Государство, религия, церковь в России и за рубежом
Архив статей журнала
Рецензия на: Kolstø, P. (2022) Heretical Orthodoxy. Lev Tolstoi and the Russian Orthodox Church. Cambridge University Press. — 340 p.
Рецензия на: Zuber, M. (2021) Spiritual Alchemy: From Jacob Boehme to Mary Anne Atwood. N. Y.: Oxford University Press. — 320 p.
Для цитирования: Раздъяконов В. «Западный эзотеризм» как разновидность европоцентризма. Критические заметки о книге: Asprem, E. & Strube, J. (eds) (2021) New Approaches to the Study of Esotericism. Leiden, Boston: Brill. — 263 p. Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2024;42(1):356-365. https://doi. org/10.22394/2073-7203-2024-42-1-356-365 For
Рецензия на книгу: Симонетта М. Екатерина Медичи. История семейной мести. Ренессанс в Италии. М.: Слово/ Slovo, 2022. — 272 с
Для цитирования: Беккин Р. Удобный институт. Отклик на статью Ю. Н. Гусевой «Религия, ресурс и государство: размышления над книгой Рената Беккина “‘Люди в верности надежные…’. Татарские муфтияты и государство в России (XVIII–XXI века)”». Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2024;42(1):338-348. https://doi. org/10.22394/2073-7203-2024-42-1-338-348
Настоящая статья посвящена процессу построения моральной личности в общине духовных христиан-трезвенников Братца Иоанна Чурикова. Материалы для статьи собраны в ходе полевой работы в период с 2019 по 2023 годы путем включенного наблюдения, онлайн-этнографии и интервьюирования информантов. Процесс построения новой моральной личности начинается с момента обращения и, в идеальном варианте, продолжается на протяжении всей жизни трезвенника. Значимым фактором для моих информантов является разделяемая ими концепция Трезвости, подразумевающая, с одной стороны, строгое следование ряду правил, а с другой, понимаемая трезвенниками как учение, несущее исцеление души и тела, а также другие духовные и материальные блага. При этом в учении можно выделить два уровня ограничений, различающихся по строгости, и это связано с механизмами компромисса, позволяющими последователям Братца постепенно и осмысленно совершенствоваться в вере. Статья посвящена именно этим механизмам компромисса и допущений, дающих трезвенникам возможность вернуться в сообщество даже после нарушения обетов Трезвости.
Статья посвящена взглядам ливанского шиитского богослова Мухаммада Хуссейна Фадлаллы (1935–2010 гг.) на природу международных отношений в ХХ веке. В частности, рассматриваются его размышления о понятии силы в международной политике и роли этого фактора в определении места исламских стран на международной арене. В статье в основном анализируются две работы М. Х. Фадлаллы «Ислам и логика силы» и «Желание власти», в которых он обращается к определению природы силы и ее практическому воплощению в существующем политическом мироустройстве. Как исламский богослов, М. Х. Фадлалла не помещал религию в сферу частного, отводя ей большое место в общественной жизни. Он сформулировал концепцию динамического ислама, опирающегося на исторический контекст и баланс между сильным и слабым, которые находятся в постоянной борьбе. Такой ислам способствует сопротивлению угнетенных. При этом важнейшей составляющей силы является ее нематериальная сторона, выраженная в духовной силе отдельных верующих и сплоченности общества на основе единых идей и целей.
В статье рассматриваются реконструкции взглядов Павла на Закон, отношения между евреями и язычниками, искупление. Эти реконструкции были сделаны членами движения «Радикально новый взгляд на Павла / Павел в рамках иудаизма» (The radical new perspective on Paul / Paul within Judaism) в конце XX — начале XXI века. Данное движение берет свое начало в новых взглядах на иудаизм эпохи Второго Храма. Базис «Радикально нового взгляда на Павла» включает следующие положения: Павел оставался полноценным евреем, даже будучи последователем Иисуса; Павел также оставался соблюдающим Тору; Павел писал свои послания неевреям и адресовал свое Евангелие о еврейском Мессии язычникам; Павел воспринимал человечество как состоящее из двух частей: евреев и неевреев, даже если они объединены в Мессии; Павел также жил в состоянии эсхатологической напряженности, когда последние времена и мессианская эпоха наступят в ближайшем будущем. При этом Павел считал себя причастным к событиям, которые приведут к спасению всего мира. Еврейское происхождение и идентичность Павла — это неотъемлемый элемент его самопонимания как апостола Христа для язычников. Он специально занимается проблемой язычников. Дебаты Павла о язычниках и обрезании можно понять как внутренние еврейские дебаты о том, как включить неевреев в еврейские собрания. Всякий раз, когда Павел говорит что-то негативное о Законе, это всегда касается отношения язычников к Закону, а не евреев. Павел предлагает способ сохранить особенности своей этнической и религиозной идентичности, не отрицая этническую и религиозную идентичность других. Радикальный Павел проповедует более радикальную форму иудаизма для язычников, чем когда-либо предлагали синагоги диаспоры. Ученые, придерживающиеся рассматриваемой точки зрения, рассматривают тексты не на фоне иудаизма Второго Храма, а как тексты иудаизма Второго Храма.
Японский графический роман — манга и тесно связанный с ним жанр анимационных фильмов — аниме давно перестали рассматриваться как сугубо коммерческие и не представляющие культурной и научной ценности феномены. Несомненно испытав влияние западной популярной культуры, манга и аниме при этом вобрали в себя богатую художественную традицию Японии, а послевоенная манга в результате более чем полувекового развития стала значимой частью не только современного японского искусства, но и мировой художественной культуры в целом. При этом востребованность японского графического романа выходит далеко за пределы Японии: манга и аниме имеют множество поклонников по всему миру, в том числе и в России. Одна из примечательных черт этой формы медиа — интерес к религии. Естественно, в манге присутствует множество синтоистских идей и аллюзий; вместе с тем для нее, как и для популярной культуры в целом, характерен религиозный синкретизм, и наравне с буддистскими, даосскими и конфуцианскими образами, столь же ожидаемыми, авторы манги творчески перерабатывают наследие других религий, в первую очередь христианства. Между тем, художники манги конструируют свои собственные религиозные сюжеты и целые религиозные системы, причем эти вымышленные религии не просто сюжетно важны. Они представляют научный интерес, отражая значимые религиозные процессы, происходящие в обществе, и оказывая косвенное влияние на современную религиозность. Статья посвящена исследованию религиозного конструирования в творчестве авторов манги и аниме, особое внимание уделяется природной религии Хайо Миядзаки, реактуализирующей древние японские традиции.
В статье, выполненной в жанре кейс-стади (case study), анализируется ряд аспектов репрезентации феномена религии в графическом романе М. Сатрапи «Персеполис». Выбранный для исследования художественный материал предлагает оригинальную форму наблюдения религии в социально-политическом и культурном контексте Ирана с 1980 по 1994 год, т. е. описываются события Исламской революции (1979), Ирано-Иракской войны (1980–1988) и послевоенного периода в Исламской республике Иран. Выполненный в минималистическом черно-белом стиле автобиографический комикс предоставляет материал для изучения феномена трансформации детской религиозности, предлагает опыт восприятия «живой религии» (lived religion), обнаруживает наслоение различных культурных кодов: древнеиранского, зороастризма, ислама, христианства, феминистской идеологии, философских идей гуманизма. В фокусе внимания оказываются вопросы личной идентичности, оппозиции добро/зло, свобода/принуждение, свои/чужие, субъективные ожидания / объективные структуры. Доминантой рефлексии о религии становится вопрос правомерности «принуждения». Эта проблематика особенно остро проявляется в визуализации неприятия художницей требований исламского дресс-кода (хиджаб) и предписанного нормативного поведения для женщин. Форма графического нарратива, с одной стороны, обнаруживает бытование «невидимых» форм религии (разговоры с Богом, молитвы, сны, переживания семейной и культурной памяти), с другой — предлагают альтернативную (протестную) официальной версию описания религии в социально-политическом контексте, стремление сохранить и отстоять личностно-значимый образ жизни.
Иранский художественный язык отличается особым подходом к изобразительности, особенно в вопросе антропоморфных образов. Во многом это связано с особенностями шиитского направления ислама, важную роль в котором играет культ мучеников. Проявлениями его в культурной жизни страны стали театральные постановки и ритуальные шествия, росписи почитаемых мест и живопись на темы священной истории. В XIX в., когда местные традиции входили в активное взаимодействие с модой на европейское искусство, сформировался яркий, сюжетный, эмоциональный тип изображений, наиболее показательной иллюстрацией которого являются полотна, керамические панно, росписи и литографии на тему трагической битвы при Кербеле — важнейшей для шиитской священной истории. Феномен «живописи Кербелы» включает как сюжетные сцены, так и изображения участников сражения и связанных с ним атрибутов и ритуалов. В процессе сложения иконографии указанных событий произошло становление особого, намеренно иллюстративного и фигуративного языка, рассчитанного на максимальный эмоциональный отклик зрителя. После победы Исламской революции в 1979 г. тема получила новую смысловую нагрузку и продолжает оставаться одной из любимых для художников современного Ирана, приобретая уникальные для мусульманского мира формы. Представляется интересным рассмотреть истоки и поговорить о современных тенденциях религиозного искусства страны на примере «живописи Кербелы», не забывая о непростом вопросе изобразительности.
В статье рассматривается способность архитектуры мечети отражать ряд факторов, факультативных по отношению к религии, в первую очередь — служить инструментом политической риторики. В современной исламской архитектурной практике (в т. ч. в России) получает распространение следование историческим образцам, в которое вкладываются иные смыслы. На примере историзирующего неоосманского тренда в архитектуре Турецкой республики демонстрируется использование мечети для прокламации актуальной доктрины неоосманизма, совмещающей национально-государственную и религиозную идеи. Распространение этого тренда в результате «дипломатии архитектуры» обусловило сужение шкалы формальных поисков при строительстве мечетей на рубеже XX–XXI вв., причем в одни и те же заимствованные архитектурные формы могли вкладываться самые разные идеологические посылки (пантюркизм, панисламизм, обращение к национальным традициям). Недавний конкурс проектов Казанской соборной мечети демонстрирует, с одной стороны, попытку ограничить распространение неоосманских форм и создать новый образец национального стиля, а с другой — зависимость от существующих наработок и неспособность архитекторов предложить этим формам внятную альтернативу, которая была бы близка верующим и понятна горожанам. Способность архитектурного образа современной мечети риторически транслировать те или иные смыслы (даже не учтенные заказчиками и архитекторами) оказывается важнее, чем сам факт строительства мечети как культового здания.