Статья: ОСОБЕННОСТИ СТАНОВЛЕНИЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ЮРИДИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В СОВЕТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ В ДОВОЕННЫЙ ПЕРИОД (2023)

Федеральным законом от 24.06.2023 г. №279-ФЗ «О внесении изменений в Гражданский процессуальный кодекса Российской Федерации» был восполнен имеющийся в процессуальном законе пробел относительно поворота исполнения судебного акта при отмене его в порядке пересмотра дела по вновь открывшимся или новым обстоятельствам. До принятия данного закона единственное правило, связанное с ограничением поворота исполнения при пересмотре дела по новым обстоятельствам, касалось отмены в связи с изменением судебной практики. В статье доказывается, что регулирование института поворота исполнения при отмене судебного акта по вновь открывшимся или новым обстоятельствам не всегда должно регулироваться по модели поворота исполнения при отмене судебных актов в инстанционном порядке. Период удержания должником денежной суммы или имущества, подлежащих возвращению в порядке поворота исполнения при пересмотре по вновь открывшимся или новым обстоятельствам, может оказаться значительно дольше, чем при инстанционном обжаловании. Также не всегда оправданным является автоматическое переложение категорий дел, по которым не допускается поворот исполнения, с таких стадий пересмотра судебных актов как апелляционная, кассационная, надзорная на стадию пересмотра судебных актов по вновь открывшимся или новым обстоятельствам. Сообщение истцом ложных сведений и представление подложных документов, безотносительно со связью этих форм поведения с содержанием отмененного решения, позволяет суду санкционировать поворот исполнения в качестве абстрактной санкции за проявленную процессуальную недобросовестность, что не вполне правильно. В этом отношении, поворот исполнения при инстанционной отмене судебных актов урегулирован более последовательно: он допускается только если решение было основано на ложных сведениях или подложных документах. Воля законодателя при моделировании поворота исполнения в связи с изменением судебной практики вряд ли была направлена на более широкое допущение поворота исполнения, при котором любой факт недобросовестности или нарушения закона позволил бы осуществить поворот исполнения, тогда как в рассматриваемых случаях требуется установления факта именно лжи или факта представления подложных документов. Момент осуществления поворота исполнения определен новым законом как вступление в законную силу нового решения по существу спора. В статье доказывается отсутствие оснований удержания должником денежных средств, полученных им по отмененному судебному акту, в ситуации, когда основание для передачи (перечисления) денежных средств исчезает. Такая возможность удержания должником денежных средств или имущества до принятия нового судебного постановления, санкционированная законом, может означать неосновательное обогащение на стороне должника. Сложно отрицать и законный интерес кредитора, состоящий в скорейшем возврате вещи, не дожидаясь принятия нового судебного постановления по делу. С данным вопросом связан и вопрос о санкциях за несвоевременный возврат денежных средств в порядке поворота исполнения. Следует установить, что начисление процентов по статье 395 ГК РФ должно производиться именно с момента вступления в законную силу постановления об отмене судебного акта, послужившего основанием для уплаты денежных сумм или передачи имущества. Риск случайной гибели вещи возлагается на лицо, которому она передана в порядке исполнения судебного акта, с момента отмены постановления, послужившего основанием для ее передачи.

В статье рассматриваются вопросы правоприменительной практики для выявления проблемных вопросов и поиска на них ответов для повышения эффективности расследования преступлений при виновности должностного лица в ходе ненадлежащего оказания пациентам медицинской помощи. Автор отмечает, что несмотря на повышенное внимание ученых к проблематике оказания медицинских услуг и квалификации преступлений, совершенных как медицинскими работниками, так и лицами, не имеющими медицинского образования, существует большое количество проблем, которые еще не нашли отражения ни в теории, ни на практике. Методологическая основа статьи проявляется через сбор, обработку, обобщение, анализ, интерпретацию исследовательского материала с применением различных методов: анализа, синтеза, сравнительно-правового, а также формально-юридического, являющегося основным методом познания и толкования содержания правовых предписаний.

В статье проводится сравнительно-правовое исследование положений уголовных кодексов России и Туркменистана о предмете преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). В исследовании рассмотрены доктринальные изыскания, касающееся предмета вышеуказанных преступлений, а также рассмотрена судебная практика, с целью приведения единообразия определения предмета преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). Также в исследовании определяется, что предмет вышеуказанных преступлений является составной частью объекта преступлений. В исследовании рассмотрены различные классификации предмета преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). Установлено, что предметом преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей, являются имущество (вещного содержания) и информация.

В основу статьи положен историко-правовой анализ нормативных положений об ответственности за мошенничество в уголовном праве России. Показано, что начиная с XVI века и вплоть до середины XIX века понятием мошенничества охватывались разновидности краж, грабежей и иных форм имущественных нарушений, соединенных с хитрым, быстрым и проворным завладением чужим имуществом в виде вещи. Мошенничество как самостоятельный тип негативного экономического поведения сложился на поздних этапах эволюции собственнических отношений в России. Он получил законодательно выверенное и юридически четкое описание в нормативно-правовых источниках середины XIX века. Мошенничество от «ловких» похищений чужих движимых вещей, каким его знало отечественное законодательство с XVI по ХIХ века, трансформировалось во второй половине XIX века в обманное завладение чужим имуществом в мире физическом. С ХХ века «мошенничество» приобрело новое качество, охватив своей конструкцией случаи незаконного приобретения чужого имущества «невещного» характера (безналичных денег, бездокументарных ценных бумаги пр.) в мире юридическом. Кроме того, начиная с советского законодательства злоупотребление доверием включено в понятие мошенничества в качестве альтернативного способа совершения этого правонарушения. Доказывается, что правовые образования, отражающие закономерности информационного (постиндустриального) мира, должны строиться с использованием оригинального категориального аппарата, вбирающего в себя всю специфику информационных отношений. Не изъятие, завладение или хищение, а получение доступа к информации или ее передача; не использование, эксплуатация или обращение, а просмотр, чтение, копирование; не распоряжение или отчуждение, а ввод или распространение; не повреждение или уничтожение, а модификация (изменение), стирание или удаление; не порча, а снижение скорости доступа или обработки данных; не угон, а перехват данных. Обосновывается, что конструкция мошенничества, будучи вполне пригодной для охраны «вещных» и даже «обязательственных» отношений, вряд ли способна эффективно противостоять натиску криминальных угроз в электронно- имущественной сфере. Это обстоятельство должно находить адекватное отражение в современном законодательстве, где надо учиться конструировать постиндустриальные норморегуляторы, потому что старые подходы и инструменты вряд ли сработают в информационно-телекоммуникационной сфере.