Современное увлечение эсхатологией в сочетании с установками архаического мировосприятия приводит к формированию соответствующего мировоззрения и к появлению эсхатологических религиозных субкультур радикального типа. Их адептам свойственны агрессивное навязывание своих взглядов, резкая критика церковной жизни, распространение конспирологической мифологии. Влияние таких субкультур на околоцерковную среду является серьезным вызовом для Православной церкви. В статье представлены результаты анализа особенностей мировосприятия приверженцев данных субкультур. Выявлены присущие им мировоззренческие установки: эсхатологический монархизм, эсхатологический эскапизм, демонизация современных технологий, делигитимация современного политического устройства Российской Федерации и органов публичной власти. Часто популяризация религиозных субкультур осуществляется путем дискредитации православия и прежде всего Русской православной церкви Московского патриархата. Подобная дискредитация, осуществляемая при помощи различных герменевтических уловок, формирует идентичность соответствующих субкультур, а их идеал духовной жизни конструируется как последовательное противопоставление религиозному мейнстриму, часто без какого-либо конструктивного содержания. Адептами используются методы, напоминающие технологии агрессивного маркетинга: распространение соответствующих информационных материалов на приходах канонической церкви, размещение листовок провокативного содержания на дверях православных храмов. Другим способом популяризации эсхатологических субкультур является запугивание потенциальных коммуникантов различными апокалиптическими ужасами: стихийные и техногенные бедствия и катастрофы живописуются с многочисленными подробностями, усиливающими иллокутивную силу агитационного дискурса. В итоге миссионерская цель достигается при помощи нагнетания страха, использования мотивации запугивания.
В статье рассматриваются понятия «внешняя» и «внутренняя» миссии, прослеживается процесс формирования и изменения содержания этих понятий в синодальный период. До конца XIX в. под внешней миссией как правило понималась миссия за пределами Российской империи, под внутренней - внутри ее границ. Согласно этим критериям, миссия инородцам и язычникам могла быть как внешней, так и внутренней. Однако внутренняя миссия не была обращена к старообрядцам и сектантам. С конца XIX в. границы внутренней и внешней миссии определяются границами Православной церкви - к адресату внешней миссии стали относить мусульман, буддистов, ламаистов и других неправославных инородцев, к адресату внутренней миссии - всех отпавших от православия, не только представителей старообрядчества и сектантства, но и тех православных, чья вера считалась неустойчивой, колеблющейся или совсем формальной. В статье выдвигается и обосновывается гипотеза о том, что смещение системы измерений «внешнего» и «внутреннего» с границ территориальных на границы церкви произошло после проведения Всероссийского миссионерского съезда 1887 г., который также называют Съездом противораскольнических и противосектантских миссионеров. Возникшие изменения произошли изза увеличения в конце XIX - начале XX в. количества различных духовных течений на территории Российской империи. В качестве источников используются законодательные акты Российской империи, документы Святейшего синода, отчеты миссионеров, осуществлявших свою деятельность на территории Российской империи, а также научные труды миссионеров, посвященные изучению истории миссионерской деятельности в России.
В статье обосновывается значимость личностного подхода в изу чении истории русского православного миссионерства. В качестве наиболее полного и достоверного материала биографических исследований представлены источники личного происхождения, методология изучения которых активно разрабатывается в современных гуманитарных науках. Традиционному, фактологическому подходу, рассматривающему эгодокументы как источник исторической информации, противостоит подход нарративный, в котором дневник изучается прежде всего как повествование, в котором автор «свидетельствует о себе», раскрываясь во всем многообразии личностных проявлений. Жанровыми особенностями миссионерского дневника является его тематическая специфика - в нем присутствует не только формальный отчет о миссионерских действиях, но и миссионерская интроспекция. Еще одна особенность - родство миссионерского дневника с путевой литературой. При этом дневник фиксирует сложное отношение миссионера к пространству его служения, которое одновременно является «чужим» и «своим». На примере наследия свт. Николая Японского миссионерский дневник рассматривается как особая форма духовной биографии. Своеобразие автобиографизма дневникового текста в том, что он не выстраивает единую «линию жизни», а фиксирует «переживание» отдельных ее ситуаций через «проговаривание» их в дневнике. Таким образом, процесс нарративации не только фиксирует индивидуальный опыт, но и является средством его осмысления, освоения, соотнесения с культурным контекстом своего жизненного мира. Анализ дневниковых записей позволил выявить такие стороны личности святителя, как напряженная эмоциональность, широта мировосприятия, искренность, исповедальность, постоянное молитвенное делание, верность поставленной цели и цельность. Обозначенные в статье подходы к изучению миссионерских дневников могут послужить основой для расширения исследовательского поля в сфере русской православной миссии, а анализ миссионерской рефлексии в дневниках выдающихся деятелей русской православной миссии прошлого имеет большую ценность для развития теоретических и практических аспектов современной миссии.