лишь отдельные аспекты исследуемой темы.