Выпуск: Том 53 (2024)

В начале 2024 г. петербургским издательством и независимым издательским партнёром Государственного Эрмитажа «Арка» было выпущено переиздание каталога выставки 1997–1998 гг. «Куниёси и его время. Японская гравюра XIX в. Школа Утагава», автором которого являлся один из крупнейших отечественных исследователей японского изобразительного искусства и хранитель японской коллекции музея М. В. Успенский (1953– 1997).

Вслед за оригиналом центральными фигурами повествования переиздания являются современники и выпускники школы Утагава художники Утагава Куниёси (1798–1861) и Утагава Кунисада (1786–1865). Точно так же, как и в оригинале, за текстами, описывающими их разные периоды творчества, следуют каталожные описания. Последние в отличие от издания 1997 г. имеют бóльшее число цветных иллюстраций, некоторые из которых представлены впервые. Кроме того, приведены и недостающие листы полиптихов из коллекций других музеев, что, безусловно, даёт возможность более целостного восприятия произведений.

Всего каталожные описания содержат 299 иллюстраций, 143 из которых принадлежат кисти Куниёси и его учеников, а 156 – Кунисада. Что касается текстов, то они публикуются без особых изменений, за исключением добавления в издание статьи «Мемориальные портреты и автопортреты Куниёси и его учеников», а также включения в повествование иллюстраций и изображений с фрагментами иероглифических текстов, печатей, подписей и т. п.

В целом, на протяжении всей книги Куниёси и его мусяэ, которым посвящено две трети содержания, противопоставляются Кунисада и его якусяэ и бидзинга. Благодаря этому, автору удаётся нарисовать довольно объёмную картину состояния укиё-э первой половины XIX в.

Статья посвящена выявлению схожих и различных черт в исторической памяти Японии и ФРГ после Второй Мировой войны. Данные вопросы являются актуальной темой для исследований в условиях центрального и непреходящего влияния факторов исторических обид в отношениях Японии с бывшими жертвами агрессии, в отличие от аналогичных отношений Германии. В качестве теоретических рамок в работе используется подход О. Ю. Малиновой, интерпретирующей историческую память как продукт социального конструирования и вариацию символической политики. Кроме того, автором была использована классификации нарративов памяти о прошлом, предложенная М. Дианом.

В рамках исследования в числе прочего автор рассматривает влияние оккупационной политики на дальнейшее развитие исторической памяти, рассматривая схожие и различные черты. Кроме того, в работе сравниваются изначальное содержание основных нарративов памяти о прошлом в каждой из стран, основные мнемонические акторы, продвигающие их, а также эволюция данных нарративов в период с окончания войны по настоящее время. Автором также выделяются причины различий в содержании и эволюции нарративов в Японии и ФРГ.

В результате автор приходит к выводу, что, несмотря на определенную схожесть оккупационной политики в двух странах, а также выделение в рамках исторической памяти двух традиций (консервативной и лево-прогрессистской) в каждой из стран, содержание и эволюция последних серьезно разнится. В ФРГ изначально консервативная традиция включала нарративы самовиктимизации и амнезии, а прогрессистская – нарратив покаяния; с течением же времени традиции перешли от поляризации к консенсусу вокруг покаяния и элементов самовиктимизации. В Японии консервативная традиция изначально кроме самовиктимизации включала героизацию прошлого, т. е. была более ревизионистской, а прогрессистская – фокусировалась на самовиктимизации, а не покаянии. С течением же времени традиции перешли от консенсуса вокруг самовиктимизации к острой поляризации: прогрессисты перешли к нарративу покаяния, а среди консерваторов укрепились позиции ревизионистов.

Статья посвящена конструированию образа Лондона и лондонцев начала XX в. в сочинениях японского писателя и поэта Ногути Ёнэдзиро: (1875– 1947), впервые прибывшего в Британию в конце 1902 г. В исследовании используются автобиография писателя на английском языке и сборник «13 лет Британии и США» на бунго с отрывками дневниковых записей. Рассматриваются ключевые характеристики, присущие, по мнению Ногути, городу и его жителям в эдвардианское время. Выявлено, что образы Лондона заданного периода имели общее происхождение – «предобраз» идеализированного города, сформировавшийся на основе воспоминаний японских путешественников 1860–1870-х гг.

В результате исследования было выделено два противоположных образа Лондона, отраженных в сочинениях Ногути. Для первого характерно преобладание негативных характеристик; причины этого состоят в том, что помимо «предобраза» на Ногути повлияло более раннее путешествие по США в 1893–1902 гг. и последовавшее сравнение столицы Британской империи с американскими городами, в которых до этого жил писатель. Второй, романтический образ придает столице черты изящной дамы. Возможные причины резкой трансформации образа Лондона – успешная публикация сборника «С Восточного моря», постепенная адаптация писателя в городе, обретение связей с местными жителями, подражание лондонцам и копирование привычек, традиций и устоев британского общества начала XX в

Фукудзава Юкити (1835–1901) справедливо считается человеком, который внес весомый вклад в дело приобщения японцев к западной цивилизации. Его творческому наследию, то есть продукту деятельности уже «зрелого» Фукудзавы, посвящено множество работ, исследующих его воззрения на политику, общество, государство, педагогику и т. д. Однако сама его личность обычно остается за рамками таких исследований. Нам представляется чрезвычайно важным понять, как формировалась личность этого выдающегося просветителя, посмевшего поднять руку на основополагающие ценности государства и общества эпохи Токугава. Это позволит нам лучше понять не только самого Фукудзаву, но и тот тип человека, который оказался востребован временем революционных перемен.

В 1899 г. была опубликована «Автобиография старца Фукудзава», она считается первым «полноценным» произведением автобиографического жанра в Японии. В этом тексте с небывалой для прежней Японии откровенностью автор рассказывает о себе. Фукудзава надиктовал текст стенографисту, поэтому его публикация обладает всеми свойствами спонтанной устной речи: живостью, вульгаризмами, фактическими ошибками, повторами, противоречивыми высказываниями, непосредственностью и некоторой хаотичностью. Это не отменяет того факта, что Фукудзава был человеком наблюдательным и прекрасным рассказчиком. Значительная часть «Автобиографии» посвящена детству и молодости, то есть тому времени, когда происходит формирование личности. Мы публикуем перевод главы, посвященной учебе Фукудзавы в осакской школе медицины, которую открыл Огата Ко: ан (1810–1863) – известный врач, практиковавший европейскую медицину. Его школу закончило около трех тысяч человек. В описании Фукудзавы студенты этой школы отличались девиантным поведением, которое обеспечивало им идентичность, отличную от того типа личности, который преобладал в токугавской Японии. Многие выпускники школы Огата стали впоследствии знаменитостями и оказали значительное влияние на облик новой Японии, которая существенно отличалась от Японии прежней.

Статья посвящена идейному наполнению одного из самых значимых японских новых религиозных движений XIX–XX вв. – Оомото-кё:, в значительной мере повлиявшего на методы прозелитизма и учения более поздних новых религий. Основателями некоторых из них были выходцы из Оомото (в частности – Сэйтё-но Иэ и Сэкай Кюсэйкё). Автор пытается выявить происхождение различных доктринальных элементов Оомото, которые, как и во многих других новых религиозных движениях, имеют синкретический характер, существуют бок о бок с постулатами, имеющими корни в совершенно разных религиях.

В ходе исследования выясняется, что особое влияние на Оомото оказали народные секты кося поздней эпохи Эдо, традиционный шаманизм, синтоистские верования и их интерпретации в рамках традиции Кокугаку, а также отдельные вырванные из контекста буддийские элементы и различного рода западные идеи, в число которых входят интернационализм и библейская экзегетика в ее весьма упрощенном, неортодоксальном и свободном изводе.

Полученные результаты дают более точное понимание японского религиозного ландшафта с конца XIX в. до наших дней и помогают лучше понять, каким образом Оомото могло повлиять на формирование учений более поздних сект. Работа также призвана привлечь внимание к слабой изученности новых японских религий в академической среде.

Статья посвящена недавно ушедшим из жизни выдающимся японским модельерам – Мори Ханаэ, Такада Кэндзо и Миякэ Иссэй, которых по праву можно назвать пионерами послевоенной японской моды.

Они не только создали этот культурный феномен на основе синтеза восточного и западного искусства, но и совершили мощный прорыв японской одежды на мировые подиумы, создав новые тренды, получившие широкое распространение во многих странах. В работе освещены наиболее важные моменты их биографий и творчества.

Статья посвящена коллекции японских артефактов Самарского областного художественного музея, собранных Альфредом фон Вакано (1846– 1929), австрийским предпринимателем, в 1881 г. основавшим в Самаре пивоваренный завод. В статье освящены возможные причины, подвигнувшие Вакано на приобретение восточных ценностей, судьба коллекции на протяжении столетия, ход работы по ее изучению, результаты и перспективы использования накопленных наработок.

В эпоху Эдо японцам доводилось видеть изображения «других» народов в голландских книгах и картах, что невольно рождало мысль не только о множественности и разнообразии людей в мире, об уровне их цивилизации и просвещения, но главное – о том месте, которое японцы сами занимали в этой системе. На ширмах и картах японцы видели порой и изображения коренных американцев.

Не желая становиться колонией по примеру ряда азиатских стран, с конца эпохи Токугава (1603–1868) Япония стала организовывать заграничные миссии и отправлять на обучение в другие страны подающих надежды молодых японцев. Главной целью виделось перенимание опыта и достижений «просвещенного Запада» и превращение Японии в передовую страну, которая способна была бы занять свое место среди ведущих держав того времени.

Первая официальная миссия в Америку была отправлена японцами в 1860 г. В состав этой миссии вошел в будущем величайший японский просветитель эпохи Мэйдзи (1868–1912) Фукудзава Юкити (1835–1901). Позднее он побывал в Америке еще раз в 1867 г. Свои воспоминая об этих поездках он описал в автобиографии, которую надиктовал на склоне лет. Поездки послужили большим подспорьем для написания им глав, посвященных США, в географических сочинениях «Описание стран мира» (Сэкай куни дзукуси, 1869 г.) и «Положении дел на Западе» (Сэйё: дзидзё:, 1866–1869 гг.). В описании Фукудзава США предстает прогрессивной и динамично развивающейся страной, на которую Японии стоило бы равняться.

Авраамические религии уже давно являются основными для множества стран по всему миру. Дошли эти религии и до Японии, и если в случае с христианством ситуация весьма позитивная, то ислам по сей день сталкивается с трудностями. Эта «религия пустыни» оказалась в стране восходящего солнца гораздо позже своей «сестры», и несмотря на весьма богатую историю, находится в современной Японии в состоянии постоянной турбулентности. Однако представители религии, японцы, такие как Нода Сё: таро:, Ямада Торадзиро:, Бумпатиро Арига, Танака Иппэй, Мита Умар, а также иностранцы, такие как Аббас Махмуд Аль-Аккад, Кари Сарфараз Хусейн, Абдурашид Ибрагим, продвигают ее в стране, которой ислам, как кажется, совершенно не подходит.

В наши дни большое количество мусульман живут и работают в Японии, среди них есть как мусульмане-японцы, так и иммигранты из Индонезии, Пакистана, Турции и России. Мечети как крупнейшие мусульманские религиозные центры ведут образовательную и социальную деятельность, а также налаживают связи с японской общественностью.

На территории Японии действуют исламские НКО: Japan Islamic Trust (JIT), Japan Muslim Education Trust (JMET), Japan Muslim Association (AJMA), Japan Halal Association (JHA) и другие организации, чья основная цель – облегчать и улучшать жизнь мусульман. Задачи статьи – изучить этапы процесса проникновения ислама в Японию и выделить вклад видных мусульман, как японцев, так и иностранцев, в продвижение этой религии; выяснить, как обстоит дело с современной жизнью мусульман в Японии, какие есть положительные, отрицательные моменты и как мусульманские организации и община участвуют в жизни японского общества.

В Японии существует множество региональных легенд и преданий, связанных с водной гладью, рыбами и фантастическими существами, населяющими морские пространства. Легенды эти насчитывают много веков, упоминания о больших рыбинах встречаются уже в первой поэтической антологии японцев «Собрание мириад листьев» (Манъё: сю:, VIII в.) и в мифолого-летописном памятнике «Анналы Японии» (Нихон сёки, 720 г.). В разных провинциях легенды и предания варьируются, некоторые мотивы фольклористы интерпретируют по-разному, однако, видимо, мы можем говорить о едином корпусе родственных текстов, объединенных не только сюжетами, где главные действующие лица – киты, дельфины, китовые акулы, но и сопутствующими действами: праздниками мацури в честь рыб и рыбной ловли, ритуальным исполнением магических текстов, танцами, песнями, приготовлением еды, изготовлением амулетов и т. д. Очевиден и символизм, объединяющий тему рыб и рыбной ловли в китайской и японской культуре: рыба – это богатство и процветание, что отразилось не только в письменных памятниках, но и в произведениях искусства. С китами, например, связаны многочисленные легенды, предания и мифологические мотивы местного значения, представления об этих млекопитающих как о божествах моря, которым посвящены синтоистские святилища. Изображения рыбы входили в состав подношений семье невесты в связи с благопожелательным значением этого предмета.

Примечательно, что в легенды о море включались известные литературные и легендарные персонажи и эпизоды из знаменитых произведений японской истории и словесности, таких как «Записи о делах древности» (Кодзики, 712 г.), «Анналы Японии», «Собрание мириад листьев», «Повесть о доме Тайра» (Хэйкэ моногатари, XIV в.).

В то время, когда даймё: воевали со своими соседями, а Ода Нобунага постепенно становился центральной фигурой на политической арене, поэт рэнга Сатомура Дзё: ха вместе с учениками отправился в провинцию Суруга и описал путешествие в дневнике «Записи о путешествии к Фудзи». В этом сочинении отчетливо видны особенности средневековых путевых дневников, такие как наличие поэтических фрагментов (строф рэнга и песен вака), сильное влияние Исэ моногатари, отсылки к Гэндзи моногатари и упоминание дневников предшественников Дзё: ха – других поэтов рэнга.

В тексте также присутствуют характерные черты дневников более позднего времени: отсутствие ощущения вынужденности и тяжести путешествия (Дзё: ха, наоборот, наслаждается им), перечисление имен встреченных по пути людей, реалистичное описание пройденных мест, упоминание военных действий. Примечателен и тот факт, что несмотря на заявленную в начале дневника цель путешествия Дзё: ха почти не описывает гору Фудзи. Дневник интересен не только с точки зрения изучения путевых дневников и поэзии рэнга, но и как исторический источник, по которому можно восстановить сеть взаимоотношений между известными деятелями XVI в.

«Записки о чудесах Лотосовой сутры в великой стране Японии» (Дайнихонкоку Хоккэкё: гэнки, 1040-е гг.), обсуждая различные способы почитания важнейшей книги буддийского канона, дают в то же время своеобразную картину Японии середины эпохи Хэйан. «Страна Япония» как место свершения дел, предсказанных в сутре, упоминается в репликах персонажей, смотрящих на страну извне: из Китая, с Корейского полуострова, из мира богов, с Темной дороги, где вершится суд над умершими. Повествователь говорит о Японии в целом, когда отмечает начало новых для страны, но известных в остальном мире обыкновений, восходящих к «Лотосовой сутре». От других хэйанских текстов Хоккэ гэнки отличается более широким географическим охватом, хотя описания местных традиций, связанных с сутрой, здесь еще нет. Внимание рассказчика сосредоточено на горе Хиэй близ столицы, где монахи школы Тэндай изучают сутру, а также на знаменитых горах и святилищах, где принято совместное почитание богов и будд. При этом почитание гор Кумано и Митакэ уже выглядит как общеизвестное, а пещеры Атаго близ столицы, «адская долина» в горах Татияма в краю Эттю: и горы в краю Хо: ки описаны так, как если бы их святыни были еще мало кому знакомы. Многие рассказы соотнесены с путями паломничества, опасными, но обещающими удивительные встречи; цель паломника выглядит не как прохождение пути, предписанного в сутре, но как донесение ее учения (о способности каждого существа стать буддой) до как можно большего числа обитателей страны.

В статье рассмотрена мотивация Японии по вступлению в Тройственный пакт с Германией и Италией в 1940 г. Проанализирована внутриполитическая борьба в Японии в период перед его подписанием – с особым акцентом на позиции основных политических сил, и, прежде всего, армейской и военно-морской группировок. Основным пунктом противоречий между ними был вопрос о том, заключать ли пакт с Германией в контексте возможных последствий этого шага для интересов Японии в связи с ее отношениями с тремя державами – Великобританией, США и СССР.

По мнению автора, с приходом второго кабинета Коноэ в японском руководстве сложился консенсус относительно присоединения к германо-итальянскому пакту. На фоне военных побед Германии в Европе и предполагаемой неготовности США сворачивать политику изоляционизма Токио рассчитывал, что этот шаг позволит зафиксировать раздел сфер влияния трех держав, в рамках которого Япония получила бы обширные колонии европейских стран в Азии. Япония просчиталась по большинству моментов, обусловивших ее решение вступить в пакт.

Японии не удалось использовать Ось в качестве средства «нейтрализации» СССР и США. Оказавшись на стороне нацистской Германии в разгоравшейся мировой войне, Япония утратила любые, в том числе дипломатические, возможности для отхода назад, противопоставив себя гораздо более мощной в экономическом и военном отношениях коалиции, что, в конечном счете, привело ее к катастрофе. Несостоятельным был и расчет Японии на посредничество Германии в деле достижения японо-китайского мира: Чан Кайши отверг любые попытки в этом направлении, видя стратегию двух стран по вишизации правительства Китайской Республики.

Статья продолжает анализ малоизученных аспектов японо-французских отношений в годы Второй мировой войны – сопротивление Французского государства (режим Виши) и властей Французского Индокитая военной, политической, экономической и пропагандистской экспансии Японии. Стратегической целью Японии после военного поражения Франции в 1940 г. было установление контроля над Индокитаем. Авторитарный режим Виши провозгласил политику «сохранения империи», однако пошел на компромисс с Японией, учитывая неравенство сил в регионе и удаленность Индокитая от метрополии.

Япония оказывала давление на Францию с помощью своего союзника, Таиланда, подтолкнув его к агрессивной войне против Индокитая. Автор рассматривает процесс выработки французской политики и действия (а также временами бездействие) ее руководителей и основных исполнителей с осени 1940 г.: главы государства маршала Филиппа Петэна, руководителей правительства в должности вице-премьера Пьера Лаваля и Жана-Франсуа Дарлана, министров иностранных дел Поля Бодуэна и Пьера-Этьена Фландена, министра колоний Шарля Платона, генералгубернатора Индокитая Жана Дэку, посла в Японии Шарля Арсена-Анри и посла в США Гастона Анри-Эй.

В основу положены документы, дневники, воспоминания и другие свидетельства действующих лиц в сочетании с новейшими работами историков.

Период от окончания Русско-японской войны до октябрьской революции 1917 г. – это время политического, экономического и культурного сближения России и Японии. Инерция этого сближения определила стратегию в отношении России и в годы Гражданской войны – японская политическая элита сделала ставку на те силы, которые подтверждали преемственность военных и финансовых обязательств Царского и Временного правительств.

В Первую мировую войну страны вступили фактически союзницами, этот союз увенчался договором 1916 г. Элементом сотрудничества стало и его отражение в символических действиях. За годы, предшествовавшие Первой мировой войне, и, собственно, в годы самой войны российских наград удостоились сотни японских военнослужащих. В статье анализируется состав военнослужащих, какими наградами и за какие заслуги были награждены представители императорского дома, выбравшие военную службу, дипломаты, генералы, а также адмиралы флота и морские офицеры, инженеры и водолазы.

После октября 1917 г. Япония еще несколько лет поддерживала представителей Белого движения, адмирала А. В. Колчака. Кроме того, и даже с большей активностью поддержка оказывалась атаману Г. М. Семенову. Например, японские гарнизоны размещались в Забайкалье с осени 1918 г. с его приходом там к власти. Парадоксальным образом, многие японские офицеры и рядовые были представлены в годы Гражданской войны к российским наградам, чему также есть подтверждения в архивных документах.

В 1854 г. японское государство было вынуждено отказаться от политики изоляции, продолжавшейся более двух веков, после чего оно стало частью мирового сообщества. В то время продолжалась Крымская война (1853–1856), которая по своим масштабам вышла за пределы собственно Крыма, и боевые действия шли, в том числе, и на Тихом Океане. В этой непростой обстановке происходило установление дипломатических отношений между Российской Империей и Японией, что в итоге удалось Е. В. Путятину (1803–1883) в 1855 г., когда был заключен так называемый Симодский Трактат.

После неудачных для Российской Империи итогов Крымской войны соперничество между Россией и Британией в рамках «Большой игры» продолжилось, и Япония оказалась в ее орбите уже в 1861 г. Взор русского и ан глийского флотов был обращен на выгодно расположенный остров Цусима. Попытка закрепиться там, однако, закончились для России неудачно – не без участия британских дипломатов и военных. Так называемый «Цусимский инцидент», с одной стороны, показал ограниченность возможностей России на Дальнем Востоке в тот период, а с другой – стал первым со времен инцидента с Головниным в 1811 г. открытым конфликтом между русскими и японцами, усилив в последних страх перед угрозой с севера. Посредничество же Великобритании продемонстрировало её более крепкие позиции в Японии и позволило ей и далее укреплять связи со Страной Восходящего Солнца.

Статья посвящена социокультурным аспектам привлечения иностранной рабочей силы в сферу услуг Японии в условиях, когда японская экономика сталкивается с рекордной за свою послевоенную историю нехваткой рабочей силы. Этот процесс анализируется с точки зрения открытости или закрытости японского общества для взаимодействия с другими культурами, с учётом свойственной Японии модели заимствования элементов внешних культур и в взаимосвязи с проблемой национальной идентичности, определяющейся принадлежностью нации к определённым культурным традициям. Японский сервис рассматривается как уникальный социокультурный феномен, а сфера услуг – как поле межкультурного взаимодействия, которое позволяет проиллюстрировать готовность Японии к открытию внешнему миру на современном этапе.

Автор ставит своей целью показать, на примере японской индустрии гостеприимства, взаимодействие японских и неяпонских ценностей, связанных с данной сферой экономической деятельности, и по возможности полно раскрыть социокультурные аспекты экономических проблем, стоящих в настоящее время перед сферой услуг Японии. Для этого в первой части работы рассмотрен процесс развития японского сервиса после войны от постепенного роста доли сферы услуг в ВВП страны до выдвижения традиционной концепции омотэнаси на международном уровне как уникального способа приёма гостей летней Олимпиады 2020 в Токио. Во второй части проведён анализ кризисных явлений на японском рынке труда и показано, как они отражаются на функционировании сферы услуг в настоящее время. Третья часть посвящена последствиям сложившейся ситуации и усилиям, которые прилагают японские компании для сохранения уровня сервиса в смешанной социокультурной среде.

Автор приходит к выводу, что как японские компании, так и правительственные ведомства, отвечающие за разработку иммиграционной политики, ведут себя достаточно осторожно, стремясь минимизировать внешнее воздействие на сервисные отрасли. Для компаний при этом важно сохранить привычный в японском обществе уровень обслуживания, а для правительства – защитить национальные интересы в экономической и политической сфере. В условиях неизбежного роста межкультурного взаимодействия японская сторона при этом предпочитает опираться на концепт омотэнаси, рассматривая его как мост между культурами.

В статье рассматривается история возникновения и упадка некогда влиятельных левых сил в японской политике. На выборах осенью 2025 г. Социалдемократическая партия, а в прошлом Социалистическая партия имеет все шансы потерять единственное депутатское кресло в самой важной нижней палате парламента. Другая «левая» сила – коммунисты – сохраняют свои позиции, но занимаемые ими места – это чуть более 2% об общего числа. Причины кризиса левых партий, как это было и до Японии в странах Европы, разумеется, следует искать в коренных изменениях социально-классовой системы, структуре занятости в результате всех волн научно-технического прогресса. Но есть и национальная специфика, связанная с инерцией политических предпочтений. На становление, развитие и кризис левых партий определенное влияние оказывала довоенная история, имевшая отношение к европейским течениям христианского социализма, фабианства, анархического коммунизма и анархо-синдикализма. С победой большевиков в революции 1917 г. связано напрямую становление японской компартии как японской секции Коминтерна. В послевоенный период сильное влияние оказывали политические процессы в соседнем Китае и на Корейском полуострове.

Анализ нынешней ситуации с левыми партиями Японии показывает, что их решительный отказ от ставших одиозными марксистско-ленинских положений своих политических программ, откровенно критическое отношение к опыту строительства социализма в Советском Союзе и Китае, попытки доказывать, что отрицательный опыт в этих странах – результат искажения сути социализма, извращения его принципов, не помогает. Эта критика не повышает их авторитета и возможностей удержания симпатий своих сторонников и привлечения новых.

Особенно показателен пример СДПЯ, полный отказ которой от Маркса и Ленина в пользу Лассаля и Бернштейна не только не помог, но был воспринят как конъюнктурный ход, как готовность жертвовать своими принципами ради политической выгоды.