Статья: "ДЕНЬ ПОСЛЕ": ПОДХОДЫ ИЗРАИЛЯ К ВОЕННОЙ ОПЕРАЦИИ В ГАЗЕ (2024)

Обзорная статья-рецензия. Рец. на: Аватков В. А. Россия, Турция и Постсоветский Восток в идейно–ценностной картине мировой политики. – Москва: Проспект, 2023. 176 с.

В статье рассматривается сложная динамика отношений между Пакистаном и Афганистаном после возвращения к власти движения Талибан в августе 2021 г. На фоне первоначальных надежд на стабилизацию и экономические перспективы в Афганистане росла обеспокоенность Исламабада ситуацией в этой стране по мере того, как система управления при талибах противоречила международным нормам, особенно в сфере прав человека и женщин. Исторический опыт недоверия, пограничные споры, а также пакистанская концепция «стратегической глубины» применительно к Афганистану еще более осложняли отношения между двумя странами. Еще одним источником напряженности стала активизация «Техрик-э-Талибан Пакистан»: Пакистан требует от афганских талибов противодействия этой вооруженной группировке, ведущей операции в т. ч. с территории Афганистана. Несмотря на обещания талибов бороться с ней, в этой сфере удалось достигнуть лишь ограниченного прогресса, что ведет к росту разочарования со стороны Пакистана и других соседей, прежде всего Китая. В заключении делается вывод о необходимости более нюансированных подходов к этим давним проблемам, включая посредничество третьих сторон в их решении, и к укреплению стабильности в регионе.

Центральная Азия входит в число тех регионов мира, где вопросы водно энергетической безопасности занимают важное место в региональной повестке дня. Основные водные пути – реки Амударья и Сырдарья – являются трансграничными, что позволяет расположенным выше по течению странам использовать свою гидротехническую инфраструктуру для стратегического управления водными ресурсами. Исследования и конкретные примеры показывают, что столкновение интересов между странами, находящимися выше по течению (Таджикистан, Кыргызская Республика), и странами, расположенными ниже по течению (Казахстан, Узбекистан, Туркменистан), препятствует развитию международного сотрудничества в регионе. В статье анализируется эффективность существующих механизмов международного сотрудничества в данной области. Основываясь на выводах предшествующих исследований в области управления общими ресурсами, международными режимами и взаимосвязью между водной и энергетической безопасностью, автор рассматривает недостатки в нынешней системе международного управления, а также те факторы, которые способствуют смягчению проблемы дефицита воды. Основное внимание уделяется рассмотрению шести проблем, включая недостаточную взаимосвязь между управлением водными ресурсами и энергетикой, тенденцию решать возникающие проблемы на краткосрочной и двусторонней основе из-за отсутствия регионального лидера и недостаточного авторитета многосторонних организаций, отсутствие формализованных санкций за нарушение соглашений, дефицит механизмов международного арбитража для разрешения споров по водным и энергетическим проблемам, недостаток доверия к той информации, которой обмениваются стороны, а также исключение Афганистана из регионального диалога.

В статье анализируются материалы доклада Комиссии под руководством Дж. Чилкота, посвященного действиям британского правительства в преддверии и после вторжения в Ирак в 2003 г. на протяжении 2000-х годов. Рассматриваются подходы британских официальных лиц к использованию «мягкой силы» и формированию общественного мнения внутри страны и за рубежом в период подготовки и применения «жесткой силы» в Ираке и отличительные особенности формирования медиа-пространства в этот период; проведено их сравнение с современными подходами в этой сфере. На основе анализа приведенных в докладе выдержек из переписки официальных лиц, отчетов о встречах и переговорах и других документов, а также современных публикаций британского правительства выявлены значимые характеристики его стратегий по работе с партнерами, прессой и общественностью как в 2000-е годы, так и на современном этапе. Сделан вывод о том, что проявившиеся во время иракской кампании подходы и стратегии продолжают оставаться актуальными. Предложены оценки влияния подходов, использованных в рамках иракской кампании, на современную внутриполитическую ситуацию в Великобритании и ее потенциал «мягкой силы».

Понятие «мягкой силы», ставшее одним из важнейших компонентов внешней политики Китая со времен председательства Ху Цзиньтао, требует осмысления с точки зрения ее эффективности и конкретных шагов Китая на международной арене. Cтатья отвечает на вопросы о том, ограничивается ли применение инструментов «мягкой силы» культурным аспектом, как это указано в итоговых докладах XIX и XX съездов Коммунистической партии Китая (КПК); каковы фактические области ее применения; можно ли говорить о том, что Китай неизменно придерживается «мягкой силы» применительно к конкретным международным событиям; эффективна ли его внешняя политика с точки зрения применения инструментов «мягкой силы». Исследование, проведенное на базе первоисточников (прежде всего, итоговых докладов XIX и XX съездов КПК и социологических опросов), а также российской, китайской и западной научной литературы и экспертных оценок, с применением методов структурно-функционального, сравнительного и контент-анализа, позволяет сделать выводы о месте и роли «мягкой силы» во внешнеполитическом курсе КПК. Выявлено, что сфера применения Китаем инструментов «мягкой силы» не ограничивается областью культуры, несмотря на то, что в докладах КПК данное понятие употреблено исключительно в контексте культуры. На практике методы и подходы «мягкой силы» в значительной мере используются Китаем в сферах международной экономики и безопасности.

Гуманитарная политика играет значимую роль в формировании и реализации интересов государств на международной арене. Она позволяет устанавливать и развивать человеческие контакты, а также способствует укреплению культурных, научных и иных связей между странами и народами. Россия стремится к укреплению своих позиций в различных регионах мира, уделяя особое внимание сотрудничеству, в т. ч. гуманитарному, со странами Юго-Восточной Азии. Предпосылкой его успешного осуществления во многом являются исторически сформированные гуманитарные связи. Между тем, становление нынешних элит стран Юго-Восточной Азии пришлось на 1990-е - 2000-е годы, когда Россия самоустранилась из многих форматов сотрудничества. С начала 2020-х годов Москва пытается усилить свое гуманитарное присутствие по всем направлениям - в области культурного, научного и делового сотрудничества. В данную сферу вовлечены как официальные структуры (Россотрудничество), так и институты гражданского общества, например, Центр общественного и делового сотрудничества с Республикой Союз Мьянма. В Юго-Восточной Азии активно работают различные внерегиональные игроки, с которыми России приходится конкурировать, в т. ч. в гуманитарной сфере, и предлагать форматы сотрудничества, особенно те, которые соответствуют интересам молодежи.

Развитие событий в мире за полтора десятилетия с 2010-х годов заставило многих усомниться в том, что международные отношения становятся более мирными, и взамен провозгласить возрождение жесткой силы. Действительно, политические тенденции как на международном уровне, так и внутри отдельных стран усилили тенденции к разъединению, что побудило самых разнородных акторов мировой политики призвать к повторной глобализации. Внутренняя политика в западных странах сместилась вправо, что ведет к ужесточению барьеров для потоков людей и товаров. Этот реактивный меркантилизм вкупе с национализмом подорвал импульс к созданию «глобальной деревни». Масштабное международное насилие вновь вышло на первый план. Оно продемонстрировало, что конвенциональная война и масштабная военная сила не только в принципе могут служить полезным инструментом, но и широко используются на практике. В русле общего роста напряженности Северная Корея и Китай стали проявлять бóльшую настойчивость и напор в своей внешней политике. В целом наступление волны деглобализации заставило ученых усомниться в роли «мягкой силы» в условиях умножения разделительных линий и растущей готовности к конфронтации и применению военной силы в международных делах. Целью статьи является углубленное исследование соотношения мягкой и жесткой силы в свете этих тенденций. В ней проведено сравнение сильных и слабых сторон «жесткой» и «мягкой» силы и используется экономическая теория X–эффективности для оценки часто неявных преимуществ «мягкой силы». Сделан вывод о том, что для максимизации влияния страны в глобальной системе на устойчивой основе необходимы как «жесткая», так и «мягкая» сила.

К концу первой четверти XXI в. наблюдаются серьезные изменения не только в области концептуализации «мягкой силы», но и в сфере применения ее инструментария. Наряду со странами либерально-демократического мира, которым ресурсы «мягкой силы» традиционно помогали эффективно решать внешнеполитические задачи путем распространения своей повестки дня и модели государственного управления, многие незападные страны стали активнее использовать свои образовательные услуги, культурные продукты, инструменты спортивной дипломатии для достижения собственных геостратегических преимуществ и ограничения монополии Запада на формирование повестки дня и его так называемой нормативной силы. С обострением украинского и палестино-израильского конфликтов западные страны перешли к использованию инструментария так называемой острой силы с тем, чтобы делегитимизировать «мягкую силу» стран-конкурентов через инструменты «культуры отмены» и, в частности, ограничить возможности России использовать свои гуманитарные ресурсы во внешней политике. Опора на «острую силу» привела к дискредитации не просто концепции Дж. Ная, а базовых принципов функционирования гуманитарной сферы в целом. В этих условиях «мягкая сила» теряет свой изначально позитивный посыл, который помогал пропагандировать идеи повышения взаимозависимости как условия сохранения долгосрочных отношений партнерства и взаимной выгоды. Этот посыл заменяется инструментами манипулирования общественным сознанием - прежде всего, в силу того, что государства стремятся обеспечить доминирование своих нарративов за максимально сжатые сроки. Несмотря на то, что в условиях конфликтов преобладает именно «острая сила», востребованность инструментария «мягкой силы» не исчезает полностью. Это нашло отражение в концепции гуманитарной политики РФ за рубежом (2022 г.), где инструменты «мягкой силы» признаются важным средством нейтрализации антироссийских настроений.

В статье исследуется конфликтное взаимодействие Турецкой Республики и Соединенных Штатов Америки в контексте сирийского кризиса. Выявлено, что если Анкара на раннем этапе сирийских событий руководствовалась преимущественно идейно-ценностным фактором, то США преследовали свои национальные интересы, стремясь всеми способами извлечь из ситуации как можно больше преференций. Этим подходом в значительной мере продиктовано и сотрудничество США с курдскими формированиями в Сирии. Сделан вывод о том, что, несмотря на непрямое вхождение Турции в конфликт в качестве партнера США в начале «арабской весны», в первой половине 2020-х годов Анкара уже являлась вполне самостоятельным игроком на сирийской арене. Сирия окончательно выделилась в отдельное направление внешнеполитической деятельности Турции, не связанное с региональной политикой США. При этом самостоятельность Турции, не принимаемая американской стороной, является дополнительным фактором, осложняющим координацию между ними «на земле». Выявлено, что ключевой проблемой, повышающей уровень конфликтного взаимодействия Анкары и Вашингтона в Сирии, остается проблематика американского сотрудничества с курдскими формированиями. Для оценки перспектив трансформации конфликтного взаимодействия Анкары и Вашингтона в статье используются теория сценариев с фокусом на методике «неизбежное будущее», а также метод SWOT-анализа. На этой основе сделан вывод о неизбежности эскалации напряженности между Турцией и США в Сирии. При этом ключевой переменной становится степень остроты конфронтации США и Турции. Анализ возможностей и угроз для двустороннего взаимодействия показал ограниченность положительного исхода и его зависимость от изменения баланса сил в регионе с участием третьих игроков.

В середине 2020-х годов влияние Йемена на региональную политику на Ближнем Востоке трудно недооценить, несмотря на то, что страна долгое время не может выйти из затяжного экономического, политического и гуманитарного кризиса. В статье исследуется ситуация в Йемене и ее влияние на геополитическую обстановку в ближневосточном регионе. Кризис в Йемене рассматривается начиная с событий «арабской весны» 2011 г., которые спровоцировали гражданскую войну, в той или иной форме продолжающуюся по сей день. Особое внимание уделено отношениям между Саудовской Аравией и Ираном как ключевыми региональными державами на Ближнем Востоке и сфокусировано на их соперничестве за влияние в регионе, которое в последние годы сочетается с относительным саудовско–иранским сближением, а также на их влиянии на йеменский кризис. Наконец, в статье анализируются события, связанные с участием Йемена в палестино–израильском конфликте с конца 2023 г., включая попытки Йемена установить морскую блокаду Израиля и потенциал анти йеменской коалиции во главе с США.

В статье исследуются особенности конфессиональной экспансии Исламской Республики Иран в арабских странах Ближнего Востока. Показаны социально-политические предпосылки и мотивы религиозной политики Ирана в условиях сирийского кризиса. Особое внимание уделено изменению парадигмы вооруженных конфликтов в регионе как фактора влияния на создание военизированных формирований (милиций) и выбор инструментов гуманитарной политики Ирана в Сирии и Ираке. Проанализирована история различных шиитских милиций в Сирии и Ираке, их идеологическая основа и результаты деятельности, на основе сравнительного анализа предложена их авторская типология. В качестве стратегических установок религиозной экспансии Ирана на Ближнем Востоке исследуются активная работа по распространению шиитского вероучения, формирование правительств шиитского большинства, поддержка негосударственных формирований и создание проиранских милиций. С одной стороны, сделан вывод о том, что интеграция проиранских милиций в арабские вооруженные силы и распространение шиизма заметно укрепили иранские позиции в регионе. С другой стороны, показано, что в условиях конфликта в Газе результаты религиозной политика Ирана неоднозначно сказались на отношениях Тегерана с ключевыми региональными и мировыми игроками и поставили под угрозу иранские позиции на Ближнем Востоке. Вопреки заявлениям и предпочтениям Тегерана, атаки шиитских милиций по американским и израильским целям в регионе фактически сделали Иран участником войны в Газе, а также влияют на процесс сближения Ирана с арабскими странами и взаимодействие с международными партнерами по процессу примирения в Сирии. С учетом значимости палестино-израильского конфликта для ближневосточной политики России статья вносит вклад в изучение иранской политики в регионе и дает представление о поведенческой модели Ирана в кризисных условиях на Ближнем Востоке.

После Исламской революции 1979 года Иран всегда проводил антиизраильскую политику. Религиозная и идеологическая вражда с Израилем по-прежнему является жизненно важным элементом доктрины Исламской Республики, революционная идеология которой открыто отвергает существование Израиля и призывает к тому, чтобы Израиль “был стерт с лица земли”. Однако сосредоточения на этой идеологической доктрине недостаточно для понимания политики Ирана в отношении Израиля, палестинского вопроса и проблемы Газы. Если бы политика ИРИ определялась исключительно ее революционными идеалами, Иран присоединился бы к войне в Газе или подтолкнул бы “Хезболлу” к тотальной конфронтации с Израилем. Тот факт, что Иран не предпринял подобных мер, является не просто выражением сдержанности - это свидетельствует о его рациональном и прагматичном подходе. Хотя идеологическое революционное видение уничтожения Израиля не было отброшено, политика Ирана все больше ориентируется на ряд потребностей в области безопасности и стратегических целей, поставленных его руководством в соответствии с меняющимися национальными стратегическими интересами. С начала нового острого кризиса вокруг сектора Газа и в самом секторе Газа в октябре 2023 года широко обсуждалась текущая и потенциальная роль Ирана в палестино-израильском контексте. В Израиле и на Западе принято считать, что, поскольку Иран поддерживает ХАМАС и поздравляет его с нападением 7 октября 2023 года, он, возможно, не захочет или не сможет оставить ХАМАС в покое перед лицом крупномасштабной войны в Газе, если не сам по себе, то, по крайней мере, через своих региональных союзников, сделает все, чтобы поддержать ХАМАС. Однако сам Иран преследовал две цели: с одной стороны, избежать втягивания в региональную войну, а с другой - остановить израильскую агрессию против Газы. В результате Тегеран пытается заработать пропагандистские очки на кризисе в Газе, не развязывая более масштабной войны. Прямое участие в войне лицом к лицу с Израилем потенциально может спровоцировать вмешательство США, что приведет к огромным потерям для Ирана. Хотя Иран не хочет полномасштабной войны, он намерен поддерживать свою репутацию ведущей силы, противостоящей Израилю в мусульманском мире, особенно учитывая разрушительную ситуацию в Газе. С этой целью Иран использовал ХАМАС и войну в Газе для активизации своей региональной сети союзников и ставленников против Израиля. Однако, когда конфликт в Газе закончится, Иран будет поощрять своих ставленников к деэскалации напряженности для поддержания мира и стабильности в регионе.

Затяжной палестино–израильский конфликт продолжает служить причиной масштабных гуманитарных кризисов. В статье исследуется проблема палестинских беженцев за период с 1948 г. до конфликта между движением «Хамас» и Израилем начиная с 7 октября 2023 г., через призму концепции правосудия переходного периода. Правосудие переходного периода призвано найти такое решение проблемы нарушений прав человека в ходе конфликта, которое бы способствовало бы примирению его сторон. Оно дает возможность по-новому посмотреть на многолетнюю проблему палестинских беженцев. Вооруженный конфликт 2023–2024 годов привел к вынужденному перемещению более 1,7 миллиона человек в Газе, с новой силой подчеркнув необходимость поиска устойчивых решений этой проблемы. Содержащийся в статье краткий обзор конфликта между Израилем и движением «Хамас» сфокусирован на проблеме палестинских беженцев в Газе. Приведен обзор исторического контекста проблемы палестинских беженцев начиная с 1948 г. и двух основных нарративов, посвященных ей. Также изложены принципы правосудия переходного периода и проведен анализ его элементов в ходе предыдущих переговоров между Израилем и палестинцами. Наконец, рассматривается вопрос о том, насколько и как теория и практика правосудия переходного периода применимы к текущему конфликту. В частности, исследуется, как такие принципы и инструменты правосудия переходного периода, как комиссии по примирения и репарации, могут помочь устранить историческую и современную несправедливость, несмотря на острое недоверие между сторонами, политическое сопротивление решению проблемы беженцев и другие вызовы. В нынешних условиях эффективное применение правосудия переходного периода в данном контексте крайне затруднено. Хотя применение правосудия переходного периода к проблеме палестинских беженцев в Газе может помочь признать нарушения их прав в прошлом, обеспечить возмещение нанесенного им ущерба и предотвратить насилие в будущем, для этого сначала требуется преодолеть значительные политические препятствия. Тем не менее этот подход, несмотря на все сложности, предлагает один из возможных путей к достижению устойчивого мира и примирения в регионе.

Статья посвящена анализу современных идейных позиций организации «Исламский джихад в Палестине» и выявлению соотношения националистических и исламистских элементов в ее идеологии. Актуальность темы обусловлена резким обострением ситуации в Палестине в 2023-2024 годах, возросшей ролью радикальных исламистских движений в палестинском политическом поле, а также трансформацией современного исламизма, в котором глобальный религиозно-политический проект переплетается с националистическими идеями. В методологическом плане исследование основано на методе медленного, или внимательного, чтения (“close reading”) и разработанной автором методике неомодернистского анализа политических стратегий. Основным источником исследования является опубликованный в 2018 г. «Политический документ» «Исламского джихада». В статье последовательно анализируются следующие элементы документа: преамбула, идентичность организации, ее взгляд на прошлое и настоящее Палестины и палестинцев, образ врага и методы борьбы с ним, роль внешних акторов и международные аспекты решения палестинской проблемы. После детального анализа документа выявляются основные элементы его идеологии и ее связи с идеологическими исканиями арабских националистов. В завершение анализируется базовый нарратив палестинского движения «Исламский джихад», включающий исламистские, консервативные и левые элементы.

Статья посвящена анализу современных идейных позиций организации «Исламский джихад в Палестине» и выявлению соотношения националистических и исламистских элементов в ее идеологии. Актуальность темы обусловлена резким обострением ситуации в Палестине в 2023-2024 годах, возросшей ролью радикальных исламистских движений в палестинском политическом поле, а также трансформацией современного исламизма, в котором глобальный религиозно-политический проект переплетается с националистическими идеями. В методологическом плане исследование основано на методе медленного, или внимательного, чтения (“close reading”) и разработанной автором методике неомодернистского анализа политических стратегий. Основным источником исследования является опубликованный в 2018 г. «Политический документ» «Исламского джихада». В статье последовательно анализируются следующие элементы документа: преамбула, идентичность организации, ее взгляд на прошлое и настоящее Палестины и палестинцев, образ врага и методы борьбы с ним, роль внешних акторов и международные аспекты решения палестинской проблемы. После детального анализа документа выявляются основные элементы его идеологии и ее связи с идеологическими исканиями арабских националистов. В завершение анализируется базовый нарратив палестинского движения «Исламский джихад», включающий исламистские, консервативные и левые элементы.