CAURUS

Автор выявил и проанализировал упоминания о Ледовом побоище в латвийской периодике, начиная с последней четверти XIX и до начала XXI века: то есть, последовательно, в периодике Лифляндской губернии Российской империи, Латвийской Республике, Латвийской ССР, современной Латвии, а также латвийской послевоенной эмиграции. Некоторые статьи посвящены специально этому историческому событию, но в большинстве статей рассказы о битве на Чудском озере приводятся в контексте статей, посвященных истории завоевания крестоносцами Восточной Прибалтики и наступления на Новгородскую Русь в XIII веке. В разных статьях событие может использоваться как напоминание о мужестве русского народа, о совместной борьбе русского и латышского народа против завоевателей, или же как пример агрессивности русских. Оценки этого события зависели от политического положения Латвии как независимого государства или в составе Российской империи и Советского Союза. Ошибки при описании исторического события показывают, что для авторов материалов важна не точность в деталях, а упоминание битвы как факта. Иначе говоря, Ледовое побоище воспринимается не как историческое событие, а некий политический символ прошлого, отраженный в настоящем.

В статье предпринята попытка проанализировать дипломатическую ситуацию с 1713 по 1717 годы включительно. Автор попытался рассмотреть все возможные варианты завершения Северной войны с позиции посредничества. Одним из наиболее важных вопросов для европейского сообщества оставался вопрос о замене Швеции на Россию.

В начале XVIII века, когда Европа переживала две войны – войну за Испанское наследство (1701–1714) и Северную войну (1700–1721), Речь Посполитая была значимым объектом внешнеполитических интересов Швеции, Пруссии и России. Борьба за влияние в Польше обострилась в 1704–1705 годах в связи со сменой короля на польском престоле. В статье при помощи системного подхода, учитывающего взаимодействие и взаимовлияние двух европейских войн, анализируются взаимоотношения Берлина, Стокгольма и Петербурга по поводу польской короны. Основное внимание сконцентрировано на позиции Пруссии, ибо вследствие взаимного противоборства на Балтике дипломатия Швеции и России в этом вопросе была более определенной. Дипломатические дискуссии вокруг польского престола в 1704–1705 годах играли большую роль в дальнейшем развитии военно-политической ситуации на континенте. Несмотря на то, что Речь Посполитая попала под опеку Швеции и получила нового короля, политический раскол в Польше не позволил Карлу XII диктовать свою волю на всей ее территории. От позиции Берлина во многом зависели стабильность шведского влияния в Польше и признание Станислава Лещинского польским королем в Европе. Стокгольм настойчиво предлагал прусскому королю Фридриху I, заинтересованному в приращении своих земель за счет Польши, заключить союз. Однако военная и дипломатическая активность Петра I в Речи Посполитой и обязательства, принятые Пруссией в войне за Испанское наследство, заставляли Фридриха I колебаться и вести переговоры как со Швецией, так и с законным королем Августом II и русским государем. Из-за неопределенной позиции Пруссии шведский король, чтобы заставить Августа II отречься от польского трона, в 1706 году вторгся в пределы Священной Римской империи, что могло повлечь за собой объединение Северной войны и войны за Испанское наследство.

В статье рассматриваются тексты колдовских заговоров «на власть, на суд», «на подход», зафиксированных в рукописях и фольклоре. Целью этих заговоров было получение расположения судей и начальства с целью извлечения выгоды или избегания неприятностей. Выделяются такие механизмы желаемого воздействия, как 1) «укротить и умирить» или «обуздать», 2) вызвать радость от прихода актора; 3) вызвать любовь; 4) подчинить, 5) ограничить желание властей или судьи причинить вред, 6) лишить власти или судью речи. Фиксируются обряды, дополняющие заговоры. Анализируются перечни воображаемых адресатов заговора, в которые входили следуют «цари» «царицы», «царевичи», «царевны», «короли», «королицы», «патриархи», «митрополиты», «архиепископы», «епископы», «игумены», «архимандриты», «диаконы», «все священники», «князья», «княгини», «бояры», «боярыни», «вельможи», «приказные люди/служители», «дьяки и поддьяки», «судiи», «властелин» и др. Оценочные характеристики представлены словами ««супостат», «враг», «сопротивник», «лихой человек». Перечень социальных категорий, на воздействие на которых нацелены заговоры «на власть, на суд», условен и местами архаичен. Упоминания государя и государевых людей в текстах делало применение данных заговоров и хранение рукописей особенно опасным для их владельцев. Механизм предполагаемого воздействия рассматриваемых заговоров основан на магии подобия. Анализ заговорных текстов показывает, что акторы уверены в том, что исход управленческих или судебно-процессуальных действий на значительную долю зависел от расположения представителя власти и от удачи. Заговоры «на власть, на суд» предстают типичным примером «протеста слабых», которые, не будучи готовы к открытому бунту, тем не менее, пытались воздействовать на власть вне правового поля.