Статья: Ловушки статистики и опыт их обхода (2024)

Эффективность государственной политики по обеспечению кибербезопасности и информационной безопасности напрямую зависит от того, насколько успешно такие меры будут соблюдаться гражданами на национальном уровне. В рамках данного исследования рассматривается влияние когнитивно-рациональных, ценностно-аффективных и социально-демографических факторов на поддержку респондентами проводимой государством политики в сфере информационного регулирования на примере выбранных кейсов регулирования социальных сетей и введения обязательной системы распознавания лиц в общественном транспорте. В ходе исследования применялся факторный опрос (N=395) с использованием виньеток, позволяющих рассмотреть эффекты фреймирования на восприятие респондентами предлагаемых мер. Анализ результатов эксперимента в данном исследовании показал, что фреймирование новостей путем убеждения населения оказать поддержку предложенным мерам в краткосрочном периоде не приводит к росту поддержки мер, в то время как факторы, оказывающие влияние на общественное восприятие, имеют менее изменчивый во времени характер и включают в себя гражданскую идентичность, доверие политической системе и оценку опасности киберугроз. Результаты исследования позволяют нам подтвердить гипотезу о прямой связи гражданской идентичности и поддержки рестриктивных мер, а также частично подтвердить предположение о том, что политическое доверие граждан и специфика восприятия киберугроз положительно влияют на поддержку введения мер. Кроме того, был получен интересный результат, связанный с неоднородностью поддержки государственных мер на различных уровнях политического доверия респондентов, что позволяет обозначить дальнейший потенциал исследований общественного восприятия таких мер с учетом доверия политической системе и отдельным политическим акторам (правительству, спецслужбам, армии и т. д.) в России.

В статье рассмотрены концептуальные и методологические трудности эмпирического измерения военного потенциала государств в мировой политике. Современная теория международных отношений и политическая наука, как правило, трактуют понятие «военная сила» как диспозиционную или эпизодическую характеристику. В первом случае рассматриваются ресурсы и потенциалы, доступные странам для осуществления силового принуждения (или отпора внешнему давлению). Во втором случае военная сила актуализируется исключительно в виде непосредственного применения в вооруженных конфликтах. В первой части статьи рассматриваются концептуальные достоинства и недостатки этих подходов, а также имеющиеся проблемы операционализации военной мощи. Как показано в статье, наибольшее внимание к изучению роли военной силы в мировой политике уделяется в рамках реалистского подхода в теории международных отношений, однако в силу методологических ограничений проблема оценки и ранжирования военных потенциалов стран в настоящее время остается нерешенной. Во второй части рассматривается опыт изучения индикаторов военной мощи государств в мировой политике. Основной вывод – существующие разработки по количественной оценке военных потенциалов все последние десятилетия оперируют исключительно прокси-переменными в виде объема оборонных расходов в постоянных долларах США и численности вооруженных сил. В заключительной части статьи рассматриваются перспективные индикаторы военной мощи как диспозиционного или эпизодического явления.

Исследовательский проект «Политический атлас современного мира 2.0», как и предшествующий «Политический атлас современности», предоставляет внушительный инструментарий для изучения структур, образуемых современными государствами. Тем не менее остается ряд существенных проблем, одной из которых является сложность учета переменных, связанных с инструментами экономического влияния. Такие инструменты используются в современной практике весьма часто. Речь, прежде всего, об экономических санкциях, которые представляют собой механизм ограничений в области торговли, финансов, транспортного сообщения и иных связей для достижения политических целей. Подобная ситуация порождает закономерный вопрос: в каком виде оптимально учесть параметр экономических санкций в «Политическом атласе современного мира 2.0». Основной тезис состоит в том, что санкции могут отражаться как в виде внешней угрозы для современных государств, так и в качестве инструмента их внешней политики. То есть в терминах указанного проекта информация об использовании санкций может применяться как в индексе внешних и внутренних угроз, так и в индексе потенциала международного влияния. В статье проводится анализ возможности использования данных переменных в той логике, в которой проходил отбор остальных переменных проекта: анализ основного понятия, состояние эмпирических исследований, вопросы теории, операционализация понятия в виде отдельных переменных. Исследование политики санкций могло бы стать отдельным подпроектом в рамках «Политического атласа современного мира 2.0», определяя его развитие не только с точки зрения обновления и расширения основной базы данных, но и развития отдельных специализированных тем в рамках общей рамки проекта.

Потенциал государства в развитии его «мягкой силы» – важный компонент оценки государственной состоятельности. «Мягкая сила» государства свидетельствует не только о его внешней привлекательности и неформальном влиянии на решения, принимаемые другими международными акторами; это еще и важный показатель наличия у страны потенциала для влияния на формирование наиболее благоприятной для государства внешней среды. Валидность индексов «мягкой силы» до сих пор систематическим образом не исследовалась, что является существенным ограничением на пути к практическому применению разработанных индексов в сравнительных эмпирических исследованиях. Результаты анализа валидности показали, что существующие индексы «мягкой силы» не лишены ряда проблем, таких так неизвестный или необоснованный выбор способа агрегирования данных, несоответствие прокси-переменных концептуализации, а также включение в анализ результатов опросов общественного мнения и экспертных опросов. С учетом обнаруженных проблем в данной работе были сформулированы и опробованы способы их преодоления. Это, в первую очередь, измерение ресурсов «мягкой силы», опора на строгую концептуализацию, отказ от использования субъективных данных и использование метода главных компонент для более методологически обоснованного определения итоговых весов используемых признаков. Данная работа показывает пример того, как может выглядеть более валидный индекс, при этом выбор как прокси-переменных, так и возможных измерений «мягкой силы» нуждается в дальнейшем обсуждении и уточнении.

В статье обосновывается необходимость разработки универсального индекса институционализированной конкуренции и участия, применимого для оценки политических режимов в различных странах мира. Эта необходимость диктуется переменами в состоянии обществ и каналов социальной коммуникации, вызванных процессами модернизации и политического развития. В политической науке принято рассматривать такие процессы в контексте демократизации, однако в данном случае предлагается ценностно-нейтральная оценка, основанная только на «твердых» данных статистики (в первую очередь – электоральной) и анализе конституционного дизайна политических систем. Поскольку к настоящему времени общенациональный парламент и всеобщее активное избирательное право существуют в подавляющем большинстве государств, такая оценка будет иметь близкий к универсальному характер. В состав индекса предлагается включить одну переменную для оценки политического участия – данные о явке на общенациональные выборы как доле от всего взрослого населения страны. Политическая же конкуренция анализируется на основании трех основных и четырех дополнительных переменных. Основные переменные – это уровни конкуренции при формировании соответственно исполнительной власти и парламента, а также роль парламента в формировании исполнительной власти. Дополнительные – возраст минимальной электоральной традиции, наличие в истории страны двух или более смен власти в результате выборов, наличие (или отсутствие) фактора отклонения от конституционных норм при формировании или отстранении от власти (например, перевороты), факт пребывания у власти одного лица на протяжении трех и более электоральных циклов. Такой индекс имеет комплексный и универсальный характер, его разработка позволит оценить и сравнить институциональные условия политического участия и конкуренции в подавляющем большинстве государств мира.

Современный анализ межгосударственных вооружённых конфликтов, как правило, концентрируется на эффектах структурных характеристик, таких, как военная и экономическая мощь, политическая система и географическое положение. Вместе с тем индивидуальная роль ключевых лиц, принимающих решения, часто оказывается вне поле зрения исследователей. В данной статье мы анализируем влияние характеристик лидеров на межгосударственные вооруженные конфликты. В центре нашего внимания находятся два параметра: асимметрия сроков правления и способ получения власти. В фокусе нашей теории лежат проблемы неполной информации и достоверных обязательств. Мы ожидаем, что лидеры с асимметричными сроками правления с меньшей вероятностью вовлекаются в вооруженные конфликты, чем лидеры с симметричными сроками правления. Данный результат в некотором смысле противоречит стандартной модели, согласно которой большее количество знаний лидеров друг о друге должно вести к меньшей вероятности конфликта. Также мы предполагаем, что лидеры, получившие власть конвенциональным способом, с меньшей вероятностью вовлекаются в межгосударственные вооруженные конфликты, потому что таким лидерам гораздо проще брать на себя достоверные обязательства по поддержанию мира. К конвенциональным способам получения власти мы относим выборы, наследственную передачу или любой другой способ, определяющийся в конкретной стране как законный. Неконвенциональные способы включают в себя революции и перевороты. Для эмпирической проверки данных гипотез мы используем массив диадических данных и логит-регрессию. Результаты основных моделей и проверок на устойчивость в целом согласуются с представленной теорией.

Развитие и распространение интернета в последние десятилетия стало одним из важнейших глобальных процессов, охватившим все регионы мира. Как все процессы такого масштаба, он создает сложную систему возможностей и рисков на всех уровнях. В этой работе мы фокусируемся на таком ее измерении, как риски для внутренней стабильности государств, порождаемые массовыми протестными движениями. Государства с разными политическими режимами связывают с распространением интернета угрозу стабильности внутреннего политического порядка, о чем свидетельствует общемировая тенденция наращивания усилий по политически мотивированному цензурированию Глобальной сети. Какой из этих процессов – рост координационных и информационных возможностей протестных движений или возрастающее государственное влияние на глобальную сеть – оказывает большее воздействие на протестую активность? И каково это воздействие? Для ответа на эти вопросы мы предприняли количественное исследование пространственно-временной выборки по 160 странам за период с 1990 по 2019 г. Ключевыми независимыми переменными стали уровни проникновения (данные Всемирного банка) и государственного цензурирования (V-Dem) интернета, зависимой переменной – максимальная численность протестующих за год (Mass Mobilization Project). Результаты порядковой логистической регрессии показали, что более важную роль в связке между информационно-коммуникационными технологиями и масштабами уличной протестной активности играет не проникновение интернета само по себе, а ответ государства на развитие интернет-технологий. И эта связь нелинейна, она обладает квадратичной n-формой. Максимальная численность протестующих достигается хотя и при высоком, но все же не при максимальном уровне свободы интернета; вместе с тем тотальная цензура действительно устойчиво связана с отсутствием уличной протестной мобилизации. Выявленная закономерность прослеживается как на всем массиве данных, так и внутри каждой из трех основных хронологических эпох развития интернета: 1995–2005, 2006–2015, 2016–2019 гг.

В статье исследуются возможности оценки экономической мощи субъектов международных отношений с использованием показателей валового внутреннего продукта (ВВП). Продемонстрировано, что сопоставления рассчитанных по текущему валютному курсу национальных показателей ВВП создают ложные основания для аргументов в пользу построения биполярного (США и КНР) миропорядка, в то время как расчет показателей ВВП по паритету покупательной способности (ППС) обеспечивает существенно более реалистичную картину распределения экономической мощи в глобальном масштабе. Идентифицированы три кластера национальных и наднациональных субъектов международных отношений, обладающих экономическим потенциалом, достаточным для участия в формировании нового многополярного миропорядка, и охарактеризованы возможности каждого из этих субъектов в сфере использования данного потенциала для решения значимых мирополитических целей. К первому кластеру относятся «экономические сверхгиганты» – КНР, США и ЕС; ко второму – «восходящие звезды» в лице Индии и АСЕАН, к третьему – экономики с долей в глобальном ВВП по ППС ниже 4%, большинство из которых на протяжении последних десятилетий демонстрировали деградацию (или стагнацию) своих позиций в мировой экономике. Oхарактеризованы глобально значимые вопросы, по которым возможно складывание широких коалиций с участием рассмотренных международных субъектов. Вхождение в эти коалиции является принципиально важным не только для ограниченных в ресурсах субъектов, относящихся ко второму и третьему кластерам, но и для «экономических сверхгигантов», вовлеченных в противостояние друг с другом и заинтересованных в поисках союзников. Проведен анализ сравнительной экономической мощи Российской Федерации и сформулированы выводы относительно его использования для успешной защиты российских национальных интересов во взаимодействии с другими субъектами международных отношений, претендующими на ведущие роли в формировании многополярного миропорядка. Определены условия, при которых экономический потенциал Российской Федерации и Евразийского экономического союза может быть использован для их оптимального позиционирования в новой системе управления глобальными экономическими и политическими процессам.

В статье рассматриваются процессы трансформации Мир-Системы, находящие выражение в крупных, фактически стадиальных изменениях. Мир-Система находится в фазе, предшествующей переходу в новое качественное состояние, с изменением баланса сил в самых разных аспектах и параметрах. В рамках анализа, проведенного в статье, отмечается, что такие изменения происходят редко, раз в несколько десятков лет, и периоды глубоких изменений могут длиться долго. Авторы предполагают, что период реконфигурации Мир-Системы и формирование нового мирового порядка займёт не менее полутора-двух десятилетий, а, возможно, и больше. При этом авторы приходят к выводу, что это будет турбулентный период с дальнейшим обострением противоречий и возможным переходом к вооруженным столкновениям. Важная идея статьи – эти коренные трансформации происходят в результате не только изменения международных отношений и баланса сил в военно-технологическом потенциале стран и геополитического расклада в целом (что обязательно), но и накопления крупных качественных изменений практически во всех сферах: от демографической до культурной, от технологической до идеологической. В статье анализируется динамика таких изменений за последние десятилетия.

В статье анализируются причины, по которым, с одной стороны, в настоящее время особое внимание уделяется анализу современного мирового порядка, с другой – мировой порядок на протяжении 30 лет так и остается неопределенным. Показывается, что мировой порядок, понимаемый в большинстве исследований как взаимоотношения ведущих государств мира, является лишь частью политической организации мира. Политическая организация мира представляет собой трехуровневую систему, которая наряду с системой межгосударственных отношений включает в себя в качестве основы принципы Вестфальской модели мира, где главным принципом выступает суверенитет, а также политические системы различных государств мира. В связи с тем, что происходит эрозия основы политической организации мира (Вестфальской модели), вопрос о системе межгосударственных отношений в значительной степени утрачивает свою актуальность. Важными для понимания того, как будет формироваться политическая организация мира, становятся интересы различных акторов мировой политики. В статье анализируются интересы государств, международных организаций, структур бизнеса, субнациональных территорий, а также университетов, СМИ и международных НПО. Отмечается, что в современных условиях экономические и гуманитарные интересы различных акторов конвертируются в политические интересы. Это дает основание полагать, что политическая организация мира будущего не сможет не учитывать интересы различных акторов мировой политики. Показывается, что будет происходить дальнейшая транснационализация акторов, связанная не только с глобализацией, определяемой как транспарентность национальных границ, но и с взаимодействием, а порой и «прорастанием» структур одних акторов в структуры других акторов. Одним из важнейших параметров выстраивания новой архитектуры мировой политики будут сетевые отношения. При этом цифровые технологии будут активно внедряться в международно-политическую практику, что повлияет на политическую организацию мира, подобно тому, как в свое время промышленная революция повлияла на развитие капитализма.

В статье рассматривается взаимодействие многополярности и многосторонности как двух независимых переменных, воздействующих на формирование нового мирового порядка. Автор рассматривает преимущества и недостатки многосторонних механизмов решения проблем безопасности и развития в условиях продолжающейся диффузии силы и влияния в международной системе, отличия будущих моделей многостороннего сотрудничества от моделей ХХ в., влияние процессов глобализации на развитие практики многосторонности в международных отношениях. Выявляются различия между узким (консервативным) и широким (радикальным) пониманием многосторонности, особое внимание уделяется вопросу о роли ценностей как предполагаемой основы стабильных и эффективных многосторонних механизмов. Автор, подвергая критике представления о том, что такие механизмы возможны лишь при условии, что их участниками являются либеральные демократии, приходит к выводу, что многосторонние практики должны быть основаны на совпадении интересов, а не на общности ценностей. В статье перечисляются условия эффективности многосторонних договоренностей, включая принцип «диффузной взаимности», то есть готовности участников таких договоренностей жертвовать частью своих ближайших конкретных интересов во имя предполагаемых, хотя еще и четко не обозначенных встречных шагов со стороны партнеров. Автор обращает внимание на то, что будущие многосторонние институты, режимы и договоренности будут выстраиваться в системе, не имеющей общепризнанного гегемона, и в условиях относительной слабости международных организаций и международного права. Автор приходит к выводу, что в обозримой перспективе наиболее продуктивными и наименее затратными окажутся форматы «проектной многосторонности», основанной на создании подвижных ситуативных коалиций государств и негосударственных участников международных отношений для решения конкретных задач глобального и регионального управления. Накопление позитивных практик «проектной многосторонности» позволит постепенно перейти к более продвинутым практикам «стратегической многосторонности».

Внимание к проблематике «порядка» в политической науке не является чем-то новым, как не является новым явлением «политический порядок» или «международный порядок». Рост этого внимания может означать то, что происходящее в какой-то сфере жизни отличается от привычной динамики. Являясь неотъемлемой частью языка политики и категорией социальных наук, включая политическую науку, «порядок» вообще, «политический порядок» и «международный порядок» в особенности обычно несут в себе нормативные и идеологические коннотации, отражают определенные ожидания и представления. В статье предлагается классификация подходов к международным порядкам, в том числе с минимальными нормативными и идеологическими коннотациями и потенциально имеющими большую аналитическую ценность (к их числу относится позиционный подход). Признак существования международного порядка (мирового порядка) в реальной жизни – это предсказуемость и повторяемость действий тех, на кого распространяется порядок (вне зависимости от многообразия представлений о его параметрах и истоках). Утверждение международного порядка, который обычно квалифицируется как либеральный, связан с быстрым взлетом США в XIX – начале XX в. В течение тридцати лет после окончания холодной войны наблюдалось примерно такое же быстрое усиление позиций Китая, что постепенно возвращает мир к ситуации конкуренции порядков, поддерживаемых сверхдержавами, имеющими и глобальные амбиции, и глобальный охват.

Эмпирические исследования в сравнительной политологии и международных отношениях вынуждены зачастую опираться не только на собственно статистические данные, но и на экспертные оценки. Используемые при этом методы анализа данных обычно не учитывают сущностные различия статистических данных и экспертных оценок, игнорируя дополнительную неопределенность, присущую последним. Данная статья посвящена обсуждению современного состояния методов сбора и обработки экспертных оценок в политологических исследованиях, а также открытых и дискуссионных вопросов в этой области. Автор представляет байесовские процедуры анализа данных как наиболее естественный подход к обработке данных субъективной природы и акцентирует внимание на отличиях байесовского и классического подходов к анализу данных. Также рассматриваются методы получения экспертных оценок через процедуры выявления априорных распределений в целях дальнейшего использования этих распределений в байесовском анализе данных. Существующие подходы иллюстрируются примерами из проекта «Политический атлас современного мира 2.0». В статье обсуждаются и возможности отказа от сбора экспертных оценок в пользу «распределенного кодирования», т. е. процедур разметки качественных признаков неэкспертами на основе формализованных инструкций. В статье приводятся как успешные примеры использования «распределенного кодирования», так и сложности, стоящие на пути интеграции этого подхода в исследовательскую практику в области сравнительной политологии и международных отношений. Наконец, завершающий раздел статьи посвящен интеграции экспертных оценок, с одной стороны, и технологий искусственного интеллекта и машинного обучения – с другой. Указывается на их совместимость в рамках байесовского подхода к анализу данных.

В статье рассматриваются некоторые теоретико-методологические вызовы, вставшие в последние годы перед современной политической наукой. Эти вызовы имеют как онтологический, так и эпистемологический характер, то есть проистекают из объективной социально-экономической и политической динамики и из возникающих теоретико-методологических дилемм политического знания. Среди первых прежде всего можно выделить характер и последствия крушения (кризиса) миропорядка, сложившегося после окончания холодной войны. Далее, это исчерпанность линейной парадигмы политического развития (от модернизации до демократизации) и подъем «новой консервативной волны». Нерешенным остается также вопрос о ключевых драйверах политического развития – социально-экономических vs культурно-ценностных. Важным вызовом является также значительная вариативность и «нового авторитаризма», в том числе как относительно эффективного инструмента социально-экономического развития, так и современных демократий. Применительно к демократии сейчас едва ли не сквозная тема, привлекающая все больше внимания, – не ее подрыв «извне», а более или менее постепенная и плавная эрозия «изнутри». Проблемы состоятельности и устойчивости современных государств тоже активно дискутируются исследователями, и одним из результатов этих дискуссий может стать преодоление давно установившегося фокуса на режимных критериях в оценке современных государств. Среди эпистемологических вызовов выделяется соотношение количественных и качественных методов, проблемы меж-, много- и трансдисциплинарности и т. п. В данной статье рассматриваются некоторые из вызовов первого рода.