Статья: К ДИСКУССИИ О ВРЕМЕНИ СТРОИТЕЛЬСТВА ВИЗАНТИЙСКОЙ КРЕПОСТИ НА МАНГУПЕ (2023)

В статье анализируются взгляды на историю, археологию и историческую географию Крымского полуострова знаменитого французского дипломата, путешественника и писателя второй половины XVIII в. Клода-Шарля де Пейссоннеля. В российской и украинской историографии трактаты бывшего консула используют для изучения Крымского ханства, народов Северного Кавказа и даже запорожских казаков, тогда как его исторические исследования остаются в стороне от анализа. Констатируется, что труды француза представляют собой одну из первых попыток ученых Нового времени обратиться к древностям Крымского полуострова. Автор продемонстрировал знание древних и средневековых письменных источников, современной ему картографии и литературы, а также использовал сведения, полученные во время дипломатической службы при дворе крымского хана. Предметом его особого интереса была древняя топография Крымского полуострова. Француз нанес на карты множество городов и поселений, названия которых узнал из сочинений античных и средневековых писателей. Записки де Пейссоннеля оказали влияние на следующее поколение путешественников и «кабинетных» авторов. Так, обсуждение высказанных в них идей обнаруживается в популярных энциклопедических описаниях Крыма и его древностей первой половины XIX в.

В статье рассматривается испано-мавританская керамика с росписью люстром, поступавшая в крепость Чембало во второй половине XIV - XV в. Материалы из раскопок представлены несколькими видами: кувшины, чаши нескольких типов, блюда (тарелки). Аналоги данной керамики встречаются на широком пространстве Средиземноморско-Причерноморского бассейна, Восточной Европы, Золотой Орды. Популярность этой посуды на такой широкой территории объясняется ее необычно красочным декоративным оформлением. Присутствие парадной испанской керамики в крепости Чембало связано с активной торговлей генуэзских купцов в Причерноморском регионе, которые использовали ее как дорогие подарки и товар. Ее поступление в регион фиксируется с середины - второй половины XIV столетия. Эти ранние находки представлены группой «Pula». Наибольшее количество найденных фрагментов относится к XV столетию. После захвата Константинополя испанская парадная посуда продолжает поступать в Крым и в том числе и в крепость Чембало. Наиболее поздние находки относятся к третьей четверти - концу XV в.

Православное восприятие католической церкви, ее храмов, обрядов и святынь получило отражение в византийских и русских описаниях Ферраро-Флорентийского собора. Выделяются две группы источников, которым свойственно неодинаковое отношение к латинским культовым реалиям. Ранние описания собора выражают неоднозначную позицию. Для большинства православных западное религиозное искусство, убранство храмов, особенности церковных обрядов были непривычными и чуждыми. Виднейшие представители византийской элиты, включая императора и патриарха, были согласны на унию, терпимо относились к латинским обрядам и почитали латинские святыни. Многие православные следовали их примеру, хотя и не без колебаний. Ригористы, составлявшие меньшинство на соборе, отвергали идею унии, основанной на религиозном компромиссе, и считали недопустимым поклоняться латинским святыням. Именно эта позиция со временем возобладала и в Константинополе, и в Москве, что привело к появлению полемически окрашенных описаний собора. Их авторы скрывали интерес многих участников собора к католическим храмам и богослужению, поклонение святыням. Напротив, диктовалось жесткое конфессиональное разграничение, что подразумевало отказ от почитания католических святынь, составлявших часть опасного и враждебного латинского мира.

В статье рассматриваются цели и средства византийской дипломатии на начальном этапе церковного собора в Констанце. Накануне собора римский король Сигизмунд Люксембург и Венеция заключили перемирие, но скрытая борьба между ними продолжалась. Сигизмунд видел свою цель на соборе в создании антитурецкой коалиции для организации крестового похода, который стал бы средством принуждения Венеции к миру на его условиях. Анализируя мотивы византийского императора Мануила II Палеолога, автор статьи отрицает его намерение добиться на соборе создания союза с Западом против турок. Концепция исследования основана на утверждении, что Византия стремилась занять центральное место в интересах трех ключевых игроков (короля Сигизмунда, Венеции и турецкого султана Мехмеда I). Решение этой задачи позволяло византийскому императору привести указанные силы в состояние управляемого им равновесия. Автор статьи выявляет два основных инструмента, которые использовала византийская дипломатия для достижения своей цели. С одной стороны, греки сознательно провоцировали на Западе слухи о симпатиях императора к церковной унии и альянсу с римским королем. С другой стороны, они демонстрировали теоретическую возможность союза с османским принцем Мустафой. Таким образом византийцы одновременно оказывали нужное им влияние как на Венецию, так и на султана. Как следствие, они привязали к своему правителю интересы всех ключевых игроков на международной арене. Раскрываются причины пребывания на Констанцском соборе византийского дипломата Мануила Хрисолоры. В расправе над Яном Гусом усматривается попытка противников Сигизмунда, за которыми стояла Венеция, не допустить обсуждение вопроса о церковной унии с Византией.

Статья посвящена изучению политической деятельности сына османского султана Баязида I (1389-1402) Мустафы Челеби, поддерживаемого византийскими императорами Мануилом II (1391-1425) и Иоанном VIII (1425-1448) Палеологами в междоусобной войне с султаном Мурадом II (1421-1444, 1446-1451). По материалам византийских, османских и венецианских источников анализируется степень участия византийских василевсов во внутридинастических делах Османов, рассматриваются причины, приведшие к поддержке византийцами Мустафы, а также последствия османской междоусобной войны для Византийского государства. В ходе исследования установлено, что приоритетным направлением византийской политики первой четверти XV в. было ослабление Османского дома. С этой целью византийские василевсы активно вмешивались в династические распри Османов, поддерживая одного из кандидатов на османский престол, а также использовали османских принцев, находившихся при византийском дворе, чтобы влиять на внутренние дела Османского государства. Непрочный союз византийских императоров с одним из претендентов на османский престол Мустафой Челеби, потерпевшим поражение во внутридинастической борьбе с султаном Мурадом II, не только не принес существенных дивидендов для империи, но и обострил конфликт императорского дома с султаном, что привело к новому этапу османской экспансии на византийские территории.

Статья посвящена анализу описаний поединков и турниров с участием императора в трудах поздневизантийских авторов (Георгия Акрополита, Иоанна Канта-кузина, Георгия Пахимера, Никифора Григоры). Целью исследования является выявление особенностей использования сюжетов об участии императоров в военных, судебных, игровых поединках («джострах») и коллективных сражениях («турнирах») в исторических сочинениях, а также оценочных суждений авторов об этих случаях. Рассматривается вопрос происхождения этих практик, а также причины негативного или позитивного отношения историков к личностям отдельных правителей. Установлено, что описание желания Михаила Палеолога очистить свое имя судебным поединком в связи с судебным процессом по обвинению в измене 1253 г. позволило Пахимеру представить самого Михаила в выгодном свете и отвести от него подозрения в измене. Показано, что рассказы об участии императоров в воинских поединках (или готовности в них участвовать), а также в спортивных состязаниях («джострах» и «турнирах») использовались авторами для представления правителей в позитивном или негативном свете. Поздневизантийские авторы уделяли особое внимание характеристике проявлений мужества и других воинских качеств ромейских императоров, а также соответствия или несоответствия их действий императорскому статусу. Установлено влияние имперской пропаганды на произведения авторов, а также отражение в них некоторых особенностей самосознания византийской аристократии того времени.

Византийский ученый XIV в. Феодор Метохит в своих «Памятных записках» (гл. 67-72) развивает достаточно традиционную для неоплатонизма концепцию восхождения к созерцанию Единого Первоначала всего сущего как цели созерцательной жизни философов и ученых, среди которых особо выделяются геометры, механики и архитекторы. Именование Первоначала Единовидным восходит к «Комментарию на “Тимей” Платона» Прокла, перекликаясь также с «Эннеадами» Плотина (VI.9.5). Согласно Метохиту, именно философы и ученые, ведущие высший - созерцательный - образ жизни (по Аристотелю), являют собой образец для политиков, цель которых - сподобившись самим достичь созерцания Единого, через призывы к добродетели и единомыслию вести туда же подчиненных. Политики же ведут средний, «умеренно-страстный » образ жизни. Незадолго до Метохита эту мысль подчеркнул Георгий Пахимер. Для Метохита политика - часть бытия как фундаментального и всеобъемлющего целого. Однако в целом онтология политики Метохита носит достаточно выраженный античный характер. Это проявляется в нехарактерном для византийского мыслителя отсутствии христоцентризма и внимания к богословской составляющей византийского умозрения.

«Такой-то такому-то [желает] радоваться» (Ὁ δεῖνα τῷ δεῖνι χαίρειν) - эпистолярная формула приветствия (далее: инфинитивная формула), которая вошла в употребление еще в IV в. до н. э. и использовалась на протяжении всего византийского тысячелетия. Формула известна в большом количестве вариантов. В настоящей статье анализируется использование инфинитивной формулы в греческих письмах палеологовской эпохи (второй половины XIII - XV в.). Во-первых, кратко характеризуется эволюция формулы от античности до XIII в. Во-вторых, исследуется, насколько часто, у каких авторов и в каких версиях эта формула встречается. В-третьих, предлагается типология разновидностей инфинитивной формулы: выделяются два основных типа - «античный» и «византийский», в рамках каждого из которых возможны различные вариации. В-четвертых, рассматривается, какими причинами мог быть обусловлен выбор между разными вариантами формулы, например, когда глагол χαίρειν («радоваться») заменялся словосочетанием εὖ πράττειν («благоденствовать») или когда имя автора ставится на первом, а когда - на втором месте. Демонстрируется, что этот выбор зависел от разнообразных факторов, среди которых - принадлежность автора к определенной социальной группе, его философские взгляды и эстетические предпочтения.

Целью статьи является анализ особенностей межконфессионального взаимодействия ромеев, франков и венецианцев на Пелопоннесе в XIII-XIV вв. - от момента латинского вторжения до периода, когда между завоевателями и ромеями сложились определенные традиции межконфессиональной коммуникации. Опираясь на данные «Морейской хроники», постановления венецианского Сената, венецианские частноправовые документы, а также византийские исторические (Георгий Акрополит, Георгий Пахимер, Иоанн VI Кантакузин), полемические (Иоанн VI Кантакузин) и эпистолярные (Григорий Акиндин) сочинения автор статьи анализирует особенности греко-латинских контактов в религиозной сфере, характер противоречий между православными и католиками, случаи смены конфессии и совмещения культа, а также рассматривает степень распространенности подобных явлений. Делается вывод, что залогом длительного и относительно мирного сосуществования греков и латинян на Пелопоннесе стала лояльная политика в отношении иноверцев, которой придерживались латиняне с момента их появления на полуострове. Для большей части греко-латинского населения Мореи взаимоотношения с соседями чаще всего носили компромиссный характер. Мирные формы межконфессиональных контактов латинян и ромеев были более распространенным явлением, нежели открытые конфликты на религиозной почве. Возникавшие конфликты были связаны, как правило, с действиями конкретных фигур - чужаков, представителей центральной власти, и зачастую имели ярко выраженную политическую окраску.

Исследование посвящено истории Мистры, которая в поздневизантийское время являлась столицей Морейского деспотата и оплотом византийской власти на Пелопоннесе. Возникшая в середине XIII в., она относится историками к «новым городам», которые формировались без ориентации на античную архитектурную традицию. Своеобразие исторического развития Мистры определялось ее отдаленностью от морского побережья и природно-ландшафтным фактором - город возник на склоне холма. Это оказало влияние на принципы планировки, характер частной и общественной застройки, архитектурные решения. Несмотря на это, облик города формировался под влиянием византийской столицы. Существенную роль в судьбе Мистры сыграла значительная автономия деспотов Мореи от Константинополя. Мистра была прежде всего административным центром, в котором деспоты создали по аналогии с имперской столицей собственный двор и штат чиновников. Со второй половины XIV в. Мистра оспаривала у Константинополя статус культурной столицы империи. Расцвет наук и интеллектуальный взлет Мистры, а также возросшее политическое значение делали ее alterum Byzantium («Вторым Константинополем»). В Мистре, как и в столице, была воплощена «имперская идея», реализуемая в четкой дворцовой иерархии, блеске дворца, богатстве городских построек, культурном превосходстве.

В статье исследуется феномен корабельных сообществ, развитие разных форм микропространственной групповой идентичности в среде моряков эпохи премодерна. В качестве основного метода исследования выступает метод гетеротопии. К порту Кафы с конца XIII в. принадлежали более 100 больших и средних судов. Каждое из них образовывало отдельное подвижное пространство, циркулировавшее между Кафой и портами Черного, Азовского, Мраморного и Средиземного морей, и насчитывало от 12 до 200 моряков. Исходным принципом универсальной идентификации выступал тип судна. Его образ являлся порой микрогрупповым и индивидуальным знаком идентичности. После указания типа судна требовались уточняющие дескрипторы. Наиболее распространенной формой идентификации с конца XIII в., охватывавшей ⅔ судов, было отождествление судна по имени его патрона, владельца, которому принадлежала решающая доля корабельной собственности. Герб и гюйс доминирующего патрона выступали знаками идентичности и его самого, и всей корабельной команды. Второй по влиятельности формой идентификации, распространявшейся на ⅓ судов, выступало наименование судна по имени святого покровителя. Здесь знаками идентичности становились икона соответствующего святого корабельного алтаря, иногда ее дублирование на парусе фок-мачты и личные иконы того же святого покровителя у моряков. Наконец, третьей формой оказывалось наименование судна по морально-этическим качествам, выступавшим своего рода девизом.

Особенности и специфика денежного обращения Таврики периода классического Средневековья хорошо известны современным специалистам по византийской нумизматике. Они характеризуются пестротой денежного рынка и широким разнообразием эмитентов. Благодаря новым открытиям география памятников крымской нумизматики поздневизантийской эпохи постоянно расширяется и дополняется важными и ценными сведениями. Среди нумизматических находок периода распада Византийской империи и ее реставрации кроме местных выпусков нередко встречаются и деньги, «привезенные из-за моря», которые так или иначе обращались на рынках Таврики. Это монеты Трапезундской и Никейской империй, государств крестоносцев и самой возрожденной Византии. Сегодня это в очередной раз подтверждается вводимыми в научный оборот монетами Великих Комнинов: фолларо Иоанна III (1342-1344) и аспрами Мануила III (1390-1417) и Иоанна IV (1446-1458); иперперона-номисмы никейского императора Иоанна III Дуки Ватаца (1222-1254); денье турнуа Афинского герцогства Гильома I де ла Роша (1280-1287), динаро Торнезе генуэзской администрации Хиоса чеканки 1477-1487 гг., тетартерона Андроника II Палеолога (1282-1328) и рядом других нумизматических артефактов. Новые находки являются важным свидетельством не только торгово-экономических связей Юго-Западной Таврики с регионами Южного Причерноморья, Балкан и Средиземноморья, но и яркой иллюстрацией тех административных и политических процессов, которые существовали в Причерноморье в поздневизантийский период.

В статье публикуются наперстки из кости, рога и бронзовых сплавов, найденные в ходе раскопок на плато Эски-Кермен в кварталах, погибших в пожаре конца XIII в., и в могилах некрополя XIV в., расположенного перед главной базиликой. По материалу и форме они представлены пятью типами. Судя по находкам из кварталов, в XIII в. жительницы города на плато Эски-Кермен пользовались наперстками из кости или рога типа 1, а также бронзовыми пластинчатыми или литыми наперстками типов 2-1, 2-2 и 3. Костяные наперстки могли производить местные ремесленники, а бронзовые изделия, скорее всего, завозили из Херсона, с которым у жителей города на плато Эски-Кермен были тесные экономические связи. В XIV в. появляются штампованные из латуни закрытые наперстки небольшого диаметра, с полусферической верхней частью типов 4 и 5, которые можно было надеть только на кончик пальца. Такие же наперстки найдены во дворце мангупского князя и в крепости Чембало. Возможно, к жительницам «пещерных» городов они поступали в результате торговли с генуэзцами. Присутствие наперстков в жилых усадьбах является наглядной иллюстрацией письменных свидетельств о том, что рукоделие было одним из основных занятий византийской женщины. Известно, что хозяйке дома, наряду с изготовлением тканей, нередко приходилось заниматься пошивом одежды и ее починкой. В XIV в. жители города на плато Эски-Кермен зачастую хоронили умерших женщин вместе с использовавшимися при жизни наперстками. Видимо наперсток был не только необходимым в повседневной жизни женщины предметом, но и имел определенное символическое значение.

В статье проанализирована одна из наиболее изученных находок средневековой Сугдеи, полученная в ходе археологических исследований. Предмет дважды был опубликован, но оба раза с ошибочной атрибуцией. Тем не менее, анализ материалов раскопок древнерусских памятников позволяет безошибочно определить данный предмет как дробницу и датировать, исходя из четкого археологического контекста, концом X - первой половиной XI в. Интересно, что для древнерусских памятников это достаточно редкая находка. Причины ее попадания в Сугдею остаются пока непонятными. С уверенностью можно утверждать только то, что она входила в состав погребального инвентаря захороненного в христианском склепе. К сожалению, основываясь на чрезвычайно плохой сохранности костяков и пермешанности находок, опередлить полный состав погребального инвентаря и связать его с конкретным костяком затруднительно. Тем не менее, находки дробницы и других древнерусских предметов, сделанных в последние годы, позволяют расширить наши представления о древнерусском импорте в византийской Сугдее. Ранее в Сугдее отмечался только набор вещей (прясла, браслеты, предметы христианского культа, гривна киевского типа), типичный для крупного города, имевшего тесные экономические связи с Русью. Однако, учитывая находки фрагментов керамики с древнерусскими надписями, печати тмутараканских князей и такую знаковую и редкую вещь, как дробница, есть основания для того, чтобы возобновить дискуссию о политическом статусе восточного Крыма в период наивысшего расцвета Тмутараканского княжества.

Статья посвящена проблеме этнонима Ῥουσ- в византийской письменности, который фиксируется в X-XI в., причем либо в составе прилагательного, либо в источниках, испытавших русское влияние, а затем исчезает до XV в. В связи с этим встает вопрос о том, существовал ли в действительности этноним Ῥούσιος, который зафиксирован у Лиутпранда Кремонского, но может объясняться влиянием латинского языка. Внимание читателей привлекается к этнониму Ῥούσιοι в списке народов, покоренных Александром Македонским, известном в двух рукописях редакции γ греческого «Романа об Александре». Несмотря на присутствие в этом списке ряда фантастических народов, Ῥούσιοι относятся к числу реальных «варваров» и, вместе с Χουνάβιοι, принадлежат к самому позднему его слою, датируемому Х в. Ряд аргументов заставляет отождествить их с Русью. Таким образом, появляется первое свидетельство этнонима Ῥούσιοι на чисто греческой почве. С другой стороны, употребление раннего этнонима Ῥούσιοι позволяет отнести ко времени до XII в. данный список народов из редакции γ греческого «Романа об Александре», самые ранние рукописи которой датируются XIV в.

Филарет Врахамий - хорошо известная личность, оказавшаяся в центре ближневосточной политики Византии после 1071 г. Его имя упоминается в сочинениях армянских (Маттэос Урхайеци) и сирийских (Михаил Сириец) авторов. Смутные отголоски о нем сохранились в труде Анны Комнины. Cursus honorum Филарета известен по преимуществу по данным сфрагистики. Но это касается последнего периода его деятельности между 1071 и 1093 гг. После разгрома византийских войск при Манцикерте, пленения императора Романа Диогена, потерпевшего поражение в гражданской войне и ослепленного в Адане, в Константинополе произошел государственный переворот. Территории восточных фем Византии оказались отрезанными от Константинополя сельджуками и приобрели временную автономию. Контакты с Константинополем, утратившим контроль над данными территориями, были восстановлены при Никифоре Вотаниате (1077-1081) и сохранялись при свергнувшем его Алексее Комнине. Филарет стал автономным, а фактически независимым правителем восточных фем, что была вынуждена признать центральная власть. Это отразилось в изменении титулатуры. Его сursus honorum до 1071 г. известен неизмеримо хуже. Связанных с ним печатей дошло до нас незначительное количество. И лишь в последнее время публикация новых экземпляров дает возможность более или менее полно его реконструировать, хотя многие его периоды остаются недостаточно изученными.

Отдельные детали восточных походов императора Иоанна II Комнина (1118-1143) до сих пор вызывают в среде историков споры, а неясные сведения источников о месте гибели императора в Киликии 1143 г. породили множество гипотез. Обстоятельства его кончины нам известны в основном из византийских, латинских и сирийских источников. Армянские же источники содержат уникальные сведения о тех событиях, которые ускользнули от внимания исследователей. В частности, в армянских летописях XIII в. Смбата Спарапета, Ваграма Рабуни и Гетума Патмича, повествующих о походе императора Иоанна II Комнина 1142-1143 гг., упоминается, что внутренности императора были захоронены в местности Кагрдик. Латинский хронист Вильгельм Тирский местом гибели Иоанна II называет Pratum palliorum. На основе лингвистического анализа, а также сопоставления сведений из разных источников в статье доказывается, что Кагрдик не может совпадать с Pratum palliorum. Кагрдик, очевидно, находился вблизи Анаварзы. Локализация места гибели Иоанна II Комнина позволяет также уточнить местонахождение в XII-XIII вв. православных храмов в районе Анаварзы. Сравнительный анализ показывает, что наиболее вероятным местонахождением Кагрдика были окрестности руин замка Тумлу и монастыря св. Симанкла.

«Обозрение историй» Иоанна Скилицы - один из важнейших источников по истории Византии X-XI вв. По своему характеру это компиляция, созданная на основе множества трудов других авторов. Но ввиду того, что большинство из этих трудов не сохранились, значительная часть сочинения Скилицы имеет значение первоисточника. Методы работы автора могут быть выявлены из сопоставления с единственным основным источником «Обозрения», который дошел до нас - так называемым Продолжателем Феофана. В данной работе осуществляется анализ всех датированных событий, имеющихся в сочинении Скилицы, проводится их сопоставление с его источниками и делаются выводы о специфике его подхода к хронологии. В целом, Иоанн Скилица как хронист стоит на голову выше других известных нам византийских авторов X-XI вв., однако его «системный» подход к материалу не избавляет его от ошибок и гиперкоррекций, что заставляет осторожно относиться к сообщаемым им хронологическим и иным сведениям. Данные «Обозрения историй» имеют важное значение для истории византийской хронологии.

С 2018 г. на городище Нижний Архыз (Республика Карачаево-Черкесия), расположенном на месте средневекового города - столицы Западной Алании X - начала XIII в., проводит комплексные междисциплинарные исследования Нижне-Архызская археологическая экспедиция Института археологии РАН, Института востоковедения РАН, НИУ «Высшая школа экономики», Карачаево-Черкесского государственного университета им. У. Д. Алиева. Одним из основных объектов изучения является Средний Зеленчукский храм X в. и его некрополь X-XIII вв. В результате работ экспедиции получены уникальные археологические и палеоантропологические материалы, в том числе из всех сохранившихся до наших дней погребальных комплексов, совершенных во внутреннем пространстве храма и, без сомнения, принадлежавших представителям знати этого средневекового христианского государства. Анализ данных материалов методами археологии, антропологии и комплекса естественных наук впервые в истории изучения столицы средневековой Алании предоставил возможность более пристального рассмотрения повседневной жизни ее населения, социального, демографического, профессионального состава различных городских слоев, частной жизни горожан Нижнего Архыза. В настоящей работе отражены наиболее яркие результаты изучения социального портрета светской элиты Западной Алании, касающиеся этнокультурного состава этой прослойки городского населения, качества их жизни, погребальных традиций, а также реконструкции отдельных эпизодов жизни представителя профессионального воинского сословия X в., заслужившего честь быть погребенным в одном из главных храмов Алании.

Восточный фортификационный комплекс Эски-Кермена состоит из оборонительной стены между башнями IV и VI, башен V и VI, восточного входа в город, крепостного зернохранилища и осадного колодца. Пещерные помещения башен вырублены в выступающих на восточном фасаде скальных мысах высотой 30-44 м. По утверждению Н. И. Репникова, крепость на плато Эски-Кермен возвели готы в конце V в. А. А. Васильев, А. Л. Якобсон и М. А. Тиханова считали, что оборонительный комплекс Эски-Кермен, наряду с другими укреплениями limes Tauricus, создали для защиты области Дори от кочевников по приказу Юстиниана I в VI в. По мнению Е. В. Веймарна, эта крепость возникла в конце V в. в процессе развития феодальных отношений у местного скифского и сарматского населения. В рассмотренных в статье фортификационных сооружениях, вопреки утверждениям Н. И. Репникова и Е. В. Веймарна, не обнаружены готские и таврские строительные приемы. Вполне очевидно, что крепость на плато спроектировали и воздвигли по проекту опытного византийского военного инженера. Дата сооружения крепости определена по комплексу керамики, найденному в 2006-2007 гг. в раскопах в слое, возникшем при возведении восточной оборонительной стены. Возведение стены, а значит, и создание крепости, синхронизировано с периодом правления византийского императора Маврикия (582-602).

Система раннесредневековых фортификационных сооружений византийских владений в Юго-Западном Крыму является объектом научной дискуссии. Исследователи относили к ее составным частям укрепления, датировка которых не всегда имела твердое обоснование. Время строительства ряда укреплений определялось по косвенным признакам, в частности, по технике кладки оборонительных стен. В середине XX в. А. Л. Якобсон предложил датировать крымские укрепления, построенные в технике квадровой кладки, временем правления Юстиниана I. В статье доказывается, что эта техника, появившаяся в эпоху эллинизма, применялась при строительстве оборонительных стен в течение всей истории Византии и не может рассматриваться в качестве самостоятельного хронологического индикатора. В статье рассматриваются материалы археологических исследований двенадцати укреплений Юго-Западной Таврики, строительство которых датировалось исследователями эпохой раннего Средневековья. Результаты историографического анализа позволили выделить группу крепостей, строительство которых в VI в. подтверждено археологическими материалами: Мангуп-Кале, Эски-Кермен, Бакла, Сиваг-Кермен, Алустон. К этой группе также следует относить Горзувиты, где строительство фортификационных сооружений засвидетельствовано в трактате Прокопия Кесарийского «О постройках». Облицовка оборонительных стен квадрами зафиксирована на двух памятниках этой группы - Мангупе и Эски-Кермене. Панцири оборонительных стен остальных крепостей сложены из бута. Видимо, обе строительных техники применялись византийскими инженерами в Таврике одновременно. С определенной долей вероятности к раннему Средневековью могут быть отнесены крепости Чуфут-Кале, Каламита и укрепление в долине Каралез, однако для определения их точной датировки требуются дальнейшие археологические исследования.

Обзор источников включает характеристику таких литературных памятников, как тексты Священного Писания Септуагинты, проповеди, религиозные гимны и агиографии. Документальные свидетельства представлены Notitia episcopatuum, Синодальными актами, канонами и решениями, типиками монастырей, сведениями о церквях, монастырях и женских монастырях на христианском Востоке. В христианской Византии Иерусалим стал главной целью паломничества верующих. Немало обителей было воздвигнуто грузинскими монахами - жителями Палестины. По соседству с Палестиной монастырское строительство активно шло в византийской Сирии, а также в зоне древнейших монастырских образований - в Египте. Таким образом, перед нами предстает картина активного монастырского строительства в Святой Земле, засвидетельствованная как в документах, так и в упоминаниях Уставов, в описаниях паломников и путешественников. Далеко не все обители существовали продолжительное время, будучи объектом разорительных нападений бедуинов, мусульман, крестоносцев, но многие из них нередко восстанавливались из пепла и продолжили служение до наших дней. Византийская географическая литература выходит за рамки чисто литературных заимствований из античного наследия и сферы теоретико-математических и астрономических трактатов, уходя в практику реальных путешествий и паломничеств. Хотя значение последних оставалось важным во все периоды византийской литературы - от «Христианской топографии» Косьмы Индикоплова до этногеографических экскурсов «Истории» Никифора Григоры.

Рассматривается вопрос, какие археологические памятники могут соответствовать дунайским славянам (склавинам), которые первые вошли в контакт с аварами в VI в. На территорию между Дунаем и Адриатикой, в Паннонию к юго-западу от озера Балатон, а также в Восточные Альпы славяне - носители культуры Прага отдельными группами проникают уже начиная с первой трети VI в. Эти поселения имеют черты, характерные для славянских памятников пражской культуры. Вне всякого сомнения, эта территория оказалась под властью авар после ухода паннонских лангобардов в Италию в 568 г., оставивших свои земли аварам. Для правильного понимания ситуации в этом регионе особое значение имеет могильник Регенсбург-Гросспрюфенинг (Regensburg-Grossprüfening) в Баварии, где исследовано 22 славянских погребения-кремации с присутствием меровингских вещей. В ряде могил обнаружены престижные вещи. Предполагается, что переселение сюда славян, скорее всего какой-то элитной воинской группировки, имело место около 568 г., под давлением аварской экспансии. Если это объяснение верно, то налицо уход элит среднедунайских славян из зоны аварского владычества. Возможно, это привело к изменению социальной структуры у паннонских склавинов, что и объясняет их более зависимое положение в Аварском каганате по сравнению с нижнедунайскими и балканскими славянами, также оказавшимися в орбите аварской власти.

В статье рассматриваются церковно-политические процессы в ходе первого этапа III Вселенского собора в Эфесе в конце июня - начале июля 431 г., завершившегося соборным осуждением патриарха Нестория Константинопольского. На основе сравнительно-критического анализа актов III Вселенского собора изучается роль в этом процессе папы Целестина I, отправившего на Собор своих легатов. В работе исследуются акты, посвященные соборным заседаниям 10-11 июля 431 г. и отражающие участие прибывших римских легатов в работе Собора. Специальному анализу подвергнуты документы, представленные папскими представителями, - личное послание папы Целестина Собору и инструкции, данные им легатам. Внимание уделяется анализу высказываний легатов в ходе заседаний, поскольку они имеют важное идейное содержание, отражающее видение «апостольским престолом» своего места среди поместных Церквей и пределов папской юрисдикции. Изучаются и описываются процедурные моменты, связанные с принятием Собором как самих папских легатов, так и озвученной ими позиции римского престола относительно вопроса осуждения Нестория. Изучается и реакция на заявления легатов участников Собора, в том числе его председателя - Кирилла Александрийского и других первенствующих епископов. Автор приходит к выводу, что, несмотря на озвученные легатами декларации папского первенства и главенства в вопросах церковного суда, Собор не признал папского лидерства и посредством ряда процедурных мер, а также в своем конечном коммюнике продемонстрировал равное положение римского епископа среди других епископов Римской империи, представленных на Соборе.

Статья посвящена анализу отдельных аспектов административной политики Юлиана Отступника в западной части Римской империи (сначала в качестве Цезаря при Констанции II с 355 по 360 г., а затем Августа - с 361 по 363 г.). Опираясь на сведения нарративных, законодательных и эпиграфических источников, применяя метод просопографического анализа, автор исследует взаимоотношения Цезаря Юлиана с западными элитами, а также особенности социальной мобильности на Западе в период самостоятельного правления Юлиана после 361 г. Автор приходит к заключению, что административную политику Юлиана Отступника в отношении назначений на высшие должности можно разделить на несколько этапов. На первом Юлиан старался лишь укрепить свое положение и не изменял существующих порядков. В этот период он был вынужден полностью принимать распоряжения своего двоюродного брата Констанция II. Второй этап выпадает на время подготовки к войне с Констанцием II, когда Юлиан сменил прежде всего высшую военную и гражданскую элиты. Во время третьего периода Юлиан пытался легитимизировать свою власть и достичь соглашения с римским сенатом. В социальном отношении большинство назначенцев Юлиана были «новыми людьми» - чиновниками, людьми свободных профессий, военными варварского происхождения. Религиозная принадлежность назначенцев не играла роли. Тезис о доминировании галлов среди новых назначенцев Юлиана не подтверждается.

При анализе так называемого «гуннского экскурса» в фундаментальном сочинении конца IV в. Res Gestae следует исходить из понимания этого источника как цельного, пронизанного единой концепцией историописания, в котором авторские отступления, создавая определенную рыхлость композиции, на деле играют важную роль в целеполагании автора. Автор статьи определяет в качестве основной задачи Аммиана Марцеллина при описании кочевников в XXXI книге Res Gestae не только презентацию их как абсолютно чуждых для античной цивилизации народов, но и как одну из первопричин цепи событий, которые привели к катастрофе Римской империи под Адрианополем в 378 г. В связи с этим достоверная информация о кочевниках не стала для историка обязательной. Такой подход к изображению гуннов был характерен в той или иной степени и для других авторов поздней Античности - от Клавдия Клавдиана и Иеронима Стридонского до Зосима и Иордана. Однако только Аммиан использовал для решения указанной задачи комплекс взаимосвязанных литературных и историописательных приемов. Сюда входит гиперболизация чуждости кочевников - подчеркивание аномальности их быта и обычаев (вплоть до отрицания наличия у них религии и морали), расчеловечивание их физического облика, акцент на географической неопределенности и пространственной удаленности от границ Римской империи. Структура «гуннского экскурса» служит цели преувеличения дикости гуннов, противопоставляя им алан, но одновременно включая в состав гуннско-аланского устрашающего объединения полулегендарные народы Скифии, трафарет описания которых восходит к временам Геродота. Подобный прием позволяет Аммиану усилить впечатление о чуждости и опасности объединения кочевников.