Статья: ГОРОД КАК ПОЛИС: АГОНИСТИЧЕСКИЕ ПРАКТИКИ В ГОРОДСКОЙ СРЕДЕ (2023)

Российские каршеринговые компании активно развиваются, увеличивая количество предлагаемых услуг и предоставляемых в краткосрочную аренду автомобилей. Стремительное развитие каршеринга особенно актуально для мегаполисов, прежде всего для Москвы, в которой в настоящий момент работают десять каршеринговых операторов, обслуживающих в совокупности более 30 000 автомобилей и 135 000 поездок в день. При этом, по данным исследовательских компаний, большинство пользователей каршериновых услуг – мужчины. С чем связана эта гендерная диспропорция? Почему женщины реже пользуются каршерингом? В поисках ответов на данные вопросы в статье анализируется отношение женщин-водителей к сервису краткосрочной аренды автомобилей. Авторы опираются на исследование, состоявшее из двух этапов: всероссийский онлайн-опрос РОМИР (выборка 974 человека, 2020 г.) и серия полуформализованных интервью (15 человек, 2021 г.). В ходе анализа данных обнаружено, что само наличие сервиса аренды краткосрочных автомобилей может выступать стимулом для получения водительских прав, а каршеринг воспринимается женщинами-водителями двояко: и как личный, и как общественный транспорт.

Статья посвящена проблеме влияния компактного или дисперсного расселения на стратегии социокультурной адаптации сельских мигрантов в городских условиях. В качестве теоретического инструмента используется концепция стратегий аккультураций Дж. Берри. Слабой стороной этой теории является то, что она учитывает прежде всего дискурсивный уровень, но уделяет мало внимания уровню практик. Поэтому в нашей теоретической модели мы дополнили, опираясь на идеи П. Бурдьё, данную концепцию анализом практик. Статья основана на материалах лонгитюдного эмпирического исследования в г. Улан-Удэ. Во-первых, были рассмотрены стратегии социокультурной адаптации сельских мигрантов, проживающих в сквоттерских поселениях («нахаловках»); во-вторых, чтобы понять специфику социокультурной адаптации мигрантов, проживающих компактно в «нахаловках», мы сравнили их со стратегиями адаптации сельских мигрантов, которые расселяются в городе дисперсно. По результатам исследования выявлено, что сельские мигранты используют широкий диапазон стратегий социокультурной адаптации. Проведение лонгитюдного исследования показало также, что стратегии со временем могут изменяться. Важной находкой стало открытие декларативных стратегий адаптации, когда сельские мигранты говорят о следовании одной стратегии, а на уровне практик используют совершенно другие. Ключевое различие между мигрантами, проживающими компактно в «нахаловках» и дисперсно по всему городу, выявлено на примере стратегии ассимиляции. Также исследование показало, что стратегия сепарации характерна не только для жителей сквоттерских поселений, но и для сельчан, которые проживают за пределами мигрантских районов.

Согласно многократно протестированной в мировой науке «контактной гипотезе», контакты с мигрантами и то, как принимающее население оценивает это взаимодействие, являются важными факторами влияния на уровень ксенофобии. Статья, основанная на результатах проведенного в 2021 г. комбинированного исследования среди москвичей (опрос и полуструктурированные интервью), посвящена тому, как и почему одна из массовидных и социально значимых форм общения - профессиональное взаимодействие - становится ареной борьбы негативизма по отношению к мигрантам с позитивно-нейтральными установками. Отвечая на проективный вопрос в ходе опроса 452 москвичей, респонденты продемонстрировали высокую степень нежелания работать вместе с приезжими из трех стран Центральной Азии, трех стран Закавказья и двух автономий Северного Кавказа. В то же время подавляющее большинство участников опроса, имеющих опыт работы с приехавшими из названных регионов, оценили ее качество в нейтральных категориях, свободных от этнических предубеждений. Взаимодействие в трудовой сфере оказалось важным каналом «позитивизации» взгляда на мигрантов, но благотворная роль производственных контактов делает их не только ресурсом, но и своего рода барьером, поскольку вряд ли возможно их повсеместное распространение. Существуют ли какие-то еще причины нежелания работать вместе с мигрантами, помимо отсутствия опыта непосредственного производственного общения? Влияет ли на позицию респондентов социальный контекст, обрамляющий использование трудовых мигрантов в России/Москве? Опрос показал также, что по всем территориям выхода, кроме Армении и Грузии, различия между степенью отрицания были близки к статистической погрешности. Означает ли это слабую чувствительность к этническим особенностям той или иной группы иноэтничных мигрантов? Или такая чувствительность отодвигается в сторону действием более сильных факторов отторжения с социальной окрашенностью? Прояснить поставленные вопросы помогает анализ интервью с москвичами. Устойчиво присутствующими в них сквозными темами стали, во-первых, теневые практики использования труда мигрантов, направленные на консервацию особых ниш занятости, существующих за счет низкостатусных приезжих; во-вторых, описания альтернативного и более предпочтительного, по отношению к наблюдаемому, образа мигранта, который мог бы вписаться в наднациональную городскую культурную среду. Эти результаты привлекают внимание к социально-экономическим и культурным причинам возникновения мигрантофобии в виде социально-статусных различий между принимающим населением и «этническими другими».

Рассматривается роль социокультурного потенциала в развитии сельских районов Европейского Севера России. Социокультурный потенциал определяется как способность представителей сельских локальных сообществ воспроизводить культурный капитал и использовать его в качестве ресурса для развития территорий. Исследование основывается на результатах полевых работ, которые проводились в 2021 и 2022 гг. в муниципальных образованиях Приморского района Архангельской области, расположенных в дельте р. Северная Двина и на побережье Белого моря. В работе применялся социально-антропологический подход, благодаря которому была получена описательная и качественная информация о локальной экономике, социальной структуре рассматриваемых территорий, повседневных практиках жизнедеятельности местного населения. Основу исследовательской методики составили неформализованные глубинные интервью с сельскими жителями, а также включенное наблюдение за жизнедеятельностью местного населения. В результате исследования выявлены негативные тенденции социально-экономического развития островных и прибрежных поселений Приморского района Архангельской области. К ним относятся хозяйственное и социальное сжатие, опустошение и усиление периферийности территорий. Основными источниками жизнеобеспечения местного населения являются приусадебное хозяйство и рыбный промысел. На фоне социально-экономического кризиса с 2010-х годов возникают и другие явления: в среде местных жителей формируются группы людей, которые, опираясь на историю и культуру деревень, собственные знания и опыт, инициируют и развивают самобытные музеи, дома культуры, художественную самодеятельность, способствуя развитию в деревнях культурно-ориентированного туризма. Сделан вывод о том, что социокультурный потенциал исследуемых сообществ представляет собой единство индивидуальных, социальных, культурных ресурсов местных сообществ, которые сегодня являются основным фактором саморазвития сельских территорий.

Предпринята попытка критического переосмысления представлений о калининградском социуме как «особом» социокультурном феномене, возникшем под влиянием эксклавного положения региона, соседства со странами ЕС и активных трансграничных контактов населения. Опираясь на культурно-ценностную парадигму и смешанные методы социальных исследований: портретный ценностной опросник Шварца, фокус-группы и структурированные интервью, авторы предлагают типологию населения Калининградской области в зависимости от разделяемых людьми ценностных представлений и моделей поведения. Показано, что особенности системы ценностей калининградцев детерминированы не столько спецификой геополитического положения и влиянием европейских стран, сколько межпоколенческими различиями, локальным средовым контекстом и советским наследием. Особое внимание уделено сопоставлению портрета калининградцев, полученного на основании данных опросника Шварца, и их саморепрезентации, а также роли образов россиян и европейцев в самооценке и формировании представлений о самих себе. Авторы приходят к выводу о сложности и внутренней противоречивости устройства калининградского социума, объединенного идеей «особости», но разделенного в силу эрозии социально-нормативных представлений, фокусирования на личных интересах, персональной фрустрации и социальных барьеров, связанных с неравномерностью территориального развития и дефицитом ресурсов самореализации. Гипотеза о трансграничных влияниях находит лишь частичное подтверждение, отражая разнонаправленные социальные процессы, затрагивающие регион.

Обсуждается проблема цивилизационного самоопределения, выдвигается типология моделей цивилизационного развития современных обществ. Проблема цивилизационного развития современных обществ имеет многовекторный характер. На основе цивилизационного подхода анализируются основные тенденции новейших конфигураций и многообразных общественных процессов разного уровня в современных странах. При всех различиях и уникальности отдельных государств существует определенное единство их цивилизационного развития, которое проявляется в мозаичности и множественности общих и особенных свойств цивилизационной динамики в любом социуме, в конкретных типах цивилизационного комплекса страны, ее отдельных сообществ, территорий, поселений. Делается вывод о многообразии цивилизационных моделей современности, представляющих собой сложное переплетение экономических, политических, социоструктурных, социокультурных, институциональных форм, практик, взаимодействий различных индивидов, групп, сообществ, государств. В методологическом отношении выделяемые модели цивилизационного развития современных обществ характеризуют множественность цивилизационных форм и комплексов современных обществ. Предлагаемая схема анализа цивилизационных моделей современных обществ позволяет выявить динамику социокультурных перемен, особенности их цивилизационной идентификации, цивилизационный потенциал региональных и локальных территорий.

Рассматриваются метатеоретические основания формирующейся социологической парадигмы цивилизационного анализа, представленной двумя основными ответвлениями: теорией «цивилизационных паттернов» и теорией «процессов цивилизации». Интеграционный потенциал цивилизационного анализа зависит от способа решения дилеммы «автономизм vs конститутивизм» в трактовке фундаментальной понятийной дихотомии «культура - власть», образующей особый фокус современной социологической проблематики. Предпринятое Дж. Оликом обоснование последовательной конститутивистской позиции с опорой на процессный подход Н. Элиаса в резком противопоставлении принципу аналитической автономии культуры, положенному Ш. Эйзенштадтом в основание «паттерного» направления, ведет к расколу цивилизационного анализа. В качестве альтернативного «интегрального» решения метатеоретической дилеммы предлагается культуроориентированная версия исторического конститутивизма, обнаруживаемая в проекте цивилизационного анализа Й. Арнасона. При этом метатеоретическая дилемма между автономизмом и конститутивизмом переводится в онтологическую проблему соотношения «измерений» и «сфер» социальной жизни. Сформулированный Й. Арнасоном «парадокс культуры» рассматривается как решение вышеозначенной дилеммы. Данное решение имеет фундаментальное значение не только для консолидации формирующейся парадигмы цивилизационного анализа, но и для становления «широкой программы» культурсоциологии и для развития социальной теории в целом.