ОРТОДОКСИЯ

В XX веке Русская Церковь пережила две внутренние революции. В ходе первой из них, 1917–1918 годов, было возрождено патриаршество. Однако революционные процессы породили мифы, частично существующие до сих пор. Один из них — об антихристовом характере советской власти. Этот миф сформирован комплексом идей о духовном коллективном Антихристе, порождён русским религиозным радикализмом XVIII–XX столетий. Радикальные идеи в России проникали через границы религиозных объединений, в том числе и в среду господствующей до революции Греко-Российской Церкви. Вопрос о возможности поминовения государственной власти и духовной оценке этой власти активно дебатировался в связи с выходом в старообрядческом поповстве «Окружного послания» в 60-е годы XIX века. Наиболее радикальную позицию в отношении власти занимали беспоповцы-бегуны. Идея духовного Антихриста предполагает, что окружающая действительность, включающая в себя государственность и социальность, уже захвачена коллективным, духовным Антихристом, понимаемым как апостасия, всеобщее отступление от Бога. Эти же идеи активно распространялись в антисоветском православном подполье, только теперь уже не в отношении русских царей, а в отношении советских вождей. Этот комплекс идей дожил до 70-х годов XX столетия как внутри ряда православных приходов, так и в сохранившихся бегунских скитах. Идея антихристова характера власти, близкая политическая возможность воцарения Антихриста характерны для творчества Д. С. Мережковсого и С. А. Нилуса. Проблема использования в качестве политического аргумента анафематствования патриархом Тихоном советской власти в 1918 году тесно связана с подобным мироощущением. В реальности анафема была не только отменена им в 1923 году после выхода из заключения, но и признана ошибочной, как и выступление против Брестского мира и противодействие изъятию церковных ценностей. Святейший Патриарх Тихон объявлял о невозможности возврата к прежнему государственному и социальному строю. Однако анафема 1918 года активно использовалась в качестве инструмента демонизации СССР в последний период его существования. Патриархом Тихоном указывалось, что Церковь возносит молитвы о советской власти. В связи со смертью Ленина им было направлено соболезнование правительству СССР. Особое место в структуре духовной оценки власти имеет факт гонений и новомученичества. Безусловно, масштабы таких гонений в советский период превосходят всё бывшее до этого. Тем не менее гонения и мученичество в России после 1917 года не являются чем-то никогда не бывшим ранее. В 1917 году старообрядцами было прославлено большое количество мучеников, пострадавших от царской власти. На факте духовной правды этого мученичества основывалось самоощущение старообрядчества на протяжении предреволюционной эпохи, точно так же как и самосознание современной Русской Православной Церкви основывается на духовном подвиге новомучеников и исповедников XX века. В течение нескольких столетий существовали монастырские тюрьмы. Некоторые из них, такие как Суздальская и Соловецкая, в больших масштабах, нежели в предшествующий период, возобновили свою деятельность в советские годы. Патриарх Тихон и затем митрополит Сергий (Страгородский) призывали не только к нормализации отношений с советской властью, соблюдению её законов и установлений, но и молитве за неё. Такая позиция соотносится с восходящим к святителю Иоанну Златоусту традиционным взглядом на власть как действие Промысла Божия. Оппоненты митрополита Сергия (Страгородского), в частности епископы, заключённые на Соловках, также не считали советскую власть носящей антихристов характер и выступали за нормализацию отношений с ней. Таким образом, в деятельности патриарха Тихона и будущего патриарха Сергия наследие идей русского религиозного радикализма было отвергнуто.

В 1901–1903 годах, являясь викарием Санкт-Петербургской епархии, епископом Ямбургским, Сергий (Страгородский) по благословению священноначалия был председателем Религиозно-философских собраний в Санкт-Петербурге. Эти собрания стали значимой страницей в истории как церковно-государственных отношений, так и в целом религиозной мысли в России. Церковь пошла на собрания в надежде поиска общего языка с интеллигенцией. Однако инициаторы собраний стремились оказать такое влияние на Церковь, которое привело бы к коренной трансформации системы церковно-государственных и церковно-общественных отношений. В ходе собраний от Церкви фактически требовали разрыва с самодержавной государственной властью и опоры на новый внесословный слой интеллигенции. Последняя прямо провозглашалась самой передовой общественной силой. Предполагалось, что переориентация Церкви на поддержку интеллигенции должна привести к смене церковного идеала с «загробного» на «земной», то есть к благословению социально-общественных изменений социалистического характера. При этом сами организаторы собраний стремились к гораздо более глубоким преобразованиям. Они считали существующую Российскую Церковь «исторической», то есть отжившей, неполной, стремились обустроить свою новую церковь «Третьего Завета», ожидали нового откровения Святого Духа, придя в конце концов к идее «апокалипсической революции», призванной изменить весь мир. Особое место в «новом религиозном сознании» инициаторов собраний занимала идея «святой плоти», предполагавшая, с одной стороны, активное вовлечение светской культуры в церковность, а также оправдание обновлённой церковью культуры, с другой стороны — принципиально иной, нежели у Церкви, взгляд на семью с акцентом на святости не таинства брака, а самого плотского сожительства. Создание новой церкви предполагало и радикальное обновление догматики. Для обсуждения этой проблемы в ходе Религиозно-философских собраний был поставлен вопрос о возможности «догматического развития», то есть трансформации самой основы церковных догматов. Идеи, развивавшиеся на собраниях, можно характеризовать в качестве революционных. Епископ Сергий (Страгородский) перед лицом этих вызовов не только стойко отстаивал церковное политическое, социальное, нравственное и догматическое учение, но и проявлял большой такт и сдержанность по отношению к участникам собраний. Тем не менее преодолеть до конца круг сформировавшихся на собраниях религиозно-революционных идей ему не удалось. Фактически те же идеи в значительной степени были характерны для церковного обновленчества, с которым митрополиту Сергию (Страгородскому) пришлось бороться два десятилетия спустя. Опыт, полученный в ходе противостояния разрушительным идеям на Религиозно-философских собраниях, помог митрополиту Сергию в его борьбе с обновленцами.

Резкая критика, высказываемая со стороны оппонентов в адрес патриарха Тихона и митрополита Сергия (Страгородского), была связана не столько с их комплиментарными высказываниями в адрес Советской власти (у патриарха Тихона такие высказывания известны с 1923 года), сколько с их методами управления. Оппоненты считали, что патриарх Тихон и митрополит Сергий разрушают сложившуюся по итогам Поместного Собора 1917–1918 годов церковную демократию. В начале XX века такая демократия именовалась соборностью, под которой подразумевалось церковное представительство, система выборов снизу доверху с периодичностью в несколько лет. Впервые на конкретно-политическом уровне церковно-демократическая система, превращающая Церковь в республику, была предложена так называемой «группой 32-х» в 1905 году, когда ожидался созыв Поместного Собора.

Однако идеи внутрицерковного республиканизма активно развивались на протяжении всей второй половины XIX — начала XX века. Сложившаяся после духовно-школьной реформы система представительских церковных учреждений на благочинническом и епархиальном уровнях являлась на протяжении полувека школой демократии для русского духовенства. Республиканские идеи оставались сильны и на Поместном Соборе 1917–1918 годов. Именно они являлись главной основой противодействия планам введения патриаршества. Хиротонии обновленцами женатых пресвитеров во епископы без принятия монашества, а затем признание на так называемом Втором Всероссийском Поместном соборе 1923 года женатого епископата вывели обновленческую Р. П. Ц.1 (Российская православная церковь) за пределы канонического поля, что обновленцами вполне осознавалось. Поэтому они стремились надстроить церковно-демократическую систему, образовавшуюся внутри их структур после «упразднения» патриаршества в 1923 году, до вселенского уровня. Обновленцами совместно с греками разрабатывались планы периодического регулярного проведения представительских собраний Поместных Церквей, которые именовались ими Вселенскими Соборами. На этих Соборах предполагалась радикальная трансформация как канонического строя, так, в дальнейшем, и догматического вероучения Православной Церкви. Таким образом, при благоприятных исторических обстоятельствах развитие русского церковного республиканизма могло бы кардинально подорвать основы Вселенского Православия. Однако патриаршая власть в постреволюционной России встала на пути этих планов. Такие действия патриаршей власти заставляют внимательно присмотреться к восприятию московского митрополита, а затем патриарха в русском церковном сознании XV–XVII веков, где факт повторной епископской хиротонии указывает на то, что Глава Церкви не был просто одним из епископов.