Статья: Помощь школьному образованию в повестке Нового банка развития (2024)

Исследование посвящено анализу германских доктринальных документов, опубликованных правительством Олафа Шольца в контексте объявленной им в 2022 г. «смены эпох», среди которых: Стратегия национальной безопасности, Руководящие принципы по формированию феминистской внешней политики, Стратегия в отношении Китая и Руководящие принципы оборонной политики. Происходящие в стратегической культуре ФРГ изменения представляют особый интерес, поскольку носят беспрецедентный характер и направлены на создание из германского государства полноценного игрока в военной политике. В качестве реакции на начало специальной военной операции России на Украине Берлин взял курс на укрепление силового компонента своей политики и приступил к отправке оружия Киеву, нарушив послевоенный принцип отказа от поставок вооружений сторонам конфликта. Статья отвечает на вопрос о том, как внутригерманская дискуссия по военно-политической проблематике отражается в публикуемых министерствами и ведомствами ФРГ руководящих документах. Участники данной дискуссии условно разделены на три группы: те, кто поддерживает как идею Zeitenwende, так и усилия правительства на данном направлении; те, кто поддерживает идею Zeitenwende, но не согласен с методами или инструментами её реализации; противники «смены эпох» в целом. Методом качественного контент-анализа опубликованных документов выявляются противоречия как в их содержании, так и в процессах реализации Берлином заявленных целей. Отмечается, что многие формулировки носят расплывчатый характер и, следовательно, могут быть изменены или дополнены в дальнейшем. Большое влияние на содержание новых документов оказывает партия «Союз 90 / Зелёные», которая задаёт воинственную риторику и отстаивает расширительное понимание проблем безопасности. Полученные результаты исследования позволяют сделать вывод о том, что на практике германский подход более сбалансирован и осторожен, чем артикулируемые руководством ФРГ внешнеполитические установки. Тем не менее, сам факт закрепления в стратегических документах идей «смены эпох» придаёт им долгосрочный характер и делает невозможным их игнорирование будущим правительством страны.

В 2022 г. ЕС впервые в своей истории начал предоставлять финансовую помощь на военные нужды воюющему государству, Украине, и создал механизмы, стимулирующие поставки странами-членами вооружений и военной техники (ВВТ) Киеву. Принятые меры были обозначены как «силовые инструменты» внешней политики Брюсселя, которые он развил в ответ на «возвращение в Европу войны высокой степени интенсивности». При этом на протяжении 2000–2010-х гг. Брюссель подчёркивал уникальность имеющегося у него набора несиловых внешнеполитических инструментов, гордился своей способностью добиваться реализации интересов, не прибегая к силе, и демонстративно избегал любых проявлений военно-силового давления в международных отношениях.

В статье автор обращается к вопросу о том, что такое внешнеполитические инструменты и какие существуют их виды (силовые, несиловые и гибридные). Затем рассматривает, какими инструментами располагает ЕС, определяет, какие из них являются для него традиционными, а какие были развиты относительно недавно. Путём анализа внешнеполитических документов выявляются интересы ЕС в исторической перспективе в отношении стран «восточного соседства» – Азербайджана, Армении, Беларуси, Грузии, Молдовы и Украины – и рассматривается практика применения инструментов на этом направлении за годы, прошедшие с момента разработки т. н. «восточной политики» (Европейской политики соседства и Восточного партнёрства). На основании представленных данных сделаны выводы об особенностях применения несиловых, силовых и гибридных инструментов в отношении стран «восточного соседства», о сути произошедших трансформаций и высказываются предположения об их причинах. Изменения во внешнеполитическом инструментарии ЕС позволяют выявить тенденции его развития и особенности политики в отношении шести постсоветских стран, которые сохраняют своё приоритетное значение для ЕС и остаются в сфере жизненно важных интересов России.

Латиноамериканская ассоциация интеграции (ЛАИ) являет собой пример региональной экономической интеграции, соответствующей характеристикам неустойчивого (liquid) регионализма. Среди её отличительных черт: отсутствие строгих обязательств, слабая заинтересованность её членов в углублении интеграции, а также стремление к поиску альтернативных торговых партнёров за пределами региональных границ. Вместо реализации цели по созданию прочного общего рынка, ЛАИ остается зоной тарифных преференций. Цель статьи – охарактеризовать причины хрупкости экономической интеграции в ЛАИ. Автор доказывает наличие выраженного тренда на усиление внерегиональной торговли, которая подрывает принципы латиноамериканского регионализма. Анализ включает изучение предыстории, эволюции и институциональной структуры ЛАИ с особым акцентом на анализе динамики внутрирегиональной торговли, а также торгово-экономических отношений с другими регионами и странами. Основной вывод заключается в том, что ЛАИ является примером неустойчивого регионализма в Латинской Америке. Это обусловлено отсутствием обязательств со стороны государств-членов, институциональной гибкостью ассоциации и приоритетом, отдаваемым внешней торговле. Несмотря на то что ЛАИ задумывалась как инструмент развития открытого регионализма, до настоящего времени ассоциация так и не смогла консолидироваться в полноценную региональную интеграционную группу, оставаясь сосредоточенной исключительно на торговом обмене. Модель межправительственного регионализма не достигла прогресса и в части развития зоны свободной торговли, что идет в разрез с целями, изложенными в Договоре Монтевидео.

Китай сталкивается с растущими геополитическими и социально-экономическими вызовами. Ответом является структурная перестройка китайской экономики на основе сектора высоких технологий (high tech) и перспективных технологий. Статья посвящена анализу современной промышленно-технологической и инновационной политики Китая на фоне глобальных экономических вызовов и внутренних структурных ограничений. Актуальность исследования обусловлена необходимостью оценки способности Китая адаптироваться к изменяющейся международной обстановке, усилению технологического давления со стороны западных стран и внутренним вызовам, таким как старение населения и снижение экономического роста. Цель работы заключается в том, чтобы дать оценку текущих подходов к развитию национальной инновационной системы (НИС) Китая, а также критически рассмотреть трансформацию китайской промышленной политики. В качестве гипотезы выдвигается утверждение, что несмотря на внешние признаки модернизации, политика Китая по-прежнему сохраняет черты традиционного интервенционалистского подхода. Методология исследования опирается на теорию национальных инновационных систем и элементы политической экономии. В работе также применяются кейс-методы, включая анализ поддержки малых и средних предприятий (МСП), так называемых «маленьких гигантов», в качестве примера реализации политики создания «национальных чемпионов». Используются официальные документы и релевантные статистические данные. Основные выводы статьи указывают на то, что текущая промышленно-технологическая политика Китая носит противоречивый характер. С одной стороны, наблюдается переход к более сложной и многоуровневой системе поддержки, включающей стимулирование технологических МСП и развитие передовых технологий, таких как интегральные схемы, искусственный интеллект, и возобновляемые источники энергии. С другой стороны, сохраняются элементы техно-центристского и мобилизационного подхода. При этом ставка делается в том числе на «национальных чемпионов», которым вменены функции стимулирования экономического развития. Хотя в число чемпионов ныне включены не только крупные компании, но и МСП, а сам подход к их отбору стал более гибким, новая политика далека от оптимальной. На примере «маленьких гигантов» показаны спектр рисков, связанных с реализацией новой политики. На перспективу перед экономикой КНР и ее технологической политикой остаются существенные вызовы. Однако потенциал изменений невелик в силу растущего внешнего давления и эффекта колеи, ориентирующих китайское руководство на воспроизводство прежних подходов.

В статье, основанной на неопубликованных материалах Архива внешней политики Российской империи, впервые в историографии анализируются языки официальных грамот (верительных, отзывных, известительных и др.) светских и духовных курфюрстов Священной Римской империи германской нации и российских императоров в XVIII в. Руководствуясь традициями отечественной и зарубежной дипломатики как вспомогательной исторической дисциплины, автор использует в качестве основного метода формулярный анализ, рассматривая обязательные формулы и языковые обороты начального и заключительного протоколов грамот, которые дают представление о социальном статусе отправителя и получателя. Статья актуализирует интерес к языкам дипломатии раннего Нового времени, возросший в последние годы в зарубежной историографии в связи с изучением переговорных практик на международных конгрессах. Работа с источниками показала, что в переписке с российскими императорами курфюрсты Саксонии использовали немецкий язык, курфюрсты Пфальца и Баварии – латинский, а с середины XVIII в. немецкий. На этом же языке составлены грамоты духовных курфюрстов – архиепископов Майнца, Трира и Кёльна. В редких случаях использовался французский язык. Грамоты российских монархов традиционно составлялись на русском языке с приложением перевода на немецкий. Автор приходит к выводу, что формальная характеристика, которой является язык, позволяет получить представление об уровне отношений между коронованными и некоронованными особами, выявить разницу в статусе суверенных государей и правителей, де-юре ещё сохранявших вассальную зависимость, к которым принадлежали и курфюрсты. Об этом свидетельствуют категории родства, присутствующие в переписке. Так, российские императоры и императрицы выступали в отношении светских курфюрстов в качестве дяди или тёти, а не брата или сестры, как это было принято в переписке с суверенными государями, курфюрстов же именовали сначала племянниками, затем свойственниками (реже – кузенами), что дополнительно подчёркивало неравенство контрагентов. Рассмотренная переписка помогает среди прочего уточнить обстоятельства признания российского императорского титула влиятельными штатами Священной Римской империи.

В статье исследуются несколько сюжетов, значимых для изучения политики французского королевского двора на севере Европы и анализа русско-французских контактов первой половины 1570-х гг. В первой части кратко рассматривается геополитическая обстановка, сложившаяся в Балтийском регионе после заключения русско-литовского перемирия 24 июня 1570 г. и Штеттинского мира 13 декабря 1570 г. Во второй части анализируется проект свержения шведского короля Юхана III, планировавшийся заговорщиками во главе с Шарлем де Морне при поддержке дома Валуа. Также автор исследует обстоятельства появления идеи создания франко-шведского союза, высказанной французским послом в Дании Шарлем де Данзе. Выдвигается гипотеза, что данный проект был отклонён королём Польским и великим князем Литовским Генрихом Анжуйским, не желавшим конфронтации с Русским государством. В третьей части объясняется потеря французской короной влияния в Балтийском регионе в 1574–1575 гг., связанная с бегством Генриха де Валуа из Польши летом 1574 г. и прекращением матримониальных планов относительно шведской династии Васа в феврале 1575 г. Подробно разбирается политический проект Шарля де Данзе, касавшийся превращения Ливонии в вассальное французское герцогство во главе с Франсуа Алансонским, а также дальнейшие планы дипломата по созданию унии Франции, Дании, Швеции, Ливонии и Речи Посполитой. Доказывается, что, несмотря на короткий период перемещения Русского государства в стан оппонентов Французского королевства, постепенный рост взаимовыгодных торговых связей и налаживание диалога в рамках балтийской политики предотвратили конфронтацию двух стран. Напротив, к середине 1570-х гг. сложились условия, способствовавшие поиску Россией и Францией взаимных интересов.

В сложно и многогранно устроенной американской политике существует множество переменных, от которых зависит развитие внутренней и внешней политики. Одной их них является формирование платформ партий, которые являются важным индикатором политики администраций США. Их часто недооценивают в вопросах влияния на формирование внешнеполитического курса той или иной администрации, поскольку считается, что программа партии в абсолютном большинстве случаев – во многих странах мира – не совпадает с реальной политикой. Как показывает исследование, этот тезис неверен в отношении США. Платформа партии в Соединённых Штатах – официальный документ, в котором формулируются идеологические, политические, экономические и иные установки партии. Она включает не только предвыборные планы и обещания, но и принципиальные позиции партии по различным вопросам на весь следующий электоральный цикл, т. е. на четыре года вперед. В настоящей статье предпринята попытка проанализировать процесс формирования платформы партии на примере республиканской партийной платформы 2000 г. и её реализации на практике.

В 1990-х гг. Республиканская партия вынуждена была приступить к переформатированию своей платформы. Большую роль в этом процессе сыграл Дж. Буш-мл., его окружение и влиятельные консервативные аналитические центры. Провозглашённый курс получил название «сострадательного консерватизма». Однако в силу разных обстоятельств администрации США вынуждены были изменять изначальный курс. Так случилось и с внешней политикой администрации Дж. Буша-мл. Радикальный пересмотр внешнеполитических целей США на мировой арене при администрации 43-го президента привёл к доминированию неоконсерваторов во внешнеполитическом планировании. Теракты 11 сентября 2001 г. позволили не только резко изменить внешнеполитический курс, но и с помощью этих изменений поменять отношение американцев к Дж. Бушу-мл. и его администрации, что показали социологические исследования. В результате произошли значимые изменения в системе региональных приоритетов внешней политики страны.

В статье рассмотрена эволюция идеологии антиимпериализма на Кубе. Анализируется исторический контекст (борьба за независимость от Испании и попадание в сферу влияния США), в котором возникли идеи борьбы против колониальных держав, сформулированные кубинским национальным героем Хосе Марти. Две его ключевые идеи вошли в структуру антиимпериализма Кубы: борьба с угнетателем и объединение в этой борьбе стран региона. Позднее идеи антиимпериализма были подхвачены широким спектром сил, в том числе радикалами-патриотами, коммунистами и социалистами. В статье дан анализ элементов антиимпериалистических идей в интерпретации Хулио Антонио Мельи, основателя кубинской Компартии и секции Всеамериканской антиимпериалистической лиги. После победы революции 1959 г. в идеологию кубинского антиимпериализма официально вошел сформированный в духе идей марксизма-ленинизма принцип пролетарского интернационализма, что получило отражение в официальных документах – внешнеполитических декларациях и Конституции 1976 г. После распада «мировой системы социализма» в условиях «особого периода в мирное время» Кубе пришлось пересмотреть как экономические основы общества, так и внешнеполитические. Принцип пролетарского интернационализма был изъят из текста Основного закона, прекратилась военная помощь национально-освободительным и революционным движениям, основным содержанием кубинского интернационализма стали гуманитарные миссии. После VI съезда Компартии Кубы (2011 г.) гуманитарные миссии стали по возможности переводиться на коммерческие рельсы, внешнеполитическая линия страны сконцентрировалась на защите принципов международного права, отстаивании многополярности и на борьбе за альтернативное, более справедливое мироустройство. К настоящему времени актуальная ранее марксистско-ленинская составляющая теряет свою роль в структуре кубинского антиимпериализма, что демонстрирует способность кубинского руководства гибко реагировать на изменения в системе международных отношений.

В структуре разрядки напряжённости в американо-советских отношениях 1970-х гг. вопросы торговли и взаимодействия в сфере науки и технологий занимали важное место. К концу 1960-х гг. в противостоянии США и СССР был достигнут стратегический паритет. На гонку вооружений стали смотреть как на дорогостоящее и бесперспективное дело. С одной стороны, временное равновесие военных потенциалов вело к смягчению прямой конфронтации и снижало угрозу войны, с другой – способствовало распространению убеждения в том, что интенсификация коммерческих связей и развитие научно-технологических программ и обменов создаст материальную основу прочного мира. В Москве эта мысль приобрела статус программной установки, в то время как в Вашингтоне исповедовали более прагматичный подход. С опорой на имеющееся историографическое наследие и документы российских архивов (РГАНИ, РГАЭ), а также опубликованные материалы государственного департамента США, доступные электронные коллекции документов американских разведывательных служб и некоторых научных сообществ в статье показано, как на протяжении 1970-х гг. в Вашингтоне менялись подходы к формированию политики в отношении Советского Союза и какое место в этой политике отводилось торгово-экономическому и научно-техническому взаимодействию сверхдержав. Обоснованы выводы о том, что свёртывание разрядки в сфере торговли и научно-технического взаимодействия шло в три этапа. С принятием поправки Джексона-Вэника (1974) двусторонние отношения перестали быть равноправными, не говоря о существенных коммерческих потерях советской стороны. Приход к власти администрации Картера в январе 1977 г. внёс в повестку отношений Вашингтона и Москвы тему прав человека и угрозу применения санкций в случае их нарушения, неоднократно приведённую в исполнение. На рубеже 1979–1980 гг. начался третий этап, завершивший в конце 1982 г. демонтажем инфраструктуры сотрудничества в сфере науки и технологий.