Статья: Полоцкий объединительный Собор 1839 года: предыстория, совершение и значение события (2024)

В статье рассматривается практика произнесения униатским духовенством проповедей на польском языке, утвердившаяся в униатской церкви на белорусских землях к началу XIX века, позиция в решении этого вопроса российских властей и православного духовенства. Серьёзной проблемой, с которой столкнулись в постполоцкий период православные иерархи белорусских епархий, была устоявшаяся ещё с конца XVIII — начала XIX века традиция произнесения проповедей в униатских храмах на польском языке, или «белорусско-польском наречии», как его называли. Раскрываются усилия, которые прикладывали западнорусские православные иерархи для решения языковой проблемы. Делается вывод о том, что именно деятельность Российской Православной Церкви на белорусских землях стоит у истоков рождения современного белорусского народа как неотъемлемой части восточно-христианской цивилизации.

Брестская церковная уния, заключённая в 1596 году Киевской митрополией с Римом, вызвала раскол в западнорусском обществе. Против неё объединилась значительная часть духовенства и православных мирян из разных социальных слоёв, включая даже многих из тех, кто был её инициатором. Слабость унии была вызвана сильными отличиями её условий от тех, которые формулировала православная сторона при её подготовке, а также отсутствием того результата, ради которого она затевалась, — в первую очередь уравнивания в правах восточнохристианского населения Речи Посполитой с католиками. Тогда перед униатами встала задача обосновать свой выбор историческими фактами, что должны были бы доказать безальтернативность их выбора. Им требовалось доказать, что уния с Римом утвердилась на Руси ещё со времени её крещения, и решения Брестского собора были возвращением к вере предков. На деле перед ними стояла задача дать новое прочтение русской истории.

Наиболее полно эта новая концепция была представлена в сочинении на то время униатского архимандрита Виленского Льва Кревзы «Защита церковного единства» 1617 года, в написании которого также принимал участие архиепископ Полоцкий Иосафат Кунцевич. Они описали всю историю как свидетельство верности Руси Риму, которая лишь несколько раз прерывалась. В результате такого описания православные предстают как относительно новое явление, нарушающее традиционный ход русской истории.

Анализ данного Кревзой и Кунцевичем описания русского прошлого показывает, что они были носителями во многом секуляризированного исторического мышления с сильным влиянием западной барочной культуры. Это явствует из сравнения их текстов с православными ответами и касается как общего подхода к историческому процессу и действующим в нём лицам, так и оперирования идентитарными понятиями. Всё это позволяет говорить о постбрестском униатстве как о новом явлении, определяющем себя на основе уже в значительной мере западных раннемодерных форм культуры, на то время ещё чуждых местной русской традиции.

В XIX — начале XX века этнокультурный облик Восточной Галиции в значительной степени определялся идейным наследием деятелей местного галицко-русского движения, которые исходили из существования триединого русского народа в составе великороссов, малороссов и белорусов. Одним из ведущих представителей и идеологов галицко-русского движения был Иоанн Григорьевич Наумович (1826–1891), входивший в число самых ярких общественных и церковных деятелей Червонной Руси. Будучи греко-католическим священником, позже перешедшим в православие и по политическим мотивам эмигрировавшим из Австро-Венгрии в Россию, И. Наумович выступал как защитник галицко-русского крестьянства в качестве депутата галицкого сейма и австрийского рейхсрата; как инициатор и идеолог «обрядового» движения в греко-католической церкви, направленного на защиту восточного обряда от латинизации; а также как просветитель галицко-русского народа. По инициативе И. Наумовича в 1874 году в Галиции было создано культурно-просветительское Общество имени М. Качковского, которое способствовало развитию образования и подъёму экономического и культурного уровня галицких русинов. В своих произведениях И. Наумович проанализировал социокультурные причины и политические предпосылки унии, механизм её реализации и её последующие разрушительные последствия для коренного православного населения Западной Руси. Полоцкий церковный Собор Наумович оценивал как торжество исторической справедливости, как акт исправления трагических последствий Брестского церковного Собора путём воссоединения белорусских униатов с «прародительскою восточно-православною церковью». Наумович подчёркивал исконное православие «наших предков» со времени крещения Руси вплоть до 1596 года, когда была разорвана связь церкви в Западной Руси «с восточно-православною церковью, разорвана незваными пришельцами с запада, навязавшими нашим отцам унию». Однако, как утверждал Наумович, то, что было навязано лестью и насилием «чужими людьми не ради истины Христовой и спасения душ, а ради властолюбия римских пап и политических расчётов польской республики, стало падать после соединения литовско-русских областей Польши с Россией». Во главе униатской церкви, по словам Наумовича, встали мужи, «исполненные апостольским духом, открывшие глаза народу и призвавшие его к воссоединению». Именно таким апостольским мужем, по мнению Наумовича, был митрополит Иосиф (Семашко) со своими сподвижниками, трудами которых совершилось воссоединение с древнею Православною Церковью всех западнорусских областей.

Статья посвящена восприятию православия и униатства в российских интеллектуальных кругах накануне воссоединения белорусских униатов с Православной Церковью в 1839 году. Рассматриваются особенности религиозных взглядов как правительственных (С. С. Уваров, М. М. Сперанский), так и общественных деятелей (Н. М. Карамзин, А. С. Стурдза, А. С. Пушкин, Н. Г. Устрялов, Д. Н. Бантыш-Каменский, И. И. Срезневский, П. Я. Чаадаев). В 1810–1830-е годы в светских кругах стали складываться представления о православии как религии любви, что прочно увязывалось с изначальной христианской традицией. Православие рассматривалось как религия, обладающая догматической определённостью, свободная от релятивизма и ложного мистицизма. Г лавное отличие от католичества заключалось в отсутствии стремления к светской власти и, следовательно, к практике насилия. Кроме этого, Православная Церковь воспринималась как историческая церковь русского народа. Автор статьи приходит к выводу, что для той части общества, которая не была чужда религиозной проблематики, к этому времени уже были характерны достаточно устойчивые представления об унии. Она считалась плодом религиозного коварства и насилия со стороны папского Рима, а также соблазна ряда западнорусских церковных иерархов. Подчёркивалось неприятие унии со стороны православных Речи Посполитой, в особенности простого народа. Соответственно, преодоление унии было вполне справедливым. Кроме того, униаты не могли считаться полноценной частью русского народа, они воссоединялись и с Церковью, и с русской народностью. В рамках сложившихся тогда представлений интеллектуальных кругов религиозная и светская логики были тесно переплетены и имели историческое обоснование.

Преодоление униатского раскола было результатом серьёзных изменений в политике императора Николая I, в начале правления которого не планировалось сколько-нибудь серьёзных перемен в политике на западных окраинах Империи. Петербург следовал традиции диалога с первым сословием, Николай продолжал политику своего предшественника в отношении Царства Польского.

Император воспринимал Конституцию 1815 года как часть наследства, короновался в качестве царя (короля) польского и довольно щедро относился к своим польским подданным. Русско-англо-французское сотрудничество в восточном вопросе при решении наболевшей греческой проблемы привело к благоприятным для Петербурга внешнеполитическим условиям перед началом Русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Казалось, было покончено с политикой монархической солидарности Священного Союза и удержания status quo Венской системы. Однако революция 1830 года изменила всё. Вместе с Бурбонами надолго исчезла возможность союзных или даже партнёрских отношений с Парижем. После детронизации Романовых, предпринятой сеймом мятежников в январе 1831 года, фактически началась русско-польская война. Её результатом стало очередное крушение польской государственности. Вместе с ней исчезло и доверие императора к польскому дворянству. Вскоре первый египетский кризис 1833 года вновь обострил противоречия среди европейских держав, а в 1836 году впервые за многие годы отношения Петербурга и Лондона оказались на грани настоящей войны. Второй турецко-египетский кризис 1839–1840 годов вновь изменил расклад сил.

Наиболее активно поддерживавшая поляков после 1831 года страна — Франция — находилась в изоляции. Вторая католическая держава — Австрия — была союзницей России. Что касается Великобритании, то Лондон, хотя и поддерживал в Италии Папское государство, в религиозной своей политике был весьма далёк от поддержки католицизма в собственных владениях, и прежде всего в Ирландии. Всё это создавало благоприятные условия для проведения реформы 1839 года.

В статье предлагается анализ экклезиологических принципов, изложенных в Полоцком акте 1839 года. Обосновывается сама необходимость их рассмотрения для понимания сути принятого соборного решения и употребления соответствующей терминологии. Данный методологический подход сочетается с изучением исторического контекста упразднения унии. Акцентируется внимание на унии в смысле подчинения римскому папе, которое повлекло за собой признание всех особенностей католического вероучения и пагубно сказалось на сохранении в унии традиционных обрядов и восточной духовности. Наоборот, восстановление православного богослужения привело к оживлению церковного самосознания, помогло униатам обрести самих себя и выйти из подчинённого и подавленного состояния. Большую роль в этом сыграли лидерские качества епископа Иосифа (Семашко) и вообще молодого поколения униатских священников. Объясняется, почему Полоцкий акт содержит признание православного церковного статуса и не упоминает напрямую об отречении от власти римского папы и католической догматики, говоря только о внешней зависимости и неблагоприятных обстоятельствах, которые негативно сказались на церковной жизни в унии. Соответствующее признание православия на литовских и белорусских землях содержится в ответной гр Святейшего Синода, почему униатские епископы принимаются в сущем сане и более не требуется никакого формального акта вступления в Церковь. В итоге автором делается вывод, что наиболее точно будет определять богословие Полоцкого Собора 1839 года как экклезиологию воссоединения разрозненных частей Русской Церкви. Только в связи с этим принятое на нём решение можно признать канонически оправданным и правомочным.

Уважаемый читатель!

Мы представляем вашему вниманию первый из двух номеров «Ортодоксии», посвящённых объединительному Полоцкому Собору 1839 года и приуроченных к 185-летию с даты его проведения