Статья: Стиль модерн в архитектуре особняков города Екатеринодара 1900–1910 годов (2024)

Рецензируемая книга профессора Юлии Валевой о Епископской базилике в Филиппо­поле — важное событие в искусствоведении. Она подводит итог многолетних исследований автора и коллег, направленных на всестороннее раскрытие особенностей одного из самых интересных и сложных раннехристианских памятников на Балканах. Отмечается, что монография содержит новые сведения археологического и искусствоведческого плана и новые исследования архитектуры этой базилики, рассмотренной в контексте не только Филиппополя и Фракии, но и всего позднеантичного мира в период его последней фазы.

Объекты, построенные в кирпичном «стиле», составляют значительную часть исторической застройки региональных городов, в том числе Ростова-на-Дону, где такие здания получили широкое распространение и демонстрируют многообразие композиционных и архитектурно-художественных приемов. Современный образ кирпичного «стиля» в Ростове определяют не только история его формирования и распространения, типологические и стилистические особенности произведений, но и история их эксплуатации в ХХ – начале ХХI в.: утраты аутентичных деталей и позднейшие изменения, разрушения, в том числе в годы Великой Отечественной войны, подходы к реконструкции и ремонту зданий в периоды послевоенного восстановления и советского модернизма и масштабные ремонтные работы в 2010-х гг. В статье определено современное состояние объектов кирпичного «стиля» в городе, показаны факторы, способствующие уничтожению их главной стилистической характеристики — эстетики открытой кирпичной кладки. Большинство зданий надстроено, оштукатурено, окрашено, что не может не вызывать беспокойства со стороны жителей и общественников, но в то же время приводит к позитивным инициативам, направленным на сохранение исторического Ростова. Среди наиболее негативных приемов работы с историческими зданиями можно отметить устройство навесных вентилируемых фасадов, уничтожение аутентичных деталей, искажение композиции и силуэта фасада при устройстве новой кровли и фасадных работах, разновременные поздние пристройки и обустройство балконов из нехарактерных для времени создания материалов, обилие рекламных вывесок. В ходе исследования обнаружена современная тенденция в ремонтно-реставрационных работах — очистка фасадов исторических зданий, не относящихся изначально к кирпичному «стилю», от слоев аутентичной штукатурки и окраски, выявление открытой кирпичной кладки. Составлена таблица видов дефектов и разрушений кирпичных объектов. Рассмотрены различные примеры реализации современных приемов ремонтно-восстановительных работ.

В статье рассмотрены предпосылки развития и первый опыт сборного малоэтажного жилищного строительства в Москве в первой половине 1920-х гг. Целью данной статьи является раскрытие особенностей первого опыта сборного строительства в рассматриваемый период.

Развитие строительства связывается с необходимостью поиска путей реконструкции и дальнейшего развития Москвы, где приоритетным представлялось вынесение основных объемов нового строительства преимущественно малоэтажных типов на окраинные территории города. Представление о доминировании малоэтажного строительства стимулировало поиск новых строительных технологий и материалов, ускоряющих стройку и обеспечивающих необходимый уровень комфортного проживания. В статье описана, главным образом, деятельность общества «Стандартстрой», ориентированного как раз на решение этих задач. Деятельность этого общества раскрывается во взаимоотношениях с кооперативным товариществом «Квартирохозяин» — одним из крупных московских товариществ середины 1920-х гг.

Сделан вывод, что сложившаяся в середине 1920-х гг. система финансирования строительства благоприятствовала поискам новых планировочных и конструктивных решений, но не могла обеспечить их реализацию в значительных объемах. Тем не менее именно развитие кооперативного движения стимулировало работу над совершенствованием технологий, направленных на удешевление строительства. Развитие ведомственного строительства в период первой пятилетки способствовало резкому увеличению объемов быстровозводимого стандартного строительства из недефицитных материалов, что оказалось невозможным в сегменте маломощной жилищной кооперации.

В статье рассмотрена история проектирования Троицкой церкви на Петроградской стороне. Для ее создания был объявлен закрытый архитектурный конкурс, в котором приняли участие в. В. Суслов, в. А. Покровский, А. В. Щусев, А. А. Ильин, А. П. Аплаксин, А. Кипнес. Так как данный проект являлся государственным заказом, то стиль постройки определил сам Николай II. Из представленных ему вариантов он остановился на владимиро-суздальском, объяснив это тем, что во Владимире был погребен особо почитаемый на Руси Св. благоверный князь Александр Невский, и именно оттуда его мощи были перенесены в Санкт-Петербург Петром I. Строительство нового храма на берегу Невы, напротив Зимнего дворца, должно было бы молитвенно связать память о двух знаковых для России правителях.

В наши дни текстовые материалы конкурса хранятся в Российском государственном историческом архиве (РГИА) в Санкт-Петербурге. К сожалению, чертежи (за исключением карандашного наброска А. В. Щусева) выявить в ходе исследования не удалось, известно лишь, что они были отправлены в начале 1917 г. императрице Александре Федоровне в Царское Село, и дальнейшая судьба их неизвестна. Но сохранились записки архитекторов — участников конкурса, которые представляют и теоретический интерес — они позволяют проследить ход мыслей, творческие поиски, выбор источников, первообразов из «первых уст», а также практический интерес — могут служить источниками вдохновения при создании современных культовых построек.

Архитектура и градостроительство крупных национально-культурных регионов, входивших в состав Российской империи, до сих пор недостаточно изучены. Если традиционному среднеазиатскому зодчеству на территории Туркестанского генерал-губернаторства (Туркестанского края) уделялось большое внимание, то архитектурно-градостроительная деятельность русских архитекторов, военных и гражданских инженеров в этом регионе оставалась в забвении, а ее материальные следы исчезали. В последние десятилетия интерес к деятельности Российской империи в Туркестанском крае заметно возрос как среди российских и зарубежных историков, так и среди ученых центрально-азиатских государств — бывших советских республик. Вовлекаются в орбиту исследований новые материалы, благодаря чему подходы и оценки, характерные для советского периода, подвергаются переосмыслению. В то же время работа по изучению архитектурно-художественных, функционально-планировочных, строительно-конструктивных, градостроительных и расселенческих аспектов деятельности России в этом регионе по-прежнему ведется недостаточно активно. Немногочисленные современные исследования, как правило, территориально ограничиваются рамками существующих государственных границ независимых центрально-азиатских государств, не совпадающими с административным делением Туркестанского края. Другая наметившаяся тенденция историко-архитектурных исследований — рассматривать архитектурно-градостроительные реалии Туркестанского края не только сдерживающих в рамках современных государственных границ, но и в бесконечно длительной шкале времени, с древнейших времен до ХХI в. Все это в конечном итоге приводит к фрагментарности и разрозненности исследований, а зачастую и к поверхностным оценкам тех процессов культурного взаимопроникновения, которые происходили, несмотря на политические противоречия, в архитектуре и градостроительстве этого сложнейшего региона. В статье проводится мысль, что в настоящее время складываются условия для объединения усилий в этом направлении и выработки новых подходов в историко-архитектурных исследованиях Туркестанского края не с идеологических, а с научно-академических позиций.

Цель данной статьи — рассмотреть одну из стилистических тенденций в загородной архитектуре высоковикторианского времени, сравнительно малоизученную. В фокусе нашего исследовательского внимания оказывается частное загородное строительство, поскольку именно в нем по очевидным причинам роль индивидуальных вкусовых предпочтений заказчика наиболее велика и, соответственно, наиболее яркие примеры самых разнообразных стилистических тенденций можно встретить именно в этой сфере строительства. Выявив одну из таких тенденций, на конкретных примерах попытаемся уяснить, чем диктовался нетривиальный стилистический выбор и каковы могли быть привлекаемые образцы для подражания и заимствований.

Архитектура Кёнигсберга XVIII в. до настоящего времени остается малоизученной по многим причинам, одна из которых — практически полная утрата памятников этого столетия. Для Восточной Пруссии и Кёнигсберга, в частности, рококо — не типичный стиль, но фрагментарно присутствовавший в городской среде, его локальный период можно определить с 1750 по 1790 г. Искусство рококо не брало на себя функции архитектурных решений для больших пространств и в основном проявилось в церковном строительстве и внутреннем убранстве помещений. На общеевропейскую тенденцию использования «больших стилей» для решения крупных архитектурных задач накладывалась локальная особость. Расцвет рококо, который мог бы случиться в Восточной Пруссии, встретился со строительными традициями, и таким образом отходит на второй план, превращаясь в незначительный орнамент, который можно было наблюдать в оконных рамах, дверях, решетках, перилах и т. д.

Статья посвящена изучению становления производственных комплексов в восточной части Подмосковья в первой четверти XVIII в. в рамках реализации Петром I широкомасштабной деятельности по заведению отечественного многопрофильного производства, отвечавшего целям и задачам Российской империи. В этой связи представлено личное его знакомство с самыми передовыми западноевропейскими предприятиями, а также инициативная деятельность по приглашению иностранных специалистов для заведения на русской почве, причем в кратчайшие сроки, предприятий самого различного профиля.

На основе приведенного материала автор приходит к выводу, что рассматриваемая часть Подмосковья в Петровскую эпоху также была отмечена довольно активным ростом всевозможных производств, что обусловило становление и развитие промышленной архитектуры Нового времени. Несмотря на крайне слабую сохранность подобных памятников и достаточно скудные документальные свидетельства, автору удалось на примере казенной кожевенной Лосиновой мануфактуры воссоздать относящуюся непосредственно к Петровской эпохе первоначальную планировочную и объемно-пространственную структуру этого достаточно развитого производственного комплекса с характерной жилой его частью.

Проблема регионального своеобразия и взаимовлияний в архитектуре поздневизантийского времени лежит в основе научной дискуссии об архитектуре поздневизантийского периода. В этом контексте интересным представляется случай Верии. С одной стороны, Верия в поздневизантийское время становится одним из активных региональных архитектурных центров: при том, что в предшествующие периоды здесь не велось интенсивного строительства и не сложилось местной традиции, в XIV в. в городе появляется более десяти храмов, связанных с частным заказом различного уровня. С другой стороны, поздневизантийский период в Верии представлен памятниками второго и третьего ряда, которые не отражают поворотных моментов развития архитектуры, из-за чего этот материал, как правило, оказывается в стороне и редко рассматривается исследователями в свете региональной проблематики.

В данной статье анализируется региональная специфика поздневизантийской Верии как архитектурного центра через выявление устойчивых ярких особенностей. Также прослеживается основная траектория стилистического развития архитектуры Верии в контексте тенденций палеологовского времени. В вопросе уточнения истоков характерных особенностей поздневизантийского зодчества Верии автор развивает и аргументирует гипотезу о влиянии архитектуры Эпира XIII – начала XIV в., выраженного, главным образом, в сходстве декоративного арсенала и композиционных принципов работы с фасадным декором, а также Салоник, которое проявляется с 1330-х гг. и отражается не только в декоративных элементах, но и в конфигурации апсид, в освоении нового пропорционального строя. Предпринимается попытка идентификации строительных артелей, работавших в Верии.

Георгиевский собор в Юрьеве-Польском один из наиболее загадочных произведений русского искусства домонгольской эпохи. Типологическая и стилистическая неоднородность ныне существующих рельефов на фасадах Георгиевского собора, небрежно восстановленного в XV в. после обрушения его верхней половины, неизбежно порождали сомнения и продолжают вызывать немало вопросов: принадлежат ли все сохранившиеся in situ и ex situ фрагменты его резьбы одному комплексу; каково могло быть назначение тех или иных орнаментальных мотивов и композиций; где изначально они могли располагаться на фасадах; существовала ли стадиальная последовательность в создании верхней и нижней зон резного декора, какова была общая концепция наружного убранства храма; какими образцами при создании сюжетных и орнаментальных композиций руководствовались князь Святослав и мастера-исполнители и кем они являлись. Попытки разрешения этих проблем предпринимались ни одним поколением историков искусства. Актуальными они останутся и для будущих исследователей. В данной статье высказываются предположения, связанные с попытками ответить на некоторые из этих вопросов, в том числе о характере необычных образов бестиария на фасадах Георгиевского собора, об очередности появления его резного декора и о возможном происхождении мастеров, участвовавших в его создании.

Предложены два архитектурно обусловленных геометрических построения, которые могли привести к введению золотого сечения в круг архитектурных методов пропорционального проектирования в IV–III тысячелетиях до н. э. Одно, связанное с пропорцией 14/11, соответствует плану шумерского Белого храма в Уруке (конец IV тысячелетия) и является наиболее вероятным источником для выделения треугольника Кеплера, который в последующем использовался в пирамидах Снофру, Хеопса и других, более поздних, XXVII–XXV вв. до н. э. Предполагается, что в шумерской цивилизации и во время строительства пирамид IV–V династий дробь 14/11 не была найдена, а использовалась пара модулей, геометрически связанных с построением треугольника Кеплера. Скорее всего, первым найденным дробным приближением к отношению катетов треугольника Кеплера было 9/7. Другое геометрическое построение, с использованием дроби 8/13 в качестве приближения к золотому сечению, применялось при планировании положения пирамид Хефрена и Микерина в Гизе. При выборе положения пирамиды Микерина также была использована дробь 9/7, которой соответствует наклон пирамиды его жены. Приведены примеры анализа пропорций в египетской архитектуре, которые говорят о применении золотого сечения в Египте до XIV в. до н. э. Дробь 14/11 и золотое сечение использовались в планах храма Аменхотепа, сына Хапу, в Карнаке (XV–XIV вв. до н. э.) и Северного дворца Эхнатона в Тель-эль-Амарне (1348 г. до н. э.). Проведен анализ некоторых дорических периптеров, говорящий об использовании золотого сечения в древнегреческой архитектуре V в. до н. э.

Статья посвящена теме раскрытия и замыкания главной пространственной оси античных культовых зданий, в зависимости от чего в одних случаях входные проемы в них устраивались посередине, в других — по сторонам от центральной колонны, столба или простенка. Исследование потребовало привлечения сведений, относящихся и к иным культурным традициям. Автором выдвигается гипотеза, что в глубокой древности старались сохранять в тесном единстве две стороны симметричной конструкции храма и надежно уберегать святыню внутри целлы. Позже появилось стремление расширить пространство храма и открыть прямой доступ к изваянию божества, обеспечивая все большее распространение его спиритуалистического воздействия на окрестности. Продольная ось периптера была сакральной, поэтому с ней не следовало жестко увязывать планировку мирского поселения. Отсюда исходил давний обычай прокладывать земной путь к храму со стороны, под почтительным углом. Этот обычай оказался забыт и трансформирован в период увлечения регулярными планировками Нового времени.

Иерусалимская ротонда Воскресения, чья структура была интегрирована в пространство Храма Гроба Господня, представляет собой архитектурную модель, которую неоднократно копировали в Средние века. Постановка вопроса о копировании иерусалимской святыни в научной литературе совпала с окончанием турецкого правления в Палестине и приходом туда британских властей, что дало возможность более подробно говорить о значении христианских реликвий Святой земли. И именно английский исследователь г. Джеффри впервые сравнил основные паломнические святыни Европы с Храмом Гроба Господня. Его монография была опубликована в 1919 г. Почти одновременно с ним, в 1922 г., ведущий специалист по библейской археологии г. Дальман также писал об обращении европейцев к иерусалимскому образцу.

Широкую историографическую известность вопрос архитектурного иерусалимского образца получил благодаря статье Р. Краутхаймера об иконографии средневековой архитектуры, опубликованной в 1942 г. Рассматриваемая им тема стала столь популярной, что даже появился термин «мания Св. Гроба Господня», предложенный в 1957 г. П. Л. Зоватто. Позже Х. Э. Кубах и К. Дж. Конант уточнили ряд средневековых центрических церковных построек Европы, относившихся к ротонде Воскресения.

В современной историографии намечается тенденция расширения круга памятников, в той или иной степени связанных с иерусалимской ротондой, а также постановка новых вопросов, связанных преимущественно с трактовкой архитектурного облика святыни.