ВЕСТНИК ПРАВОСЛАВНОГО СВЯТО-ТИХОНОВСКОГО ГУМАНИТАРНОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕРИЯ 1: БОГОСЛОВИЕ. ФИЛОСОФИЯ. РЕЛИГИОВЕДЕНИЕ

В статье рассматривается концепция пастырской власти, которая излагается прот. Валентином Свенцицким в значимом для современного русского православия тексте «Шесть чтений о Таинстве Покаяния в его истории». Выступая против практики общей исповеди в 1920-х гг., он противопоставляет ей исповедь единоличную, основывая свои аргументы на дореволюционных исследованиях покаяльных практик и духовничества. Вместе с тем в тексте Свенцицкого академические тезисы претерпевают значительную трансформацию в связи с его историософскими и религиозно-философскими идеями. Прежде всего он использует в этом контексте теорию постепенного раскрытия в истории самосознания Церкви и проецирует эту теорию на богословское осмысление развития форм таинств. В этом же русле, по отношению к церковным практикам, он применяет теорию исторической дифференциации в Церкви добра и зла. В этом контексте анализируются представления Свенцицкого об обмирщении Церкви, которому он противопоставляет активное оцерковление всей жизни и формулирует этот призыв в идее монастыря в миру. В статье показывается, какое место в формировании монастыря в миру имеет духовник. На этом фоне анализ представлений о пастырской власти как в «Чтениях», так и в других текстах Свенцицкого, и их соотнесение с источниками, на которые он опирается, позволяет обозначить его тезис о трансформации этого типа власти в истории. Автор «Чтений» обозначает три характерных периода, в которые пастырская власть менялась от своего публичного измерения в древней Церкви, общинного - в византийских монастырях и русских приходских храмах и, наконец, личностно - психологического - в контексте советского периода. Эти три типа пастырской власти анализируются Свенцицким в связи с трансформацией в исторической перспективе форм исповеди, преемством «власти ключей» в Церкви и актуализацией послушания в церковной жизни. В таком ракурсе Свенцицкий предлагает богословское обоснование сложившейся практики исповеди, которое он конструирует как бриколаж из русского духовно - академического богословия и философии.

В статье приводятся аргументы в пользу существования в ранне- и сведневизантийский периоды особой традиции отношения к исповеди, в рамках которой возможность принятия исповеди тем или иным лицом определялась не его иерархической степенью, а духовным авторитетом. Разбираются свидетельства прп. Исидора Пелусиота (V в.) о возможности совершения недостойным священником Евхаристии и Крещения, но невозможности для него принятия исповеди и отпущения грехов; прп. Анастасия Синаита (VII-VIII вв.) об исповеди «духовным мужам» или напрямую Богу; Псевдо-Анастасия (IX в.), существенно отредактировавшего текст прп. Анастасия и показавшего существенную эволюцию, но не разрыв с традицией последнего; прп. Симеона Нового Богослова (X-XI вв.); Петра Хартофилакса (XI-XII вв.), который инкорпорировал текст Анастасия в свои вопросоответы; его окружения (патр. Николай Грамматик, Никифор Хартофилакс), которое также свидетельствует в пользу существования такой практики во время Комнинов. В статье исследуется объем понятия «духовный муж» применительно к исповеди и показывается, что в подавляющем большинстве случаев он обозначал духовно опытных монахов, которые чаще не имели священного сана. Одновременно с этим отмечается, что указанная логика не была сама по себе антиклерикальной, и ее представители с уважением относились к клиру или даже были его представителями. Не удается обнаружить конфликта между клиром и монашеством в связи с принятием исповеди. Материал статьи свидетельствует в пользу справедливости мнений дореволюционных исследователей этого вопроса Н. С. Суворова и С. И. Смирнова, в противовес позиции их оппонентов А. С. Павлова и Н. А. Заозёрского.