Формирование американо-мексиканской границы можно охарактеризовать как противоречивый, сложный процесс и для Соединенных Штатов, и для Мексики. До обретения Мексикой независимости США граничили с Испанской империей, которая, в свою очередь, не была заинтересована в том, чтобы сделать своими северными территориями мексиканские земли. У Испании не было такой интенции ввиду ее климатических особенностей. Отсутствие должной вовлеченности со стороны Испании в развитии данной колонии повлекло за собой приток другого актора, более деятельного, а именно - США. В исследование мы рассматриваем истоки американо-мексиканских отношений. Были изучены ключевые события с помощью исторического метода, метода контент-анализа и ивент-анализа и проведены работы с документами. Для понимания современного политического контекста во взаимоотношениях двух государств анализируется широкая юридическая база (на примере договора Гуадалупе-Идальго, а также Трансконтинентального договора); проанализированы ключевые особенности, такие как обретение Мексикой независимости; американо-мексиканская война (1846-1848); присоединение Флориды и Техаса, которые повлияли на формирование американо-мексиканской границы. Изначально частно-колонизационный характер процесса заселения северных мексиканских территорий постепенно перерос в экспансию со стороны США. При этом в правительственных кругах находилось и немало противников данной политики, что впоследствии вылилось в военное столкновение внутри самих Соединенных Штатов. Исторические факты в контексте современных дискуссий, связанных с иммиграционной политикой и безопасностью, продолжают оказывать влияние на принятие внешнеполитических решений.
Цель исследования - выявление новых дестабилизационных рисков, порождаемых эволюцией террористической деятельности, и анализ их воздействия на трансформацию современных международных отношений. Методология объединяет структурно-функциональный и сравнительный анализ, примененный к 12 резолюциям Совета Безопасности ООН (2020-2023) и 15 стратегиям национальной безопасности ключевых государств, включая США, Китай и страны ЕС. Эмпирическая база дополнена данными Global Terrorism Index 2024, охватывающими 27 тыс. инцидентов, что позволило выявить корреляции между технологической адаптацией террористических групп и их операционной эффективностью. Результаты исследования систематизируют три доминирующих тренда. Во-первых, гибридизация угроз проявляется в интеграции цифровых инструментов: 40 % атак в 2024 году содержали элементы кибервоздействия, а 78 % транзакций Аль-Каиды осуществлялись через анонимные криптоплатформы. Во-вторых, регионализация рисков демонстрирует связь экологических кризисов с радикализацией: в Сахеле, где зафиксирован 68-процентный рост смертности от терроризма, 58 % резолюций ООН упоминают климатические миграции как катализатор рекрутинга. В-третьих, институционализация экстремизма подтверждается примерами контроля ИГ над территориями с населением 11 млн человек и внедрением «Аш-Шабаб» налоговых систем в Сомали. Автор пересматривает роль терроризма как системного актора, чье влияние распространяется на экономические, технологические и социокультурные аспекты глобальной безопасности. В статье предлагается модель адаптивного регулирования, сочетающей предиктивные технологии (например, графовые нейросети для анализа блокчейн-транзакций) с локализованными решениями для регионов с высокой уязвимостью. В исследовании акцентируется необходимость преодоления концептуальных противоречий в международных документах, где расхождения между правовыми и идеологическими трактовками терроризма остаются ключевым барьером для эффективного сотрудничества.
В современных международных отношениях все более четко выражается национально и культурно детерминированный подход государств к реализации своих интересов. В настоящее время на международной арене наблюдается своеобразный поединок стратегических культур, и часто доминация достигается не путем ведения прокси-войн, а реализацией стратегико-культурного потенциала в противостоянии глобальных проектов мирового порядка. Устойчивой стратегической культурой обладают великие державы, к которым безусловно относится и Китай. Китайская Народная Республика, будучи древней цивилизацией, использует в сфере международных отношений всевозможные национальные хитрости и особые подходы для достижения наиболее выгодных условий собственного существования. Основной моделью мирового порядка для Китайской Народной Республики стала концепция глобального управления. Сущность данной концепции можно резюмировать формулой: на базе «китайской мудрости» и китайского принципа гармонии цивилизации находятся не в конкуренции, а в партнерских отношениях, что позволяет обходиться без гегемонии и однополярного мира, формируя конструктивный миропорядок, отвечающий духу китайской национальной стратегической культуры. Цель данного исследования - изучить китайскую специфику построения глобального управления и ее интеграции в практику внешнеполитического курса КНР. Основными методами исследования являются анализ документов и кейс-стади, синергия которых позволяет выявить реализацию доктринальных оснований концепции глобального управления в практике китайской внешней политики. В результате было установлено, что построение сообщества единой судьбы человечества является основной концепцией дипломатической мысли Си Цзиньпина, а три основные глобальные инициативы представляют собой планы Китая по реализации концепции сообщества единой судьбы человечества и содействию реформированию и построению глобального управления. Реализация трех основных инициатив и содействие построению сообщества единой судьбы человечества - это грандиозный системный проект, отражающий гармонию китайской политической мысли и стратегической культуры. Стратегико-культурные основания китайской внешней политики предлагают миру объединение и безопасность, пусть даже они осуществляются в интересах Китая. Однако они приносят выгоду всем членам международного сообщества и разрешают конфликтные ситуации, избегая открытых военных противостояний.