Статья: ПРОТИВОСТОЯНИЕ И. КАНТА И Ф. НИЦШЕ В ТВОРЧЕСКОМ ДИАЛОГЕ А. А. БЛОКА И А. БЕЛОГО (2024)

В статье на примере только набирающей силу латиноамериканской биоэтической рефлексии показаны сложности методологического поиска, трудности в определении биоэтических приоритетов, балансирование между утилитаризмом и деонтологией. В философии этики существуют различные подходы к пониманию моральных приоритетов. Обращение к философии Иммануила Канта позволило по-новому взглянуть на процесс возникновения биоэтических проблем и понять причины их малоэффективных решений. Анализируется деонтологическая система И. Канта и осмысляются концепты биоэтики, направленность ее рефлексии, которую дает нам биоэтическое знание. Особое место отводится критической теории Канта для осмысления проблем латиноамериканской биоэтики с эпистемологических позиций. Выясняются основные проблемы становления методологии латиноамериканской биоэтической рефлексии. Обращение к идеям Канта помогает понять, каким образом в латиноамериканской биоэтической мысли понятия пользы и долга не дифференцируются и часто меняются местами, а проблема нравственного выбора отдается на откуп не ученым и специалистам-профессионалам, а обычным людям - пациентам. В аргентинской практике реализации биоэтических конструктов есть явная утилитаристская тенденция. Однако понимание происходящего возможно посредством положений классической немецкой философии. Кантовская система позволила нам понять проблемные зоны латиноамериканской биоэтики, главная из которых состоит в том, что интеллектуалы (в отличие от обывателей) оказываются практически освобожденными от проблем биоэтического выбора. Недооцененность деонтологии Канта в латиноамериканской философии приводит к ограниченности методологии и к кругу явно суженных решений. В современных условиях биоэтика не поспевает за стремительным развитием медицинской науки. Между тем определять границы дозволенного на фоне беспрецедентного прогресса в медицинских биотехнологиях нужно уже сейчас.

Статья посвящена особенностям рецепции идей Канта в феноменологическом учении о сознании Э. Гуссерля. За основу сравнительного анализа взяты проблема ассоциации и понятие синтеза. Прослежена эволюция отношения Гуссерля к трансцендентальной философии Канта.

Актуальность исследования обусловлена не только историко-философским интересом к прояснению специфики отношения этих философов к фундаментальным вопросам исследования человеческого сознания, но и прикладными социальными задачами, вытекающими из характера их решения.

Показана бесперспективность формального терминологического пути сравнения вкладываемых мыслителями смыслов в термин «ассоциация», предложенного Э. Холенштайном. Автор, опираясь на исследования И. Керна, самостоятельный анализ первого и второго издания «Критики чистого разума», текстов из обширного наследия Э. Гуссерля, настаивает на осуществлении содержательного анализа, который приводит к выявлению значения Канта для развития феноменологии.

Исследование позволило определить роль кантовского трансцендентального учения в осуществлении грандиозного феноменологического проекта, в частности в разработке Гуссерлем проблемы ассоциации, имеющей фундаментальное значение в его учении о сознании, а также указать на принципиальные расхождения между ними. Значение кантовского трансцендентального учения для феноменологической разработки проблемы синтеза и ассоциации заключалось в следующих идеях: генетическая проблематика, указание на допредикативную основу, фундирующую сознание; проблема пассивности; временность синтезов и синтетичность времени, лежащие в основе работы сознания; указание на синтетичность допредикативного опыта; априорность и трансцендентальная необходимость синтеза.

Принципиальные расхождения между ними: учение об ассоциации в феноменологии возможно лишь в рамках феноменологической редукции; формализм учения Канта; выраженный акцент у Канта в понимании сознания на его активной составляющей, на продуцировании противостоит гуссерлевскому акценту на фундирующем «пассивном сознании»; возможность отдельного единичного восприятия у Канта и невозможность его у Гуссерля; кантовское понимание синтеза не дает основы для обоснования интерсубъективности сознания, (проблема так называемого «одинокого сознания»), в то время как пассивный генезис Гуссерля впервые ее предоставляет.

Данный текст открывает серию статей, посвященных роли чувственности в синтезе опыта. Проект предполагает историко-философский выход к конструктивистскому прочтению учения Иммануила Канта. Для реализации задуманного необходимо, во-первых, представить экспозицию кантовской проблематики синтеза опыта.

Во-вторых, показать недостаточность схематизма как способа преодоления разрыва между понятием и созерцанием.

В-третьих, показать возможности преодоления указанного разрыва на примере учения еврейского философа Соломона Маймона.

В-четвертых, продемонстрировать постепенное ослабление нововременного примата рационального перед чувственным (а также формы над материей, понятия над созерцанием, актуального над потенциальным и т. д.).

В-пятых, представить конструктивистское прочтение проблемы синтеза опыта, предполагающее движение от чувственности к понятию (И. Стенгерс, С. Шавиро).

Цель первой статьи - раскрыть проблему синтеза опыта у И. Канта и С. Маймона, то есть рассмотреть первые пункты намеченного плана. Фильм режиссера Екатерины Еременко «Чувственная математика» поможет реализовать поставленную цель более наглядно.

В настоящей статье показано, что и Кант и Маймон соглашаются со свойственным нововременному мышлению приматом рационального над чувственным, однако предлагают различные решения вопроса о синтезе опыта. Если Кант демонстрирует необходимость подведения под категории чувственных данных посредством схем, то С. Маймон склоняется к тотальному интеллектуализму, объявляя чувственность «несовершенным рассудком» и тем самым обходя проблему схематизма. Хотя Маймона можно подозревать в возвращении к докритической философии, это не отрицает ценности его учения.

В частности, в более поздних философских проектах будут востребованы следующие элементы учения Маймона: устранение разрыва между понятием и созерцанием, оригинальная философская интерпретация Лейбницева концепта дифференциала, а также рассмотрение рассудка в его постоянном становлении.

В статье исследуется практическая философия мыслителя эпохи немецкого Просвещения Христиана Августа Крузия в сравнении с этикой Иммануила Канта. Изучение моральной философии Крузия необходимо в связи с его вероятным влиянием на нравственное учение Канта. В данном исследовании попытка установить указанное влияние осуществляется посредством текстологического анализа текстов этих мыслителей, посвященных вопросам практического характера. Цель статьи заключается в выявлении основных положений в этике Крузия, а также в докритической и критической моральной философии Канта, в сопоставлении размышлений Канта разных периодов с учением указанного мыслителя, чтобы отыскать предпосылки влияния. В первой части статьи излагается учение Христиана Августа Крузия, описанное им в трактате «Руководство к разумной жизни». Во второй части проводится сравнение крузианских положений с кантовскими выкладками в плане моральной философии. В заключение подводятся итоги. Автор делает вывод о том, что были найдены сходные положения, позволяющие говорить о влиянии Крузия на Канта в этическом отношении. Так, отмечаются схожие взгляды мыслителей на добродетель и важность свободы. Оба философа говорят о необходимости воздаяния в ответ на моральность, а также о роли познавательных способностей в достижении добродетели. Кроме того, важным является отношение Крузия и Канта к функции Бога в этике. Если Крузий постулирует Творца в качестве главной фигуры своей моральной философии, то Кант отрицает его превалирующее значение для этики. Однако, как в ранних, так и в поздних сочинениях кенигсбергского философа, мы видим указание на все же непреходящую важность Бога для учения о нравственности, что сближает его взгляды с крузианскими. Помимо этого, элементы влияния мы можем проследить в формировании типов императива у Канта, различении намерения и действия в морали.

Несмотря на временную и концептуальную дистанцию между доктринами Августина и Канта, в их мышлении обнаруживается множество родственных положений. Это, во-первых, позволяет классифицировать их по тематикам трех кантовских «Критик» и прочитывать Августина по-кантовски. В сфере теоретической философии общим для них центральным моментом является априоризм, ставший в Новое время основой для утверждения ведущей роли субъекта в познании. И хотя Кант объявил себя совершившим в философии этот «коперниканский переворот», Августин в данном отношении по праву считается «первым человеком модерна». В практической философии их близость заметна, если сопоставить августиновское доказательство бессмертия души и кантовский постулат чистого практического разума. В области эстетики конгениальность мыслителей проявляется принципиальным образом в том, что оба говорят об эстетическом наслаждении как о «незаинтересованном удовольствии», а также в том, что и Августин и Кант проводят дифференциацию между формами рационального (логического) и эстетического суждений. Однако, во-вторых, для постижения глубины логического развития философии в ее истории особенно важна попытка прочитать Канта по-августиновски в общеметодологическом аспекте. Оба философа в стремлении осуществить проект метафизики исходят из (скептической) критики догматизма. Тогда как Кант замкнул мышление в границах субъективности (видимости), Августин диалектически снял их, показав, что субъект внутри себя освобождается от видимости и потому обладает истинным (объективным) знанием. Главное же - то, что посредством историко-философского нарратива о скрытом платонизме Новой Академии Августин вовлекает скептицизм в целесообразный процесс развития идеи философии, способствуя лучшему пониманию того, что критицизм Канта инкорпорирован в органическое единство всеобщей философской логики.

И. Кант оставил последующей теологии трансцендентальные проблемы – когнитивного статуса понятия Бога, адекватности знания о Нем, роли понятия Бога в реализации задач разума и др. К настоящему времени трансцендентальная теология претерпела значительное развитие, многие ее аспекты были взяты на вооружение неопротестантизмом. В обобщенном виде трансцендентальная теология представляется сейчас проектом тотальной рационализации и универсализации религии – религией «в пределах только разума». В связи с этим вызывают интерес две задачи: выявление ее существенных моментов с одной стороны, и ее исторической преемственности с другой. В статье на основе работ Д. Бонхеффера, Б. Лонергана, К. Ранера, Ш. Огдена, М. Ковалика и др. рассматриваются признаки современной трансцендентальной теологии как направления философских исследований, заложенного И. Кантом. В качестве таковых фиксируются: рационализация всех аспектов религии, понимание догматов как априорных идей, опора на общечеловеческие принципы мышления и нравственности, согласие религии с необходимыми логическими и онтологическими истинами, построение единой теории межконфессиональной нормативности и др. Выясняется, унаследованы ли эти содержательные позиции из кантовского взгляда на религию. Сравнение выделенных моментов с теологическими идеями Канта показывает, что это во многом не так. Трансцендентальная теология действительно предполагает априорность религиозных идей, наличие в религиозной доктрине зависимых от разума необходимых онтологических истин, широко понимаемый критицизм и известную степень автономности морального сознания от религиозного, однако в остальных пунктах, включая рациональность религиозных принципов, возможность доказательства существования Бога и религиозный универсализм, наблюдается значительное расхождение.

Статья посвящена реконструкции воззрений И. Канта на проблему прощения. Несмотря на то, что немецкий философ в своих текстах крайне мало говорит о прощении, проявляя поразительную сдержанность в отношении этой темы, в корпусе его сочинений тем не менее можно найти достаточно косвенных указаний на то, что проблема прощения была для него значимой. Это обстоятельство является одной из причин, почему в данном исследовании кантовский взгляд на прощение раскрывается в связи с целым рядом смежных проблем, которых Кант касается при разработке своей этики и философии религии. Речь идет прежде всего о таких важных моральных, правовых и теологических сюжетах, как вина и наказание, ненависть и жажда отмщения, автономия и гетерономия воли, борьба доброго принципа в человеке со злым, революция сердца и перемена в образе мыслей, Божественная благодать и человеческое милосердие. В статье показано, что прощение и миролюбие (placabilitas) Кант считает долгом добродетели, то есть широкой обязанностью. Максиму непрощения он, напротив, полагает противоречащей моральному долгу. В основе кантовского подхода лежит убеждение, что все люди нуждаются в прощении, поскольку на каждом лежит бремя вины в силу радикальной склонности человека ко злу. В исследовании отстаивается тезис о том, что прощение, по Канту, предполагает интеллигибельное восполнение времени, которое прощающий дарует своему обидчику в ответ на его решение морально преобразиться и следовать по пути добродетели. Вместе с тем подчеркивается, что для Канта событие прощения ни в коей мере не может быть основанием для отмены наказания, поскольку совершенный поступок нельзя аннулировать, а вину загладить. В статье также отмечается, что для разрешения противоречия между долгом прощения и неотвратимостью наказания Кант находит элегантное решение - идею удвоения морального субъекта.

Антиномичное понимание разума входит в основу всей критической философии Канта. Однако такое понимание не находит своего явного выражения в том систематическом учении о человеке, которое разрабатывает Кант. Тем не менее принцип антиномичного понимания всего человеческого существования также лежит в основе Антропологии Канта и находит свое выражение в том разумном усилии, которое необходимо человеку, чтобы «делать себя». Тем самым Кант предвосхищает ту постановку вопроса о человеке, которая характерна для экзистенциализма XX века. Чтобы увидеть эту связь, требуется изменить привычный взгляд на антиномию как на формальное или диалектическое противоречие одного только разума. По общему смыслу критической философии Канта антиномия представляет собой неразрешимое противостояние законов существования человека как конечного существа. Такой взгляд на антиномизм человеческого существования обусловлен той интерпретацией метафизики Канта, которую обосновывает Хайдеггер. Человек, поскольку он действует прагматически, всегда находится в антиномичной ситуации экзистенциального выбора одного из возможных решений. Законы разума приобретают свою нравственную силу только при том условии, что субъект осмысленно преодолевает свои естественные склонности, продиктованные законами природы. В Антропологии Канта идея антиномизма выходит за пределы антиномий чистого и практического разума, что открывает перспективу раскрыть антиномичную связь языка и мышления. Этот подход возник и развивался в русской философии XIX и XX веков. Итоговым является вывод, что осмысленным (разумным), а потому и свободным может быть лишь такой акт, действие или поступок, которые в своей познавательной, прагматической или моральной необходимости напряжены сознанием иной возможности. Разумность и свобода человеческого существования конституирована этим напряжением.

Проблематика реальности с необходимостью включается в любую основательную философскую систему. Трансцендентальная философия И. Канта не является исключением. Однако традиционно Канта понимают как идеалиста и конструктивиста, и на этом основании не особенно продуктивными кажутся попытки реконструировать его «представления о реальности». В статье ставится именно такая проблема - прояснить понимание Кантом этого вопроса, тем более что понятие реальности является одним из наиболее часто употребляемых терминов. В первой части статьи анализируются онтологические структуры философии Канта и проблемы, связанные с отношением явления, ноумена и вещи в себе, их сложной координацией. Во второй части рассматривается вопрос о значении проблематики объективного для прояснения представлений о реальности. В третьей части анализируются оценки метафизического проекта Канта в исследованиях С. Л. Катречко, В. В. Васильева, С. А. Чернова, А. Н. Круглова, В. Е. Семенова. У исследователей кантовской философии нет согласия в том, как следует определить форму теоретической аналитики, заданной «Критикой чистого разума», является ли она продолжением метафизической традиции, можно ли ее в определенном смысле отнести к онтологии, является ли она новой - трансцендентальной - логикой или все-таки следует относиться к ней как к «критическому методу»? У самого Канта можно найти основания для противоречивых ответов относительно целей его критической философии. Прояснению причин такого рода разногласий последователей философии Канта и ее аналитиков посвящена эта статья. В «тени Канта» оказывается вся дальнейшая европейская философия, так или иначе ориентированная на антиреалистические основания аналитики, в частности феноменологию и антиреализм. Цель этой статьи заключается в том, чтобы реконструировать онтологические основания критического метода Канта и прояснить в этом контексте его понимание реальности.

В статье анализируется понятие рефлексии в философии Канта. Различение сознания
( Bewuβtsein ) и мышления ( Denken ) в структуре кантовского опыта позволяет выделить разные функции рефлексии. Показано, что в «Трансцендентальной логике» рефлексия рассматривается прежде всего как средство контроля процесса познания. Трансцендентальная рефлексия направлена на осознание отношения познавательных способностей (чувственности и рассудка) и осуществляется как их трансцендентальная топика. Поскольку, однако, обратной стороной осознания способа данности предмета является осознание самого субъекта познания, постольку трансцендентальная рефлексия имеет еще имплицитный экзистенциальный смысл. Поэтому рефлексия в «Критике чистого разума» выступает как «сознание о сознании». В отличие от такого понимания в «Критике способности суждения» рефлексия понимается по-другому. Если определяющая способность суждения связывает уже имеющиеся созерцания с понятиями, то рефлективная способность суждения служит для поиска общих понятий. Поэтому в «Критике способности суждения» рефлексия в модусе рефлективной способности суждения понимается как «мышление для мышления». Указано, что в этом случае принципом для действия определяющей способности суждения является принцип целесообразности; только в этом случае возможен поиск общего понятия для особенных эмпирических явлений, данных в опыте. Показано, что поиск такого правила для определяющей способности суждения осуществляется рефлексивной способностью суждения. В последнем случае она выступает в модусе телеологического суждения, связывающего воображение не с понятием рассудка, а с правилом (принципом) цели разума. Но в чистой рефлексии рефлектирующее суждение направлено исключительно на самого себя и само себе задает принцип своей деятельности. Это значит, что в этом модусе эстетического суждения рефлектирующая способность является выражением чистой субъективности субъекта. Делается вывод, что кантовское учение имплицитно содержит многие моменты, которые становятся предметом анализа в современной философии.

Данная статья - результат практически текстуального прочтения II части «Критики чистого разума» Канта. Метод автора предполагал как можно ближе держаться к тексту и контексту и задаваться только теми вопросами, которые непосредственно генерировались текстом. При этом все предварительные позиции должны были, по возможности, быть редуцированы. Результаты проделанной работы сводятся к следующему. 1) Трансцендентальный аппарат разума - инструментарий и ресурс, который может быть уподоблен материалам и планам хорошо продуманного строительства. 2) Автор был воодушевлен словом die Zucht, к которому Кант сводил понимание дисциплины чистого разума (в сугубо негативном аспекте). Разум - это критическая узда, позволяющая человеку осуществить тотальный (в идеале) контроль над своими чувствами, взглядами, крепостью и продуктивностью своего интеллекта, высшими метафизическими ценностями, - то есть стать свободным. 3) Автор не мог обойти стороной непропорционально большое место, которое занимает в изложении дисциплины чистого разума сравнение математического и философского познания. Разгадка двух этих противоположных методов, вырастающих из одного и того же трансцендентального корня, приводит нас к фундаментальному различию между формой феномена (пространство/время) и тем, что в ней явлено. Вместе с тем автор настаивает на допущении особого рода реальности, в которой существуют математические фигуры и символы и в которой их конструирует чистое созерцание. 4) В статье освещены все тонкости, связанные с соотношением дисциплины (Zucht) и свободы (и даже аподиктичности) разума как в эпистемологическом, так и в социальном плане.