Статья посвящена исследованию половозрастных особенностей проявления различных типов агрессии в старшем подростковом возрасте. Представлен теоретико-методологический обзор литературы по заданной проблематике, в частности рассматривается динамика проявления различных типов агрессии у подростков, приводится обзор исследований, изучающих возрастную и гендерную специфику в проявлении агрессии, а также анализируются факторы, объясняющие различия в проявлении агрессии у мальчиков и девочек разных возрастных групп. Приведены результаты эмпирического исследования, проведенного на масштабной выборке подростков (N = 10 980) в возрасте от 15 до 18 лет. В процессе анализа показано, что физическая агрессия более явно выражена у респондентов мужского пола, а враждебность и гнев - женского. Результаты однофакторного дисперсионного анализа демонстрируют статистически значимое влияние эффекта пола на выраженность всех типов агрессии, при этом наибольший эффект наблюдается по показателю выраженности гнева, а наименьший - по показателю проявления враждебности. Также установлена возрастная неравномерность в проявлении различных типов агрессии в старшем подростковом возрасте. Было показано, что уровень физической агрессии в период 15-18 лет значимо снижается, а по показателям гнева и враждебности он остается стабильным после 15 лет. Влияние эффекта возраста на выраженность всех типов агрессии также оказалось статистически значимо, при этом наибольший эффект наблюдается по показателю склонности к физической агрессии, а наименьший - по показателю проявления гнева. Полученные результаты подтверждают необходимость учета возрастных и половых особенностей при создании программ профилактики, а также расширяют базу исследований, направленных на изучение половозрастных особенностей подростковой агрессии и могут помочь исследователям в разработке технологий просветительской и профилактической работы с подростковой агрессией.
Идентификаторы и классификаторы
Подростковая агрессия является распространенным явлением во время переходного периода от детства к зрелости. При этом подростковая агрессия может принимать разные формы, в том числе физическую и вербальную. Исследования, проведенные Л.М.Семенюк, показали интересные результаты относительно динамики проявления физической и вербальной агрессии у подростков разных возрастных групп. В частности, в возрасте 10–11 лет у подростков преобладает физическая агрессия, а в возрасте 14–15 лет происходит рост вербальной агрессии (Семенюк, 1996). Таким образом, динамика роста физической и вербальной агрессий на разных этапах подросткового возраста различается. Если к 14–15 годам проявления физической агрессии хотя и увеличиваются, но незначительно, то вербальная агрессия по мере дальнейшего взросления существенно возрастает (Björkqvist, 1994; Owens et al., 2005). Как отмечается в тех же исследованиях, дети постарше предпочитают вербальные и косвенные формы проявления агрессии. В целом на разных возрастных этапах между различными формами агрессии обнаруживаются четкие различия по частоте встречаемости (Реан, 2016) .
Список литературы
-
Егорова А. В. Роль компонентов образа реального и виртуального мира в формировании индивидуальных различий в подростковой агрессии // Известия Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена. 2022. № 205. С. 229-244. DOI: 10.33910/1992-6464-2022-205-229-244 EDN: NJORDK
-
Ениколопов С. Н., Цибульский Н. П. Психометрический анализ русскоязычной версии опросника диагностики агрессии А. Басса и М. Перри // Психологический журнал. 2007. Т. 28, № 1. С. 115-124. EDN: HYKJQX
-
Жуйкова И. В. Гендерные особенности агрессивного поведения подростков и их родителей // Ученые записки университета им. П. Ф. Лесгафта. 2014. № 12 (118). С. 257-261. EDN: TFDRLT
-
Иванова Е. А. Гендерные различия в проявлении агрессивности у детей подросткового возраста // Сибирский психологический журнал. 2005. № 21. С. 85-88. EDN: KPYUMN
-
Кобзева О. В. Динамика агрессивности и ее взаимодействия с личностными особенностями в подростковом и юношеском возрастах: автореф. дис. … канд. психол. наук. М.: ПИ РАО, 2006. EDN: NIPQBL
-
Ковалев П. А. Возрастно-половые особенности отражения в сознании структуры собственной агрессивности и агрессивного поведения: автореф. дис. … канд. психол. наук. СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 1996. EDN: NLIHTV
-
Лобаскова М. М., Адамович Т. В., Исматуллина В. И., Маракшина Ю. А., Малых С. Б. Психометрический анализ опросника агрессивности Басса - Перри // Теоретическая и экспериментальная психология. 2021. № 14 (4). С. 28-38. EDN: KLFUZE
-
Новикова М. А., Реан А. А., Коновалов И. А. Буллинг в российских школах: опыт диагностики распространенности, половозрастных особенностей и связи со школьным климатом // Вопросы образования. 2021. № 3. С. 62-90. DOI: 10.17323/1814-9545-2021-3-62-90 EDN: UAIWHS
-
Реан А. А. Психология личности. СПб.: Питер, 2016.
-
Реан А. А., Коновалов И. А. Оценка педагогами подростковой агрессивности: социально-перцептивные аспекты и готовность к вмешательству // Российский девиантологический журнал. 2021. № 1 (2). С. 276-295. DOI: 10.35750/2713-0622-2021-2-276-295 EDN: UBXVMR
-
Реан А. А., Коновалов И. А. Проявление агрессивности подростков в зависимости от пола и социально-экономического статуса семьи // Национальный психологический журнал. 2019. № 1 (33). С. 23-33. DOI: 10.11621/npj.2019.0103 EDN: MQOMDC
-
Семенюк Л. М. Психологические особенности агрессивного поведения подростков и условия его коррекции. М.: МПСИ; Флинта, 1996.
-
Сетко Н. П., Булычева Е. В., Сетко И. А. Особенности формирования агрессии у современных подростков различных возрастных групп // Оренбургский медицинский вестник. 2021. Т. 9, № 3 (35). С. 56-59. EDN: YFXVCO
-
Соколова С. Б. Распространенность факторов, влияющих на здоровье, у обучающихся, участвовавших в буллинге одноклассников // Современная модель медицинского обеспечения детей в образовательных организациях: Материалы VI Национального конгресса по школьной и университетской медицине с международным участием (9-10 октября 2018 г.). Екатеринбург: УГМУ, 2018. С. 186-189.
-
Фомиченко А. С. Представления учителей о причинах агрессивного поведения учащихся разных классов общеобразовательной школы // Социальная психология и общество. 2013. № 4 (2). С. 81-93. EDN: QCXPBR
-
Akers R. L., Jennings W. G. Social learning theory // A. R. Piquero (ed.). The Handbook of Criminological Theory. Hoboken: John Wiley & Sons, 2015. P. 230-240. DOI: 10.1002/9781118512449.ch12
-
Alink L. R., Mesman J., Van Zeijl J., Stolk M. N., Juffer F., Koot H. M., Bakersman-Kranenburg M. J., Van IJzendoorn M. H. The early childhood aggression curve: Development of physical aggression in 10- to 50-months-old children // Child Development. 2006. Vol. 77 (4). P. 954-966. DOI: 10.1111/j.1467-8624.2006.00912.x
-
Archer J. Does sexual selection explain human sex differences in aggression? // Behavioral and Brain Sciences. 2009. Vol. 32 (3-4). P. 249-266. DOI: 10.1017/S0140525X09990951 EDN: MNWTJW
-
Archer J., Coyne J. C. An integrated review of indirect, relational, and social aggression // Personality and Social Psychology Review. 2005. Vol. 9 (3). P. 212-230. DOI: 10.1207/s15327957pspr0903_2 EDN: JPBPUJ
-
Bandura A. Aggression: A social learning analysis. New Jersey, 1973.
-
Björkqvist K. Gender differences in aggression // Current Opinion in Psychology. 2018. Vol. 19. P. 39-42. DOI: 10.1016/j.copsyc.2017.03.030
-
Björkqvist K. Sex differences in physical, verbal and indirect aggression: A review of recent research // Sex Roles. 1994. Vol. 30 (3). P. 177-188. DOI: 10.1007/BF01420988
-
Broidy L. M., Nagin D. S., Tremblay R. E., Bates J. E., Brame B., Dodge K. A., Fergusson D., Horwood J. L., Loeber R., Laird R., Lynam D. R., Moffitt T. E., Pettit G. S., Vitaro F. Developmental trajectories of child-hood disruptive behaviors and adolescent delinquency: A six-site, cross-national study // Developmental Psychology. 2003. Vol. 39 (2). P. 222-245. DOI: 10.1037/0012-1649.39.2.222 EDN: GTXKYR
-
Butovskaya M., Burkova V., Karelin D., Filatova V. The association between 2D:4D ratio and aggression in children and adolescents: Cross-cultural and gender differences // Early Human Development. 2019. Vol. 137. P. 104823. DOI: 10.1016/j.earlhumdev.2019.07.006 EDN: IPRHNN
-
Campbell A. Staying alive: Evolution, culture, and women's intrasexual aggression // Behavioral and Brain Sciences. 1999. Vol. 22 (2). P. 203-214. DOI: 10.1017/S0140525X99001818 EDN: EBZSRH
-
Card N. A., Stucky B. D., Sawalani G. M., Little T. D. Direct and indirect aggression during childhood and adolescence: A meta-analytic review of gender differences, intercorrelations, and relations to mal-adjustment // Child Development. 2008. Vol. 79 (5). P. 1185-1229. DOI: 10.1111/j.1467-8624.2008.01184.x EDN: MMMPTJ
-
Côté S. M. Sex differences in physical and indirect aggression: A developmental perspective // European Journal on Criminal Policy and Research. 2007. Vol. 13 (3). P. 183-200. DOI: 10.1007/s10610-007-9046-3 EDN: ZWJCLJ
-
Cui G., Lan X. The associations of parental harsh discipline, adolescents' gender, and grit profiles with aggressive behavior among Chinese early adolescents // Frontiers in Psychology. 2020. Vol. 11. P. 1-14. DOI: 10.3389/fpsyg.2020.00323
-
Fagan A. A., Lindsey A. M. Gender differences in the effectiveness of delinquency prevention programs: What can be learned from experimental research? // Criminal Justice and Behavior. 2014. Vol. 41 (9). P. 1057-1078. DOI: 10.1177/0093854814539801
-
Hansen B., Sabia J. J., Schaller J. In-person schooling and youth suicide: Evidence from school calendars and pandemic school closures // National Bureau of Economic Research. 2022. No. 30795. DOI: 10.3386/w30795
-
Hess N. H., Hagen E. H. Sex differences in indirect aggression: Psychological evidence from young adults // Evolution and Human Behavior. 2006. Vol. 27 (3). P. 231-245. DOI: 10.1016/j.evolhumbehav.2005.11.001
-
Lagerspetz K. M., Björkqvist K. Indirect aggression in boys and girls // L. R. Huesmann (ed.). Aggressive Behavior: Current perspectives. Boston: Springer US, 1994. P. 131-150. DOI: 10.1007/978-1-4757-9116-7_6
-
Lagerspetz K. M., Bjorkqvist K., Peltonen T. Is indirect aggression typical of females? Gender differences in aggressiveness in 11- to 12-years-old children // Aggressive Behavior. 1988. Vol. 14 (6). P. 403-414. :6<403::AID-AB2480140602>3.0.CO;2-D. DOI: 10.1002/1098-2337(1988)14
-
Nivette A., Sutherland A., Eisner M., Murray J. Sex differences in adolescent physical aggression: Evidence from sixty-three low-and middle-income countries // Aggressive Behavior. 2019. Vol. 45 (1). P. 82-92. DOI: 10.1002/ab.21799
-
Owens L., Daly A., Slee P. Sex and age differences in victimisation and conflict resolution among adolescents in a south Australian school // Aggressive Behavior. 2005. Vol. 31 (1). P. 1-12. DOI: 10.1002/ab.20045
-
Semenza D. C. Gender differences in the victim - offender relationship for on- and offline youth violence // Journal of Interpersonal Violence. 2021. Vol. 36 (19-20). P. 9255-9276. DOI: 10.1177/0886260519864358
-
Vaillancourt T., Brendgen M., Boivin M., Tremblay R. E. A longitudinal confirmatory factor analysis of indirect and physical aggression: Evidence of two factors over time? // Child Development. 2003. Vol. 74 (6). P. 1628-1638. DOI: 10.1046/j.1467-8624.2003.00628.x EDN: EUDUFZ
-
Vogl L., Teesson M., Andrews G., Bird K., Steadman B., Dillon P. A computerized harm minimization prevention program for alcohol misuse and related harms: Randomized controlled trial // Addiction. 2009. Vol. 104 (4). P. 564-575. DOI: 10.1111/j.1360-0443.2009.02510.x
-
Xing X., Zhang L., Wei Y., Wang Z. Parental harsh discipline and preschooler's inhibitory control in China: Bidirectional relations and gender differences // Journal of Interpersonal Violence. 2021. Vol. 36 (17-18). P. NP9109-NP9129. DOI: 10.1177/0886260519854558
-
Akers, R. L., Jennings, W. G. (2015). Social learning theory. In: A. R. Piquero (ed.). The Handbook of Criminological Theory (pp. 230-240). Hoboken, John Wiley & Sons. DOI: 10.1002/9781118512449.ch12
-
Alink, L. R., Mesman, J., Van Zeijl, J., Stolk, M. N., Juffer, F., Koot, H. M., Bakersman-Kranenburg, M. J., Van IJzendoorn, M. H. (2006). The early childhood aggression curve: Development of physical aggression in 10-to 50-month-old children. Child Development, 77 (4), 954-966. DOI: 10.1111/j.1467-8624.2006.00912.x
-
Archer, J. (2009). Does sexual selection explain human sex differences in aggression? Behavioral and Brain Sciences, 32 (3-4), 249-266. DOI: 10.1017/S0140525X09990951 EDN: MNWTJW
-
Archer, J., Coyne, J. C. (2005). An integrated review of indirect, relational, and social aggression. Personality and Social Psychology Review, 9 (3), 212-230. DOI: 10.1207/s15327957pspr0903_2 EDN: JPBPUJ
-
Bandura, A. (1973). Aggression: A Social Learning Analysis. New Jersey.
-
Björkqvist, K. (1994). Sex differences in physical, verbal and indirect aggression: A review of recent research. Sex Roles, 30 (3), 177-188. DOI: 10.1007/BF01420988
-
Björkqvist, K. (2018). Gender differences in aggression. Current Opinion in Psychology, 19, 39-42. DOI: 10.1016/j.copsyc.2017.03.030
-
Broidy, L. M., Nagin, D. S., Tremblay, R. E., Bates, J. E., Brame, B., Dodge, K. A., Fergusson, D., Horwood, J. L., Loeber, R., Laird, R., Lynam, D. R., Moffitt, T. E., Pettit, G. S., Vitaro, F. (2003). Developmental trajectories of childhood disruptive behaviors and adolescent delinquency: A six-site, cross-national study. Developmental Psychology, 39 (2), 222-245. DOI: 10.1037/0012-1649.39.2.222 EDN: GTXKYR
-
Butovskaya, M., Burkova, V., Karelin, D., Filatova, V. (2019). The association between 2D:4D ratio and aggression in children and adolescents: Cross-cultural and gender differences. Early Human Development, 137, 104823. DOI: 10.1016/j.earlhumdev.2019.07.006
-
Campbell, A. (1999). Staying alive: Evolution, culture, and women's intrasexual aggression. Behavioral and Brain Sciences, 22 (2), 203-214. DOI: 10.1017/S0140525X99001818 EDN: EBZSRH
-
Card, N. A., Stucky, B. D., Sawalani, G. M., Little, T. D. (2008). Direct and indirect aggression during childhood and adolescence: A meta-analytic review of gender differences, intercorrelations, and relations to mal-adjustment. Child Development, 79 (5), 1185-1229. DOI: 10.1111/j.1467-8624.2008.01184.x EDN: MMMPTJ
-
Côté, S. M. (2007). Sex differences in physical and indirect aggression: A developmental perspective. European Journal on Criminal Policy and Research, 13, 183-200. DOI: 10.1007/s10610-007-9046-3 EDN: ZWJCLJ
-
Cui, G., Lan, X. (2020). The associations of parental harsh discipline, adolescents' gender, and grit profiles with aggressive behavior among Chinese early adolescents. Frontiers in Psychology, 11, 1-14. DOI: 10.3389/fpsyg.2020.00323
-
Egorova, A. V. (2022). The images of real and virtual worlds and individual differences in adolescent aggression. Izvestiia Rossiiskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. A. I. Gertsena, 205, 229-244. (In Russian). DOI: 10.33910/1992-6464-2022-205-229-244 EDN: NJORDK
-
Enikolopov, S. N., Tsibul'skii, N. P. (2007). Psychometric analysis of the Russian-language version of the questionnaire on the diagnosis of aggression by A. Bass and M. Perry. Psikhologicheskii zhurnal, 28 (1), 115-124. (In Russian). EDN: HYKJQX
-
Fagan, A. A., Lindsey, A. M. (2014). Gender differences in the effectiveness of delinquency prevention programs: What can be learned from experimental research? Criminal Justice and Behavior, 41 (9), 1057-1078. DOI: 10.1177/0093854814539801
-
Fomichenko, A. S. (2013). Teachers' perceptions of aggressive behavior causes in students of different ages. Sotsial'naia psikhologiia i obshchestvo, 4 (2), 81-93. (In Russian). EDN: QCXPBR
-
Hansen, B., Sabia, J. J., Schaller, J. (2022). In-person schooling and youth suicide: Evidence from school calendars and pandemic school closures. National Bureau of Economic Research, no. 30795. DOI: 10.3386/w30795
-
Hess, N. H., Hagen, E. H. (2006). Sex differences in indirect aggression: Psychological evidence from young adults. Evolution and Human Behavior, 27 (3), 231-245. DOI: 10.1016/j.evolhumbe-hav.2005.11.001
-
Ivanova, E. A. (2005). Gender differences in the aggressive behavior of juvenile. Sibirskii psikhologicheskii zhurnal, 21, 85-88. (In Russian). EDN: KPYUMN
-
Kobzeva, O. V. (2006). The dynamics of aggression and its interaction with personal characteristics in adolescence and young ages. PhD dissertation (Psychology). Moscow. (In Russian). EDN: NOLDQH
-
Kovalev, P. A. (1996). Gender- and age-related features of comprehension of the structure of one's own aggressiveness and aggressive behavior by consciousness. PhD dissertation (Psychology). St. Petersburg. (In Russian). EDN: NLIHTV
-
Lagerspetz, K. M., Björkqvist, K. (1994). Indirect aggression in boys and girls. In: L. R. Huesmann (ed.) Aggressive Behavior: Current perspectives (pp. 131-150). Boston, Springer US. DOI: 10.1007/978-1-4757-9116-7_6
-
Lagerspetz, K. M., Bjorkqvist, K., Peltonen, T. (1988). Is indirect aggression typical of females? Gender differences in aggressiveness in 11-to 12-year-old children. Aggressive Behavior, 14 (6), 403-414. :6<403::AID-AB2480140602>3.0.CO;2-D. DOI: 10.1002/1098-2337(1988)14
-
Lobaskova, M. M., Adamovich, T. V., Ismatullina, V. I., Marakshina, Iu. A., Malykh, S. B. (2021). Psychometric analysis of the Bass - Perry aggression questionnaire. Teoreticheskaia i eksperimental'naia psikhologiia, 14 (4), 28-38. (In Russian). EDN: KLFUZE
-
Nivette, A., Sutherland, A., Eisner, M., Murray, J. (2019). Sex differences in adolescent physical aggression: Evidence from sixty-three low-and middle-income countries. Aggressive Behavior, 45 (1), 82-92. DOI: 10.1002/ab.21799
-
Novikova, M. A., Rean, A. A., Konovalov, I. A. (2021). Measuring bullying in Russian schools: Prevalence, age and gender correlates, and associations with school climate. Voprosy obrazovaniia, 3, 62-90. (In Russian). DOI: 10.17323/1814-9545-2021-3-62-90 EDN: UAIWHS
-
Owens, L., Daly, A., Slee, P. (2005). Sex and age differences in victimisation and conflict resolution among adolescents in a south Australian school. Aggressive Behavior, 31 (1), 1-12. DOI: 10.1002/ab.20045
-
Rean, A. A. (2016). Psychology of personality. St. Petersburg, Piter Publ. (In Russian).
-
Rean, A. A., Konovalov, I. A. (2019). Manifestation of the aggression in adolescents depending on gender and socioeconomic status of the family. Natsional'nyi psikhologicheskii zhurnal, 1 (33), 23-33. (In Russian). DOI: 10.11621/npj.2019.0103 EDN: MQOMDC
-
Rean, A. A., Konovalov, I. A. (2021). Pedagogical appreciation of juvenile aggressiveness: Socio-perceptive aspects and readiness of interference. Rossiiskii deviantologicheskii zhurnal, 1 (2), 276-295. (In Russian). DOI: 10.35750/2713-0622-2021-2-276-295
-
Semeniuk, L. M. (1996). Psychological features of adolescent aggressive behavior and correction conditions. Moscow, MPSI Press, Flinta Publ. (In Russian).
-
Semenza, D. C. (2021). Gender differences in the victim - offender relationship for on- and offline youth violence. Journal of Interpersonal Violence, 36 (19-20), 9255-9276. DOI: 10.1177/0886260519864358
-
Setko, N. P., Bulycheva, E. V., Setko, I. A. (2021). Features of the formation of aggression in modern students of different age groups. Orenburgskii meditsinskii vestnik, 9 (3 (35)), 56-59. (In Russian).
-
Sokolova, S. B. (2018). Prevalence of factors influencing health among students who participated in the bullying of classmates. Modern model of medical care for children in educational institutions: Materials of the VI National Congress on School and University Medicine with International Participation. October 9-10 (pp. 186-189). Ekaterinburg, UGMU Press. (In Russian).
-
Vaillancourt, T., Brendgen, M., Boivin, M., Tremblay, R. E. (2003). A longitudinal confirmatory factor analysis of indirect and physical aggression: Evidence of two factors over time? Child development, 74 (6), 1628-1638. DOI: 10.1046/j.1467-8624.2003.00628.x EDN: EUDUFZ
-
Vogl, L., Teesson, M., Andrews, G., Bird, K., Steadman, B., Dillon, P. (2009). A computerized harm minimization prevention program for alcohol misuse and related harms: Randomized controlled trial. Addiction, 104 (4), 564-575. DOI: 10.1111/j.1360-0443.2009.02510.x
-
Xing, X., Zhang, L., Wei, Y., Wang, Z. (2021). Parental harsh discipline and preschooler's inhibitory control in China: Bidirectional relations and gender differences. Journal of Interpersonal Violence, 36 (17-18), NP9109-NP9129. DOI: 10.1177/0886260519854558
-
Zhuikova, I. V. (2014). Gender features of aggressive behavior of the teenagers and their parents. Uchenye zapiski universiteta im. P. F. Lesgafta, 12 (118), 257-261. (In Russian). EDN: TFDRLT
Выпуск
Другие статьи выпуска
Статья посвящена памяти профессора кафедры медицинской психологии и психофизиологии Санкт-Петербургского государственного университета, ведущего специалиста в области детской клинической психологии Ирины Ивановны Мамайчук. Предпринимается попытка анализа и обобщения ее огромного научного и практического вклада в детскую клиническую психологию. Выделяются и описываются этапы ее профессионального пути: (1) изучение механизмов нарушенного развития у детей с детским церебральным параличом; (2) изучение психологии детей с различными нарушениями опорно-двигательного аппарата; (3) эмпирическое обоснование стратегий и технологий психологической помощи детям с различными вариантами нарушенного развития; (4) разработка методологических и прикладных проблем детской клинической психологии. Раскрываются результаты и выводы ключевых исследований Ирины Ивановны, внесших большой вклад в понимание причин и механизмов нарушений психического развития у детей и подростков и воплощающих принципы онтогенетического и системно-структурного подходов, разработанных в ленинградской - петербургской психологической школе, в частности изучение роли моторики в перцептогенезе при различных вариантах дизонтогенеза, специфики нарушений межфункциональных связей у детей с двигательными и психическими нарушениями, подвидов задержки психического развития церебрально-органического генеза, психологических особенностей детей и подростков с соматической патологией. На основе анализа работ выделяется перечень основных проблем и перспектив современной детской клинической психологии. Описывается подход к психологической помощи и психологической коррекции нарушений у детей и подростков с учетом роли семьи и ближайшего окружения. Подчеркивается, что эмпирические работы Ирины Ивановны стали золотым стандартом в исследованиях проблем детей с психическим дизонтогенезом, а ее теоретические обобщения и методологические разработки чрезвычайно важны для дальнейшего развития детской клинической психологии и понимания проблемы психического развития в целом.
Работа посвящена разработке и психометрической проверке инструмента, направленного на оценку используемых стратегий формирования благополучного старения. В контексте увеличения продолжительности жизни и количества пожилых людей в общей популяции особенно остро встает вопрос сохранения и улучшения качества жизни пожилых людей. В науке накоплен большой объем данных о механизмах и факторах, влияющих на старение. При этом такие факторы могут быть смоделированы самим человеком. Однако отсутствуют инструменты, которые позволили бы оценивать эти механизмы и частоту их использования в жизни человека, как актуальной, так и ретроспективной. Участниками исследования стали 170 взрослых в возрасте 40-75 лет. На основе теоретического анализа были сформулированы 22 стратегии, каждая из которых оценивалась по 5-балльной шкале. Для проверки конвергентной валидности использовались опросник «Профилактика здорового образа жизни», Шкала психологического благополучия К. Рифф, опросник «Восприятие старения», а также вопросы демографической анкеты. В результате эксплораторного факторного анализа были выделены четыре шкалы: «Стратегии сохранения здоровья», «Метакогнитивные стратегии», «Стратегии саморазвития» и «Генеративные стратегии». Анализ надежности шкал и конфирматорный анализ подтвердили пригодность полученного инструмента, а также его соответствие эмпирическим данным. Анализ конвергентной валидности показал, что выделенные шкалы связаны с показателями здорового образа жизни, психологического благополучия, положительными представлениями о старении и желанием что-то менять в своей жизни ради благополучной старости. Полученные результаты могут быть использованы как для научного изучения механизмов футуризации старения, так и для практической работы по оценке ресурсов для формирования старения и выстраивания индивидуальных траекторий старения.
В статье представлены результаты аналитического обзора современных публикаций и эмпирического исследования удовлетворенности жизнью женщин и мужчин пожилого и старческого возраста. Отмечены проблемы изучения удовлетворенности жизнью и психологического благополучия у респондентов старшего возраста, связанные с формированием равновесных по полу выборок и с выбором адекватного инструментария, продемонстрированы результаты исследований изучаемых характеристик у женщин и мужчин, а также у представителей разных возрастных групп. Показаны различия факторов психологического благополучия в отличающихся выборках. Для респондентов старческого возраста отмечена большая значимость здоровья, достатка и мира в семье, позитивного отношения к себе и окружающим, а также духовности по сравнению с более молодыми респондентами, ориентированными в большей степени на саморазвитие и активность. Отличительной особенностью данной работы является сопоставление результатов двух групп, выровненных по возрасту, уровню образования, профессиональному и семейному статусу, включавших 36 женщин и 36 мужчин в возрасте от 64 до 89 лет. При сравнении результатов этих групп различия обнаружены только по эмоциональной поддержке и самооценке характера. Удовлетворенность жизнью в пожилом и старческом возрасте у мужчин и женщин не различается, однако связана с разными переменными. Для женщин на первом месте находятся показатели, отражающие успешность социального взаимодействия, - эмоциональная и инструментальная поддержка и самооценка характера. Самооценка внешности в этом возрасте не является ресурсом удовлетворенности жизнью в группе женщин. Удовлетворенность жизнью мужчин старшего возраста связана с их самооценкой и не различается в зависимости от социальной поддержки или социотропности/самодостаточности, а также от включенности в семейные взаимодействия. Ставится вопрос об эффективности использования Дифференциального опросника одиночества в данной возрастной группе. в данной возраст-ной группе
Статья посвящена изучению уровневых показателей и взаимосвязи родительского выгорания, воспринимаемого стресса, посттравматического роста и социальной поддержки у матерей детей с ограниченными возможностями здоровья. В исследовании приняли участие 73 женщины в возрасте от 27 до 44 лет (средний возраст 36,15 лет), воспитывающие детей с тяжелыми хроническими заболеваниями в возрасте от 3 до 10 лет (средний возраст 7 лет, средняя продолжительность заболевания - 4 года, хроническое заболевание у ребенка должно было быть обнаружено не менее чем 1,5 года назад). Методики: опросник «Шкала воспринимаемого стресса - 10» в адаптации В. А. Абабкова; опросник социальной поддержки «F-SOZU-22» в разработке Г. Соммера и Т. Фюдриха (1993) и в адаптации А. Б. Холмогоровой, Н. Г. Гаранян, Г. А. Петровой; Опросник родительского выгорания И. Н. Ефимовой; Опросник посттравматического роста Р. Тедески и Л. Калхуна, адаптированный М. Ш. Магомед-Эминовым.
Результаты: исследование выявило высокий уровень воспринимаемого стресса, средний уровень родительского выгорания и посттравматического роста и ниже среднего - уровень социальной поддержки у матерей детей с ограниченными возможностями здоровья. Выявлены тесные связи социальной поддержки и посттравматического роста, социальной поддержки и стресса, а также родительского выгорания, тогда как между показателями родительского выгорания, стресса и посттравматического роста выявлены связи только с одним показателем посттравматического роста - силой личности. Предиктором родительского выгорания и стресса выступили эмоциональная поддержка, удовлетворенность поддержкой и субъективная удовлетворенность браком, а предиктором посттравматического роста - социальная интеграция.
Выводы: для совладания со стрессом, связанным с хроническим заболеванием ребенка, а также посттравматического роста у матерей важнейшим фактором является социальная поддержка.
В психологии не ослабевает внимание к супружеским парам. В основном чувства любви изучаются как предиктор, а психологическое благополучие - как эффект удовлетворенности отношениями. Поскольку чувство любви изменчиво, цель данного исследования - изучить половозрастные особенности и предикторы любви к партнеру; хотя гипотетически удовлетворенность отношениями - наиболее сильный предиктор чувств любви, психологическое благополучие и субъективное одиночество партнеров тоже имеет значение. Выборку составили 387 супружеских пар со стажем брака от полугода до 50 лет.
Методы: Шкала любви и симпатии З. Рубина; Шкала психологического благополучия К. Рифф, Шкала субъективного одиночества Д. Рассела; Самооценка удовлетворенности отношениями c шестью вопросами на когнитивную (удовлетворенность, желание сохранить отношения, расстаться) и эмоциональную (негативные эмоции, напряжение, страх одинокости) составляющие. Проведены дисперсионный, корреляционный, факторный и регрессионный анализ.
Результаты: респонденты в целом имеют высокий уровень чувств любви, удовлетворенности отношениями и психологического благополучия, причем сходный у обоих супругов. Однако у мужчин чувства любви сильнее, чем у женщин, и стабильны на протяжении брака. Наиболее выраженные чувства любви и низкая удовлетворенность отношениями в период 3-7 лет брака. Удовлетворенность отношениями и психологическое благополучие партнера выступили предикторами чувств любви к партнеру у обоих супругов; специфичный предиктор для мужчин - низкий уровень субъективного одиночества, а для женщин - чувства любви супруга к ней, его субъективное одиночество и собственный страх одинокости (остаться одной без партнера). Супруги, высказывающие желание развестись, отличаются слабыми чувствами любви к партнеру, мужчины не удовлетворены отношениями, и у обоих супругов снижен уровень психологического благополучия: женщины недостаточно компетентны, мужчины затрудняются в постановке жизненных целей, и у обоих супругов низкий уровень самопринятия.
Статья посвящена изучению взаимодействия параметров одиночества и личностных особенностей взрослых. В качестве основных параметров одиночества выступают: общее переживание одиночества, зависимость от общения, а также принятие одиночества, позитивное отношение к нему. В числе личностных характеристик нами были рассмотрены личностные факторы, входящие в модель Большой пятерки, и социотропность, представляющая собой когнитивную стратегию, отражающую направленность человека на создание позитивных отношений с окружающими и в целом направленность на социум. Целью исследования стало выявление наличия и характера связи между одиночеством, личностными факторами Большой пятерки и социотропностью. Нами были сформулированы следующие гипотезы: нейротизм и социотропность будут положительно связаны с переживанием одиночества, его неприятием; независимость, открытость опыту и добросовестность, напротив, будут связаны с позитивным отношением к одиночеству, его ресурсностью. В исследовании принял участие 131 человек 18-55 лет (M = 31; SD = 9,85), 26 мужчин и 105 женщин.
Методы: Дифференциальный опросник переживания одиночества (Е. Н. Осин, Д. А. Леонтьев), методика «Социотропность - самодостаточность» (О. Ю. Стрижицкая и соавт.), Шкала социального и эмоционального одиночества для взрослых (SELSA-S) (О. Ю. Стрижицкая и соавт.), Пятифакторный опросник личностных черт NEO FFI П. Т. Косты (P. T. Costa) и Р. P. МакКрэ (R. R. McCrae) в адаптации В. Е. Орла, А. А. Рукавишникова и др. Математическая обработка выполнена на базе программного обеспечения IBM SPSS 23.0. Полученные нами результаты позволили выявить наличие взаимосвязей между параметрами одиночества и личностными характеристиками респондентов (личностными факторами Большой пятерки и социотропностью). Было показано, что социальная неуверенность и нейротизм способны усиливать негативное переживание одиночества, ощущение нехватки эмоциональной близости, контактов с людьми и осознание человеком себя как одинокого и изолированного. В свою очередь привязанность и зависимость от мнения окружающих могут усиливать неприятие одиночества и склонность искать общения любой ценой. В то время как самодостаточность, открытость опыту, добросовестность и экстраверсия могут способствовать снижению переживания эмоционального и социального одиночества и усилению позитивного отношения к одиночеству.
Статья посвящена проблеме изучения возрастной идентификации взрослого человека. Цель исследования - изучение возрастной идентификации в периоды ранней и средней взрослости в соотношении с субъективным возрастом и маркерами психологического и субъективного благополучия. Гипотеза: в основе возрастной идентификации лежит сравнение себя с ровесниками и отношение к возрастным периодам, близким к возрасту респондента; она характеризуется качественными, типологическими различиями и имеет связь с субъективным возрастом. Приведены результаты двух исследований, проведенных на разных возрастных группах: группа ранней взрослости (N = 70, 19-26 лет; средний возраст 23,6 лет) и группа средней взрослости (N= 60, 27-46 лет; средний возраст 34 года). В качестве основного метода исследования возрастной идентификации использовалась методика семантического дифференциала со шкалами: сила, активность, оценка, сложность, упорядоченность. В группе ранней взрослости для оценки предлагались категории «Я», «Ровесник», «Детство», «Взрослость», в группе средней взрослости - «Я», «Ровесник», «Молодость», «Старость». Измерялись также субъективный и идеальный возраст (анкета), показатели психологического благополучия (краткий вариант шкалы К. Рифф в адаптации Е. Г. Трошихиной) и удовлетворенности жизнью (опросник Э. Динера в адаптации Д. А. Леонтьева, Е. Н. Осина). Результаты: с помощью факторного анализа в каждой из возрастных групп были выделены паттерны возрастной идентификации, различающиеся степенью осознанности и значимости характеристик возраста в структуре самоидентификации, степенью согласованности. В ранней взрослости связь между паттернами возрастной идентификации, хронологическим и субъективным возрастом не прослеживается, в большей степени на субъективную взрослость влияет профессиональный статус (наличие работы). В средней взрослости выявлены значимые взаимосвязи, отражающие рост противоречивости возрастной идентификации с возрастом и влияние возрастной идентификации на разницу между хронологическим и субъективным возрастом. Результаты подтверждают возможность изучения содержательных аспектов возрастной идентификации с помощью семантического дифференциала.
В связи со стремительным темпом современной жизни и ее высокой стрессогенностью повысился научный интерес к вопросам изучения стресса и факторов, позволяющих его конструктивно преодолевать. Цель cтатьи: изучение роли личностных и социальных характеристик в воспринимаемом стрессе у юношей и девушек в старшем подростковом возрасте. Гипотезы: у старших подростков проявляется гендерная специфика параметров воспринимаемого стресса: перенапряжение как эмоциональный компонент и противодействие стрессу как компонент инструментальный. У девушек воспринимаемый стресс более тесно связан с их личностными характеристиками, а у юношей - с социальными. При этом как для юношей, так и для девушек характерно, что личностные характеристики играют более значимую роль в управлении напряжением, вызванным стрессом, а социальные помогают в противодействии стрессу. Выборка из 90 старших подростков 15-17 лет разделена на две группы: 45 юношей и 45 девушек.
Методы: шкала воспринимаемого стресса (ШВС-10), шкала личностной тревожности А. М. Прихожан, опросник жизнестойкости С. Мадди, шкалы психологического благополучия К. Рифф, опросник воспринимаемой социальной поддержки Г. Зоммера и Т. Фюдрика. Проведен корреляционный и регрессионный анализ. Исследование показало гендерные особенности, различия и общие факторы воспринимаемого стресса, характерные для старших подростков. Так, у девушек наблюдается более напряженное переживание стресса по сравнению с их сверстниками. Общность воспринимаемого стресса у юношей и девушек проявляется в большем вкладе индивидуально-личностных характеристик в его параметры в целом и особенно в такой его компонент, как перенапряжение. Также показано, что как для юношей, так и для девушек в противодействии стрессу существенную роль, наряду с личностными характеристиками, играет фактор социальной поддержки.
Исследование посвящено проблеме подверженности детей старшего дошкольного возраста разнообразным страхам в связи с социокультурным контекстом, который понимается как фактор макросреды. Начало 2020-х гг. связано с масштабными событиями, оказывающими значительное влияние на жизнь и благополучие населения. Это пандемия COVID-19 (2020-2021) и обострение социально-политической ситуации в мире (2022-2023). В исследовании приняли участие 127 детей в возрасте 5-6 лет, посещающие дошкольные образовательные организации, которым была предложена методика «Страхи в домиках» А. И. Захарова и М. А. Панфиловой. Также использовались данные анкетирования родителей и анализ документации дошкольных образовательных организаций. В результате было установлено, что профили страхов детей, обследованных в 2019, 2021 и 2023 гг., оказываются достаточно схожими, большинство выявленных страхов современных дошкольников соответствуют возрастным нормам для детей 5-7-летнего возраста по А. И. Захарову, что позволяет говорить об универсальности описанных им возрастных закономерностей и причин появления страхов у детей. Специфика культурно-исторического контекста современного детства проявила себя в том, что перечень пугающих персонажей существенно изменился: герои виртуальных игр жанра «хоррор» вытесняют героев традиционных детских сказок. Сравнительный анализ результатов, полученных в 2019, 2021 и 2023 гг., подтвердил большую подверженность страхам дошкольников в период пандемии COVID-19 и отсутствие увеличения числа страхов у детей на фоне обострения геополитической ситуации в мире. Было обнаружено, что в период пандемии у детей возросло не только число специфических медицинских страхов, но и увеличилось количество страхов, не имеющих прямого отношения к болезням и смерти, что демонстрирует замещающий характер страхов у детей и имеет большое значение для практической психологии.
Эпилепсия у матери является фактором риска для нейрокогнитивного развития ребенка, поскольку относится к группе хронических заболеваний, при которых постоянный прием медикаментов жизненно необходим, в том числе и во время беременности. Это несет в себе различные риски для ребенка, которые включают внутриутробные ограничения роста, врожденные пороки развития, негативное влияние на когнитивные функции и повышенный риск задержки психического развития. Именно поэтому основная масса исследований сконцентрирована на изучении влияния отдельных противоэпилептических препаратов на физическое развитие ребенка, однако комплексной оценки влияния пренатальных, перинатальных и половозрастных факторов развития самого ребенка в них не осуществлялось. В данной статье представлены результаты исследования половозрастных факторов психического развития и адаптации детей, рожденных матерями с эпилепсией. В исследовании приняли участие 176 человек: 88 детей в возрасте 3-9 лет и их матери, страдающие эпилепсией. В результате было обнаружено, что мужской плод оказался более уязвим к пренатальным воздействиям, вследствие чего у мальчиков были обнаружены более выраженные нарушения психического развития (моторная неловкость, гиперактивность, дефицит внимания, нарушения устной речи) и адаптации (нарушения социализации, эмоционально-волевые нарушения, агрессивность и оппозиционные реакции, проблемы поведения). С возрастом часть нарушений психического развития (задержка в развитии речи, праксиса и логического мышления) компенсировалась и на первый план уже вышли вторичные нарушения - проблемы адаптации (нарушения социализации), соматические и интернализационные проблемы (замкнутость и тревожность). Нарушения психического развития у детей обусловлены не только токсичным воздействием на плод принимаемых матерью препаратов, но и зависели от формы и тяжести протекания эпилепсии у матери до и во время беременности, ее сопутствующих заболеваний, а также типа вскармливания ребенка в первый год жизни.
В статье рассматриваются основные этапы научного исследования проблем психологии развития и дифференциальной психологии в петербургской психологической школе. Б. Г. Ананьев исходил из необходимости изучения человека в единстве его свойств как индивида, личности, субъекта деятельности, индивидуальности в процессе его индивидуального развития. Идеи целостности человека и непрерывности развития заложены им в основу научного изучения индивидуальности. Для целей такого изучения необходимо объединение усилий психологии развития и дифференциальной психологии и применение методов комплексного исследования. Первоначально данное направление сформировалось в рамках кафедры общей психологии, эмпирические исследования проводились сотрудниками лаборатории дифференциальной психологии и антропологии НИИКСИ начиная с 1963 г. Кафедра психологии развития и дифференциальной психологии была открыта в 1998 г. Исследования кафедры охватывают все периоды развития человека, начиная от перинатального и заканчивая периодом поздней взрослости и старения. Бывшими и сегодняшними сотрудниками кафедры проведены масштабные исследования интеллектуального потенциала подростков, проживающих в разных экологических условиях. Исследовались условия, факторы и механизмы самоосуществления личности в подростковый, юношеский и взрослый периоды. Проведено комплексное изучение стрессоров повседневной жизни и механизмов совладания с ними на разных этапах взрослости. С позиций интегративного подхода были изучены параметры психоэмоционального благополучия подростков и взрослых. Проведены исследования влияния стресса, связанного с пандемией, на беременных женщин и развитие детей и множества других проблем. История кафедры представлена четырьмя поколениями исследователей, начиная от непосредственных учеников Б. Г. Ананьева - М. Д. Александровой, Е. Ф. Рыбалко, Н. А. Розе-Грищенко - и заканчивая учениками их учеников.
Издательство
- Издательство
- СПбГУ
- Регион
- Россия, Санкт-Петербург
- Почтовый адрес
- Россия, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7–9
- Юр. адрес
- Россия, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д. 7–9
- ФИО
- Кропачев Николай Михайлович (РЕКТОР)
- E-mail адрес
- spbu@spbu.ru
- Контактный телефон
- +7 (812) 3282000
- Сайт
- https://spbu.ru/