UNIVERSUM HUMANITARIUM

В статье, на основе комплексного анализа источников, реконструирован мундир, вооружение и снаряжение драгунов Сибирского драгунского гарнизонного полка времен похода И.Д. Бухгольца 1715–1716 гг. Установлено, что сибирские драгуны носили зеленый мундир с красными обшлагами, красные камзолы и штаны. В качестве головного убора, вероятно, использовалась одна из разновидностей картузов («карпусов»). Широкое использование шляп – «треуголок» маловероятно. Основной разновидностью оружия дистанционного боя драгун были фузеи и, возможно, карабины. В ближнем бою применялись палаши. Собранные материалы позволили воссоздать внешний облик сибирского драгуна начала XVIII в.

В статье рассматривается чешуйчатый панцирь из коллекции Museo de Armería de Álava. В среде специалистов принято считать, что это самый ранний европейский чешуйчатый панцирь, который относится к эпохе средневековья, X–XIII вв. Сравнив находки фрагментов чешуйчатых панцирей в Европе, на Балканах, где они принадлежали византийскому кругу вооружения, и на Ближнем Востоке, автор ставит под сомнение происхождение и датировку исследуемого предмета защитного снаряжения. Расширив круг поиска, исследователь обращает внимание на два доспешных парадных гарнитура: первый из собрания Museo del Ejército of Toledo, второй из коллекции The Metropolitan Museum of Art. Кирасы обоих комплексов идентичны по конструкции и отделке нагруднику из коллекции Museo de Armería de Álava. В то же время атрибуция гарнитура из собрания Museo delEjército of Toledo, указанная на сайте музея как доспех племенного вождя индейцев Мексики периода Конкисты, в корне ошибочна, так как материал гарнитура – железо – в качестве сырья для местной металлургии на тот период было попросту неизвестно, а для металлообработки технически недоступно. Атрибуция второго гарнитура, из коллекции The Metropolitan Museum of Art, которая представлена на сайте музея, выглядит куда более вероятной. Американские специалисты атрибутируют его как китайский и датируют XVIII в. На основании этого автор приходит к выводам, что кираса из коллекции Museo de Armería de Álava не имеет никакого отношения к Европейскому средневековью, а является частью китайского парадного доспешного гарнитура XVIII в.

В статье рассмотрен кожаный колчан, хранящийся в Новокузнецком краеведческом музее (КП-1975). Ранее он не становился объектом научного исследования. Цель исследования — ввести в научный оборот информацию о колчане, уточнить его датировку и атрибуцию. Установлено, что в первой половине XX в. колчан входил в состав частной коллекции кузнецкого краеведа К. А. Евреинова, а после его смерти был передан в музейное собрание. При регистрации предмета он был записан как «Колчан – шорский». Типологический анализ показал, что подобные колчаны входят в состав большой группы центральноазиатских колчанов второй половины XVI – середины XIX в., однако отличаются от своих монгольских и южносибирских аналогов рядом деталей конструкции и декоративного оформления. Отличительными особенностями колчанов серии является высокая заостренная спинка, вынесенное далеко вперед массивное верхнее «ушко», а также отказ от украшения лицевой стороны колчана металлическими накладками (за исключением ременных блях и заклепок по периметру). Все известные колчаны рассматриваемого образца происходят с территории Южной Сибири, Юго-Восточного Казахстана и Тибета, которые входили в состав различных ойратских государственных образований. Это позволяет обозначить их как колчаны «ойратского типа». На основании особенностей конструкции и оформления колчан из НКМ может быть датирован XVII – серединой XVIII в. Он мог быть изготовлен как ойратским, так и южносибирским мастером данного периода.

В статье рассмотрены предметы защитного вооружения, происходящие из числа случайных находок с территории Шушенского района Красноярского края. В ходе проведенного исследования было установлено, что они представляют собой фрагмент корпусного панциря с пластинчатого-клепаной структурой бронирования и сегментные пластинчатые нарукавья (монг. харабчи). Последние состоят из двух больших кованых наплечников и двух сегментных лопастей по шесть пластин каждая. В собранном виде нарукавья прикрывали руку воина от плеча до локтя. Часть пластин панциря и нарукавий снабжены отверстиями для пришивания. Позднее доспех был пересобран, а нашивная система крепления заменена на технологически более совершенную – заклепочную. Судя по расположению заклепок, нарукавья крепились на три продольных кожаных ремня, проходиших от наплечника до последней пластины ламинарной лопасти. На основании особенностей конструкции и системы оформления защитное вооружение из Шушенского района Красноярского края может быть датировано XIV – серединой XV в. Самые ранние пластины набора, возможно, были изготовлены еще в XIII в. Владельцем доспеха, вероятно, являлся состоятельный воин из числа монголов, ойратов или енисейских кыргызов. Высокая научная ценность находки обусловлена тем фактом, что это самые ранние известные на сегодняшний день образцы центральноазиатских нарукавий-харабчи. В последней трети XIV – XVII вв. нарукавья подобной конструкции получили распространение на мусульманском Востоке, в минском Китае, государстве Хоу-Цзинь, Цинской империи, Монголии, Ойратии и Южной Сибири.

В статье анализируются находки защитных средств, сделанные в археологических памятниках культуры хунну на территории Забайкалья и Монголии. Дается описание основных признаков роговых и железных пластин, демонстрируются их изображения. Рассматривается происхождение разных элементов бронепокрытия и период их бытования. Созданы реконструкции панцирей и шлемов хунну с привлечением полностью сохранившихся аналогов. Хуннские воины применяли ламеллярные и чешуйчатые панцири покроя кираса, пончо и халат, а также ламеллярные шлемы с закрытым куполом и открытым верхом. Отмечается ведущая роль хунну в освоении доспехов из железа на территории Центральной Азии. Выявлено появление у хунну новых деталей ламеллярной брони с оригинальной системой из шести отверстий и формой пластин, заимствованной от чешуйчатого доспеха. Эти пластины заимствовали другие кочевники и китайцы. Делается вывод о том, что уровень развития оборонительных средств позволил хунну сформировать самостоятельные подразделения латной конницы. Более полными по площади бронепокрытия типами панцирей и шлемов, в том числе импортного происхождения, вероятно, владели командиры (представители знати). Рядовые воины использовали доспехи облегченной конструкции, где помимо железа применялись и менее стойкие материалы (рог, кожа, дерево). Несмотря на то что латная конница хунну еще не обладала достаточной пробивной силой в противостоянии с китайской пехотой, их опыт развития оборонительного вооружения оказался полезен для последующей эволюции доспеха у номадов.

Статья посвящена анализу оружейного набора, обнаруженного в ходе раскопок тагарского кургана в аскизской степи в 2020 году. Этот комплекс состоял из двух смежно расположенных оград и детского захоронения в каменном ящике между ними. По характерным особенностям погребального обряда курган можно датировать в пределах VIII – VII вв. до н. э. В могильной яме ограды № 1 около кисти правой руки мужчины был обнаружен бронзовые кинжал с ножом в хорошо сохранившемся кожаном чехле с вышивкой. Типологические особенности позволяют отнести эти предметы к раннескифскому пласту. Кинжал с чуть скошенным валикообразным навершием, плоской пластинчатой ручкой, прямым перекрестием в виде двух шипов, четырехгранным лезвием с двухсторонней заточкой имеет генетическую связь с карасукскими образцами. Весь орудийный набор имеет обширные аналогии как среди случайных находок в аскизской степи, так и в закрытых комплексах на территории Минусинской котловины. Орнамент из четырех «грибовидных» фигур вышитых сухожильными нитями является уни-
кальным для хакаско-минусинских степей. Подобные находки расширяют наши представления о раннетагарском искусстве, которое представляется на начальных этапах очень традиционным. «Вольность» в орнаментации кожаного чехла, анализируемого в статье, определяется «игровыми» моментами, отражающими индивидуальное сознание древнего мастера, являясь специфическим показателем ценностных культурно-мифологических ориентаций. В данном случае удалось зафиксировать совершенно новый сюжет в рамках довольно закрытой изобразительной системы.